Читать интересную книгу Школа двойников (1 и 2 части) - Марианна Баконина

- Где он? - Лизавета побежала по редакционным комнатам.

Савва нашелся в кабинете у Маневича.

- Прячешься?

- Почему это? - Савва обиженно вытянул губы трубочкой. - Ни от кого я не прячусь!

- Значит, ты не только продажный, но и бесстыжий. Хуже голого короля!

- Это еще почему? - оживился Савва. Он любил парадоксы, поэтому на время забыл об обиде.

- Голый король был уверен, что ходит одетым. То есть он знал, что бродить в неглиже - неприлично, его просто ввели в заблуждение. А ты знаешь, что торговать журналистской совестью нехорошо, и тем не менее настаиваешь на своем праве делать это.

- Ну Лизавета, ну теоретик, - не выдержал Саша Маневич. От восхищения он даже оторвался от игры в "Империю" - познавательной компьютерной игрушки для американских школьников среднего возраста, завоевавшей умы и сердца сотрудников "Петербургских новостей". Корреспонденты и редакторы, в большинстве своем люди с университетским образованием, увлеченно строили империю и за зулуса Чаку, и за Джорджа Вашингтона, попутно небрежно пролистывали незамысловатые рассказики об изобретении колеса или алфавита. Саша слыл "имперским" асом, он как-то умудрился обустроить гигантскую империю, причем довел свое государство до атомного оружия, не обременяя подданных письменностью. Впрочем, ради интересного разговора он был готов пожертвовать игрой. Савва заметил интерес, проявленный публикой в лице Маневича к их с Лизаветой дискуссии, и решил дать отпор:

- Теория суха и бесплодна. - Савва постарался улыбнуться; так, наверное, улыбался Савонарола. - А если практически... Какие у тебя претензии к репортажу? По-моему, вполне пристойная продукция.

- То есть ты даже знаешь, о каком сюжете идет речь? Похвально. Я тебе подскажу - этот сюжет подходит для борделя, в который ты хочешь превратить выпуск!

- Почему для борделя?

- Потому что только продажные женщины, а теперь еще и продажные журналисты появляются перед массами с ценником в руках. Сколько он тебе заплатил?

- Обидно слушать твои слова, да... - Савва, когда не знал, что сказать, часто переходил на кавказский акцент. - Репортаж, да... Ты видел? - Он повернулся к Саше, тот дипломатично промолчал.

Маневич смотрел программу. Он, как человек увлеченный, всегда смотрел выпуски, если не был занят на съемках. Потом все же ответил, но уклончиво:

- Савва, ты мне друг... - Саша спрятал глаза - уставился на экран.

- И что же с истиной? - встрепенулся Савельев, который ждал от товарища сочувствия и поддержки, а наткнулся на цитату. - Что ты имеешь в виду?! - возмущенно вскричал он. - На носу президентские выборы, зрители должны побольше узнать о кандидатах! Вот я и сделал репортаж!

- Этот жанр называется иначе! - взвилась Лизавета. - Это панегирик! Касыда! Если бы твой наниматель был восточным сатрапом, за такую оду он бы набил тебе рот золотом.

- Достойная форма оплаты, - опять отвлекся от "Империи" Саша. Только не самая выгодная для Саввы. У него рот маленький, и защечное пространство невместительное.

- Ничего, лиха беда начало, аппетит приходит во время еды, а мускулы лица тянутся легко и быстро.

Савва надулся и сразу стал похож на младенца первого года жизни серьезного и сосредоточенного.

- Может, он мне и не платил.

- Тогда ты клинический идиот!

Савва секунду подумал, пришел к выводу, что лучше быть подлецом, чем дураком, и решился на полупризнание:

- Ты сама говорила, что понимаешь тех, кто подхалтуривает, что нам так мало платят... И...

- Говорила и еще раз повторю. Только я не говорила, что надо выпуск поганить.

- Да у нас таких сюжетов выходит по две штуки в день!

- Не в мою смену, Савва. А ведь я тебе доверяла. Не думала, что семена журналистского цинизма, брошенные в твою душу не очень давно, попадут на такую унавоженную почву...

Савва - вероятно, по молодости - слегка балдел от красиво составленных фраз. Было видно, что он судорожно ищет достойный ответ Чемберлену в юбке.

- Как излагает, как излагает! - Саша Маневич всегда выбирал простоту и не боялся избитых слов и оборотов, поэтому изящные фразы его не травмировали.

- А ты-то... Катастрофа-неизбежна! Играешь - и играй, - огрызнулся Савва.

Он вспомнил старое Сашино прозвище. Его несколько лет называли "Катастрофа-неизбежна", потому что каждый второй репортаж Маневича заканчивался именно этим словосочетанием. Саша, хотя и улыбался в ответ, не любил прозвище, полученное на заре журналистской карьеры. Особенно сейчас, когда он успешно переболел детской болезнью репортерского максимализма.

- Ах, вот как ты заговорил! То лепил мне горбатого про сотрудничество, про то, что вместе мы быстрее сделаем спецрепортаж, хотел выведать, что я снимаю про Зотова... - Саша поглядел на Лизавету. - Змей коварный! Еще и соблазнял, мол, у него тоже материал имеется. "Джинсовые" сюжеты у тебя имеются! - "Джинсой" на телевидении называют левые оплаченные сюжеты. - А кроме тухлой "джинсы" - ни шиша...

Зазвенел телефон. Саша тут же забыл о вероломном приятеле и метнулся к аппарату.

- А-а-а, вот ты где, мне сказали, что ты меня искала... - В кабинет Маневича заглянула гримерша Марина. - А я тебе названиваю по местному. Если уж попросила позвонить - сиди на месте.

Лизавета заметила два хищных взгляда - Сашин и Cаввин, - схватила гримершу и поволокла в соседнюю комнату, к себе, от греха подальше. Закрыла на ключ дверь и затолкала гримершу в гостевое кресло:

- Садись, садись...

Марина несколько ошалела от такого резкого обращения и даже несколько раз порывалась встать, потом поняла, что со спортивной Лизаветой ей не сладить, смирилась и даже расслабилась в мягком цветастом кресле. Это было самое удобное кресло в Лизаветином кабинете, и стояло оно в дальнем углу. Рядом висел привезенный из Берлина плакат "Ревность" - репродукция великого творения Босха. Когда Лизавета приспособила его к стенке, Саша Маневич одобрительно сказал: "Ты стала мастером всевозможных знаков. Ревность - это как раз то особое чувство, которое обуревает многих приходящих в эту комнату". - "Ревность - вообще двигатель прогресса", - предпочла тогда не понять странный намек Лизавета.

Марина тоже обратила внимание на плакат, она с минуту рассматривала его, а потом спросила:

- Хорошая полиграфия и репродукция редкая, где нашла?

Старые студийные гримеры и парикмахеры, многие с высшим художественным образованием, зачастую разбирались в искусстве - будь то музыка или живопись - куда лучше, чем молодая журналистская поросль, прорвавшаяся к микрофону чуть не со школьной скамьи и благополучно путающая инцидент с инцестом. Об одном таком молодом эстете Лизавете совсем недавно рассказывала именно Марина: "Представляешь, сидит, я его пудрю, а он свысока бросает мол, сегодня в автобусе видел инцест! У меня чуть пуховка из рук не выпала! А он ничего, дальше рассказывает, как пассажир с контролером поссорились..."

- Это немецкая работа, - ответила Лизавета.

- Сразу видно. - Марина вздохнула и поерзала, устраиваясь поудобнее. - Мне рассказали, ты вчера чуть ли не ночью звонила, меня разыскивала. Наша старшая от неожиданности аршинными буквами записку написала, чтобы я непременно тебя нашла. И днем звонила. Ты даешь, мать! Что стряслось-то?

Лизавета хотела было задать вопрос о Леночке Кац, но тут не ко времени вспомнила о клятве, вырванной у нее Сашей Байковым. "Ладно, сначала спрошу, а потом все перескажу Маневичу, пусть он раскручивает дальше", - мысленно утешила себя Лизавета, села на диван и посмотрела на притихшую в кресле гримершу.

Марина была типичным мастером тона, пудры и кисточки. Невысокая, довольно плотная брюнетка, с короткой, очень хорошей стрижкой - видно, что работает и дружит с парикмахерами, косметики почти никакой и отлично выглядит, сильно моложе своих реальных сорока. Одета просто и удобно джинсы, длинный яркий свитер, кроссовки.

- Успокойся, ничего особенного. Просто вот какое дело... Ты с Леночкой Кац у Новоситцева работала?

- Работала... - удивленно согласилась Марина.

- До конца?

- Нет, ее забрал продюсер. - Гримерша криво усмехнулась; вероятно, ее не очень радовали шеренги людей в белом, которых надо было все время подпудривать и подмазывать. - Это ведь он дурь с клипом придумал. Он Леночку и в город взялся подвезти.

- В какой город и с чего вдруг?

- А почему ты спрашиваешь? - неожиданно побледнела Маринка и запричитала: - Ой, да что ты, да не может быть! А я-то, дура, не подумала. Так ты думаешь, она именно тогда исчезла? Этот тип мне сразу не понравился, скользкий такой, глазки бегают, болтает ерунду всякую. Все время в гримерке отирался, то к столу подойдет, то пуховки начнет трогать. Я терпеть не могу, когда над душой стоят. И вообще, он на маньяка похож. Значит, ты думаешь, это он Леночку...

- Погоди, я еще ничего не знаю, - перепугалась Лизавета, ей только слухов на студии не хватало, что Леночку похитил этот чертов продюсер.