Читать интересную книгу Газета Завтра 809 (73 2009) - Газета Завтра

Давно пора вернуть народам России традиционные праздники Литератур и Культур, встречи писателей в школах, вузах, цехах, дивизиях и на экранах, очистив их от антинациональной мафии.

Экран - яд и разложение. Экран - спланированное наступление на душу… Мы тоскуем о воине. Мы тоскуем о смелости и благородстве.

Судьба честной книги, честного журнала, честной газеты - и есть судьба народа, судьба России! Мы тоскуем о Пушкине. Мы тоскуем о журавлиных окликах серебристых.

Уничтожение русской национальной литературы - погибельный удар и по литературам наших соседних народов. Переводы, обмен красотою и мудростью народов - это ли не фундамент для общей радостной надежды и для процветания государства? Слово - Библия. А Библия - вечность. Страшный суд впереди. Самобичевание и раскаяние впереди…

Изучив издательские достижения прошлых лет, разработать план, серии поэзии, прозы, публицистики, критики, отдельно - для начинающих, молодых литераторов, план двух, трёх, четырёх лет. Подсчитать финансовые затраты. Определить доходные тиражи по книгам. Умная издательская программа принесёт не только воспитательную, духовную пользу, но и, безусловно, материальную. Сегодня же писатель - бомж.

Во главе Совета должен встать известный писатель, знающий издательские пороги и вершины. Александр Арцыбашев ныне - второй Борис Можаев, прекрасный прозаик, публицист, курировавший в СССР наше вдохновенное литературное дело, и возраст у него самый подходящий.

Нельзя надеяться на здоровье и энергию околостолетних и околовосьмидесятилетних подвижников. Творчество требует здоровья, а издательские заботы и с места не сдвинуть при его отсутствии. Нужны поездки в области и в республики России, нужны обоюдные обсуждения литературного процесса в каждом регионе, а потом - в целом для создания центрального издательства или краевых, региональных издательских центров…

Зачем гробить святую дорогу книги? Ведь при умном и выгодном для писателей и для государства плане правительству России не миновать положительного решения по возрождению издательств, не миновать…

Перестанем уважать слово - разорим душу страны. Предадим друг друга.

Иго русофобии, равнодушия к русской культуре, к благородным культурам соседних братских народов, хамство, разбой, разврат экранный - не сегодня, так завтра рассорят и разорят Россию!..

Пора нам очнуться…

Пора распрямиться и одёрнуть хамов. Будем держаться друг друга и народ народа!

Россия - мы с тобой!

УБИРАЙТЕСЬ ВОН!

Не сказали, даже не спросили -

Как нам жить в такой разбойный год:

Эти новодьяволы России

Продолжают истреблять народ.

Труд бесценят, ну а водку пенят,

Не смущаясь, без обиняков,

Армию и школы эпидемят.

Жгут осиротелых стариков.

То Нью-Йорк, то Лондон, в самом деле,

Блудят, миллиардами пыля…

На крови твоей озолотели,

Мать седая, русская земля!

И, тоскуя о короне лбами,

Свора лжекнязей и лжекупцов

Заселяет свежими рабами

Пёсьи будки мраморных дворцов.

А в горах Кавказа тлеет знамя,

Взвод погиб, наёмниками сжат,

До сих пор, не найденные нами,

Где-то там защитники лежат.

Кто вы есть, магнаты от шарашки,

Мировая клановая порчь?..

Я иду - в распахнутой рубашке,

Мы идём!

И убирайтесь прочь!

Волгари, уральцы, сахалинцы,

Мы идём и не отступим впредь,

Русские, мы ныне - палестинцы:

Родина за нами!

Или - смерть.

Полностью - в газете «День литературы», 2009, N5

Захар Прилепин ИГРА ЕГО БЫЛА ОГРОМНА Отрывки из книги о Леониде Леонове, выходящей в издательстве «Молодая гвардия» (серия ЖЗЛ)

ЕСЛИ ГОРЬКИЙ ЧАСТО переживал, что у него нет последователей, то у Леонова они со временем появятся в большом количестве. Почти вся т.н. почвенническая литература развивалась по путям, проторённым Леоновым и Шолоховым.

Но зачастую леоновское влияние можно обнаружить даже там, где оно и не очень ожидается. Так, в 1993 году Никита Михалков снимет фильм "Утомлённые солнцем". Конструкция его, если присмотреться, построена на основе нашумевших в 30-е годы леоновских пьес - "Половчанские сады" и "Волк".

В обеих пьесах Леонова, напомним, изображена большая семья на исходе 30-х годов, в которой неожиданно появляется шпион. Ровно та же коллизия наблюдается в картине Михалкова. Причём в "Половчанских садах" шпион ранее имел отношения с женой главного героя, как, опять же, в "Утомлённых солнцем". Впрочем, михалковский шпион больше похож на Луку Сандукова в "Волке": он столь же стремителен и безжалостен, и одновременно есть в нём ощущение загнанности и одиночества.

Общая атмосфера и обеих пьес, и фильма мучительно схожа: то же внешнее, бессмысленное какое-то веселье, те же шутки и розыгрыши, и то же потайное ожидание скорого ужаса, хаоса, взрыва шаровой молнии.

Думается, что на Михалкова Леонов повлиял опосредованно: так случается, что какая-та тема, какое-то ощущение проникают в тебя настолько глубоко, что и годы спустя, забыв о первоначальном импульсе, ты невольно воспроизводишь увиденное многие годы назад.

НА ИСХОДЕ 60-Х - в начале 70-х годов Леонов узнаёт о двух писателях, которые впоследствии станут в известном смысле антиподами. Мы говорим и Юрии Бондареве и Александре Солженицыне.

В сегодняшнем нашем восприятии два этих имени сложносочетаемы, но в течение как минимум трёх десятилетий оба вполне могли соперничать за звание первого русского писателя.

Бондарев был не просто известен - он был популярен, и не только у нас, но и за рубежом, где с 1958 по 1980 год опубликовано 130 наименований его книг.

На наш, весьма субъективный взгляд, общий уровень прозы (и тем более публицистики) Солженицына выше, чем общий уровень сочинений Бондарева. Но в лучших своих вещах Бондарев берёт высоты, недоступные Солженицыну - писателю очень сильному, но лишённому той почти непостижимой музыкальности, которая является основой всякой великой прозы.

При чтении Солженицына всё время остаётся ощущения огромного мастерства - и при этом сделанности, рукотворности, отсутствия тайны.

Когда, напротив, читаешь военные вещи Бондарева, ощущаешь в невозможной какой-то полноте огромную и страшную музыку мира. Безусловно, Бондарев - один из лучших баталистов в мировой литературе; сражение, скажем, в романе "Горячий снег" сделано великим художником.

Сказав "военные вещи Бондарева", мы не оговорились. Поздний Бондарев оставляет неистребимое ощущение, что книги его написаны не одним, а двумя людьми. Возьмите, к примеру, "Берег", где первую и третью "мирные" части читать по большей части сложно по причине чрезмерной литературности самого вещества прозы, удивительного какого-то обилия неточных эпитетов и описания непродуманных эмоций. Но вторая, военная часть "Берега" опять удивительно хороша - прозы такого уровня в России очень мало.

Впрочем, некоторые поздние вещи Бондарева, скажем, "Бермудский треугольник", не распадаются и выглядят вполне крепко: но при ближайшем рассмотрении выясняется, что и этот роман, по сути, связан с войной, и являет собой описание не очень далёких от передовой тылов уже идущей новой Гражданской.

Бондарев, повторимся, писатель военный - что его вовсе не умаляет, как не может умалить такое определение, скажем, Василя Быкова.

Как военного писателя Леонов и узнал Бондарева.

Их познакомил Александр Овчаренко в 1971 году, кстати, 23 февраля.

В первом же их разговоре, как нам кажется, заложена суть последующих литературных взаимоотношений Бондарева и Леонова.

Последний сразу спросил Бондарева о Достоевском: это была первая и привычная леоновская проверка.

- Мне ближе Толстой с его плотскостью, мясистостью, жизненностью, - честно ответил Бондарев. - Достоевского тоже люблю, но он меня часто смущает алогичностью.

Леонов, вспоминает Овчаренко, долго молчал, потом сказал:

- У него не алогичность. Сила искусства достигается другим - наибольший эффект дают ходы шахматного коня. Я пишу три главы, всё развивается последовательно, читатель ждёт дальше того-то. И вдруг я делаю резкий, непредвиденный им поворот, всё летит черепками… А между тем внутренне это обусловлено, а не то, чего ждал читатель. Это - ход конём.

Умение "ходить конём", к слову, одно из главных отличий Леонова от всех иных его современников. Большинство русских писателей выстраивает сюжет почти прямолинейно. Леонов в лучших своих вещах строит сюжет как кардиограмму, на которую наложена ещё одна кардиограмма. Совпадение одного сердечного удара с другим - это и есть леоновский сюжет.

Леонов ещё не раз будет обсуждать строение сюжета и фразы с Бондаревым, и это, наверное, ещё один, после Проскурина, случай, когда леоновская наука по большей части пойдёт писателю во вред.