Читать интересную книгу Город Желтой Черепахи - Павел Молитвин

На площади поселка Средней Луны Дэй остановился, чтобы показать мне дом Мугао и хижину Совета, в которой собирались старейшины деревни, чтобы решить свои вопросы. Поселки Средней и Южной Лун были устроены так же, как и наш, — полтора десятка хижин окружали площадь, на которой от рассвета до заката играли малыши, ровесники Няо, а в торжественные дни взрослые устраивали ритуальные танцы и жертвоприношения. На первый взгляд дом Мугао и дом Совета мало чем отличались от остальных хижин, однако, присмотревшись, легко было обнаружить, что они раза в три больше любой из них. Это были уже как бы не хижины, а длинные сараи, выходящие за границу круга, образованного обычными домами. Перед жилищем Мугао в землю было воткнуто несколько копий с пестрыми тряпками около наконечников, по всей видимости изображавшими флаги. Около входа в дом Совета стояло пять тотемных столбов, покрытых грубыми изображениями Солнца-Черепахи, людей и диковинных монстров — цилиней и бифэней, ставших с недавнего времени объектами поклонения рыбаков.

— Вот здесь твой друг был принесен в жертву Огненной Черепахе, — понизив голос, сказал Дэй. — Но ведь это лучше, чем просто умереть от ран, правда? Принесенного в жертву Огненная Черепаха наверняка возьмет к себе и станет его матерью на небе.

— А как… Как его отправили к Огненной Черепахе?

— На рассвете его привязали к столбу Предков, и, когда на небе появилась Огненная Черепаха, Мугао обнажил сердце твоего друга. Оно билось совсем недолго — наверное, он был хороший человек, если сразу понравился Матери-Черепахе.

Я кивнул. Как странно: ради Шун оба моих товарища отказались от сытой жизни и от надежды вернуться на родину. Они не питали иллюзий относительно того, что их здесь ждет, и все же вызвались идти за ней. И вот оба погибли, а девушка досталась Мугао. Как-то живется ей у этой кривоногой обезьяны? Неужели она действительно стала одной из его жен?

— Дэй, а нельзя ли мне повидать Шун? Тайши говорила, она живет в доме Мугао. Что если я туда зайду?

— Нет-нет, что ты! В дом Мугао входить нельзя! Туда никто не может входить без зова, а ты тем более.

— Но тогда, может быть, удастся вызвать сюда Шун?

— Нет, лучше этого не делать. Во всяком случае не сейчас. — Мальчик оглянулся по сторонам — не подслушивает ли нас кто-нибудь. — Если ты хочешь, я узнаю, как она живет, и помогу вам увидеться.

— Хорошо, сделай это. — Я еще раз посмотрел на дом Мугао, в котором можно было при желании разместить человек двадцать, и прибавил шагу, чтобы догнать умчавшегося вперед Няо.

С тех пор как я пришел в сознание, сыновья Тайши почти не отходили от меня. Поначалу они немного дичились, но постепенно любопытство пересилило их недоверие к незнакомому мужчине. Они замучили меня расспросами о Западной гавани и Городе Желтой Черепахи. Раз десять пришлось мне рассказывать им о том, как мы ушли от погони, как пробирались через лес и сражались с цилинями. Няо, которому недавно исполнилось шесть лет, уцепившись за мой палец и жмурясь от ужаса, требовал все новых и новых подробностей. Дэй держался более сдержанно, но в глазах его я, без сомнения, выглядел героем. Судя по репликам, он жалел, что его не было с нами в лесу, где он мог в полной мере проявить свою удаль и сноровку.

Словом, у нас установился полный контакт, и ребята не только охотно слушали меня, но и сами кое-что рассказывали о нравах и обычаях рыбаков. Наверно, их привязанность ко мне объяснялась отсутствием мужчины в доме, я же за несколько дней успел полюбить их вовсе без всякой причины. Сложись моя жизнь иначе, у меня могли бы быть такие же сыновья…

— Гляди, отсюда уже видна Рыбачья гавань, — прервал мои размышления Дэй, а Няо восторженно засвистел.

Этот свисток я сделал ему, когда еще не мог вставать, и игрушка пришлась по вкусу не только Няо, но и его товарищам. Я сделал их еще с десяток, прежде чем сообразил обучить этой премудрости Дэя, что сильно повысило его авторитет среди сверстников и расположило ко мне детвору поселка. Впрочем, это была не единственная польза от моей поделки: вырезая свисток, я вспомнил, как в далеком детстве отец делал мне такие же свистки из ивовых прутьев. Вспомнил его большие, покрытые темным пушком руки, ловко орудующие складным ножом. Вспомнил его лицо и лицо матери… И, словно пружина, начала раскручиваться передо мной моя жизнь, год за годом, за годом год… И уже без всякого усилия я вспомнил, кто я, что я, и лишь одно осталось скрытым — каким образом попал я на этот остров.

Воспоминания, правда, не доставили мне особого удовольствия. Ранний уход отца из семьи, второе, столь же неудачное, как и первое, замужество матери, школа с ее зубрежкой, серым однообразием, скучными вопросами и скучными ответами. Служба в армии, со всеми ее унижениями и издевательствами, неожиданное для меня самого поступление в институт, вечное безденежье, встреча с Настей… Наверное, было в жизни и счастье, и радость, неудержимая, как хлещущее из бутылки шампанское, и светлое состояние покоя, и удовлетворение от хорошо сделанной работы… Конечно, все это было, но вспоминались почему-то именно разочарования и огорчения. Отец, мать, Настя, друзья, которые слишком часто обо мне забывали. Была, конечно, работа… Я любил ее и верил, что она сможет вылечить мою изъязвленную обидами душу неудачника. Вылечить в прямом и переносном смысле. О, я не был эгоистом, лекарство изготовлялось мною не только для себя самого. Ведь если вдуматься, посмотреть по сторонам — много ли на свете счастливых людей? Людей, которым нечего забывать, которым не надо блокировать свою память приказом: «Об этом думать нельзя!»? Я мечтал помочь себе, помочь им — разочарованным, обиженным, наконец, просто больным. Не только мечтал, но и трудился ради этой мечты не покладая рук. И какой же результат? Установка, делающая из людей шуанов и шапу?..

— Дигуан, о чем ты задумался? Тебе разве не интересно? Ведь мы уже в гавани! — Няо уцепился за полу моего плаща и старательно дергал ее.

— Конечно, интересно.

— Смотри, вот навесы для кораблей — их затаскивают туда во время затяжных штормов, а здесь мы сгружаем улов. А во-он, на камнях, видишь, мальчики ловят рыбу? Это ребята из Южной Луны. Они ловят синежаберников. У этих синежаберников на спинном гребне ядовитые колючки, но если их срезать и варить синежаберников вместе с брюханами, уха получается, как из креветочника, — захлебываясь, давал пояснения Дэй. — А вон там, в самом узком месте бухты, из воды торчат бревна, видишь? Это заграждения против бифэней — я тебе о них рассказывал. Сейчас во время отлива их хорошо видно, и даже калитку. А там, за большим камнем — старики говорят, что по форме он похож на Зрящую Плоть, — Дэй сделал пальцами охранительный знак, — стоит старый корабль. Он почти развалился, но по нему здорово лазать. Тебе, наверно, интересно на него посмотреть — ты ведь еще не видел наших кораблей?

— Не доводилось.

— Нет, давай сначала крабьи ловушки проверим! — запищал Няо.

— Цыц! Пусть Дигуан взглянет на корабль, потом мы посмотрим ловушки, а к тому времени наши начнут возвращаться с промысла, и мы поможем разгружать улов. Так я говорю? — обратился ко мне Дэй.

— Так. Веди к кораблю.

Обходя крупные камни, мы, шагая по плоской, изъеденной морской водой белой известняковой террасе, двинулись к тростниковым навесам, служившим укрытием для кораблей.

Я понимал гордость Дэя и его стремление показать мне старый корабль и Рыбачью гавань. Его жизнь, так же как и жизнь других обитателей деревни, была неразрывно связана с океаном. Разумеется, не только рыба, водоросли и моллюски были их пищей, женщины приносили из леса съедобные коренья и фрукты, но и то и другое было лишь украшением стола, поскольку сами рыбаки выращивать злаки не умели, земледелие, как я понял, вообще было на острове не в почете, а фруктовых деревьев здесь росло мало. Океан был главным кормильцем жителей деревни, причем кормильцем щедрым. Рыбы с избытком хватало рыбакам и их семьям, а остаток улова позволял не голодать тем, кто остался без добытчика в доме. Им доставалась сорная рыба и рыбья мелочь, и все же без этого Тайши и другим вдовам постоянно грозил бы голод. Первое время я удивлялся, что рыбачий поселок возник так далеко от богато плодоносящих участков леса, но со временем понял, что на это были свои причины…

— Вот он, гляди. Сейчас у нас на плаву четыре таких корабля. — Дэй указал на почерневший, растрескавшийся остов большой лодки.

Пока мы шли мимо эллингов, я уже понял по их размерам, что называть посудины здешних рыбаков кораблями было несколько нескромно, и все же представшие моим глазам останки сильно меня разочаровали. Я ожидал увидеть хоть маленький, но корабль, и, гладя на остов лодки, невольно вспомнил судно, затонувшее в Западной гавани. Оно было раза в три больше этого и все же погибло почти мгновенно. Как же решаются рыбаки выходить в океан на таких скорлупках? Малейший ветерок в состоянии перевернуть эту почти плоскодонную посудину, не говоря уже о бифэнях, которым хватит одного — много двух — ударов, чтобы пустить ее ко дну.