Близнецы переглянулись испуганно — они вспомнили, как и их самих хотел когда-то Хейд увезти с собой. Они так и не поняли, зачем это было надо, но страх остался в их душах.
Буян сидел смурной, задумчиво ковырял ножом стол. Наконец поднял голову.
— Раз такое дело, — молвил он, — нельзя нам вот так сразу в Резань возвращаться. Следует к встрече с пришельцами издалека подготовиться. Знаю я места, где нам советом помочь могут и силой подсобят, ежели что. Вот туда мы впервой и направимся… Готовься, друг, копи силушку и твердость духа — путь предстоит не близкий!
— Да как же можно так — в дальний путь ему отправляться? — не выдержала Потвора. — Куда его в дорогу сейчас! Съездил бы один, Буян, а то и Мечислава с собой бы прихватил — ему пора силу да удаль свою испытать. А князь вас тут пождет.
— Нет, женщина, — решительно отмолвил Властимир. — Негоже мне, ровно и впрямь я калека какой, в доме отсиживаться, за юбку женскую прятаться! Еду сам!
Он протянул наугад руку. Буян поймал ее и пожал.
— В чем-то права наша хозяйка, — сказал он, — Трудновато тебе в дороге будет. Да только не ведает она, что в наших силах облегчить тебе путь. Идем-ка, что открою!
Он вывел Властимира из-за стола и мигнул рванувшемуся вслед за ним Мечиславу. Угадав его знак, юноша обогнал их и первым вышел во двор.
Спустился вечер. Небо на западе за их спинами полыхало червленым и золотым. На востоке уже высыпали частые звездочки, провожая вечернюю Зарю до дому. Здоровые сторожевые псы, все еще сидевшие у порога, обнюхали людей, заворчали, но не тронули и отошли к тыну.
Пока Властимир, выпустив руку Буяна, дышал прохладой, Мечислав тихонько обошел избу и скрылся в распахнутых дверях конюшни. Вскоре— оттуда послышалось ржание. Услышав его, князь насторожился:
— Лошади?
— Они самые, княже, — улыбнулся Буян, — Тебе конь добрый надобен, чтоб сам дорогу находил, в пути глазами твоими был. Есть на конюшне Чистомысловой такой жеребец — как чуял я, с собой его привел, показать волхву хотел, да только не ему первому смотреть на него пришлось. Ты с ним встретишься, княже!
Из-за угла показался Мечислав, ведя в поводу старого бело-седого коня. Долгая грива спускалась почти до колен, недавно промытый и расчесанный хвост чуть ли не волочился по земле. Увидев людей, конь вытянул шею и зафыркал, вырываясь из рук юноши.
Буян за локоть придерживал Властимира. Подведя друга к коню, он вложил повод в руку князя и отступил.
Белый жеребец ткнулся носом в ладонь человека. Властимир ощупью погладил горбоносую морду, поднялся выше к глазам и ушам, провел пальцами по гриве, распутывая узелки домового. Все в коне неизвестном было давно знакомо, словно уже где-то когда-то виделись они. И льнул тот к человеку, как к вновь обретенному хозяину…
— Буян, — выдохнул Властимир дрогнувшим голосом, — скажи мне только истину… ни слова не перевирая, чтоб меня утешить… Лучше уж так, чем… Молви одно только — правда, что шерсть у него белая?.. Я как будто Облака родного узнаю — и волос его, и кожа, и тянется он ко мне… Скажи мне — шерсть у него белая?
Голос умоляюще дрогнул, снизясьдо шепота, и Буян молвил торжественно:
— Белая, князь! Белая, как облако!
Услыхав имя свое, жеребец тихо заржал, и Властимир припал к его морде, целуя и лаская старого друга, обнимая его голову так, словно впереди была разлука долгая.
Но впереди была не разлука — ждал их долгий путь в незнакомые земли и страны дальние.
ГЛАВА 6
Пролетели, как ветер, семь дней, и как-то наутро выехали из воротины Чистомысловой тайной заимки трое всадников.
Впереди скакал Буян — лишь гусли на боку при седле остались прежними. Иное все было новое, незнакомое. Не признал бы бунтаря-гусляра никто из новгородцев: и конь под ним иной, и справа новая, и доспех-кольчуга не новгородскими мастерами сготовленная — сплетена она в пещерах тайных, над котлами с травами чародейными высушена, водой особой вымочена. Оружие не абы в какой кузне ковалось, не одно заклятье-заговор над ним молвилось, чтобы уберегло оно хозяина от дурного глаза, и от стрелы каленой, и от чары враждебной. И сам Буян повзрослел, в плечах раздался. Лишь глаза синие да улыбка во весь рот неизменными остались. Даже старый оберег, что бережно под рубахой скрыт, — и тот словно другой, новый.
След в след за ним два других всадника. Под правым конь седой, грива до колен, хвост до земли, сбруя же простая — ни золотом, ни камнями не украшена, хотя и пристали такому коню уздечка из чистого золота да се-делко, изумрудами и самоцветами изузоренное. Но отказался от ненужного блеска князь Властимир — не на почестей пир, не на праздник торопятся: ждут их дороги дальние да труды немалые. Нечего по чужим краям драгоценной сбруей щеголять.
Вся одежда на князе будто ночь черна — ни ниточки, ни шерстинки иного цвета не видать. Сапоги, плащ, кольчуга — словно на весь мир кричат о горе, что несет в сердце слепой князь. Лишь повязка на глазах —чтобы встречный-прохожий не так боялся да с расспросами не лез — чисто белая. Щит сбоку без червленой каймы, как привык князь, как ему было по обычаю под стать — весь, как ночь или смерть, темен. Черны и ножны меча у бедра, и нагалище[13] топора боевого, и на копье бунчук[14] черного волоса — будто дым злой по ветру стелется. По плечам кудри русые рассыпались — клялся Властимир, что до победы не острижет он волос.
Скачет князь из города Резани, левой рукой конем правит, правая просто так висит — ни к чему ему двумя руками за повод держаться, когда под ним старый верный товарищ его, Облак. Белый конь сам дорогу найдет, сам преграду одолеет, сам брод сыщет, сам проследит, как бы глаже пройти, седока не утомить.
Подле князя едет Мечислав. Подивился бы Чистомысл, сына узрев, а то, может, и не признал бы. Когда уезжал он по весне — все сына своего отроком считал, несмышленышем, что только в домашнем хозяйстве сведущ, а в деле ратном самый последний. Коли и так, то по виду никто бы не сказал о юноше худого — скачет статный всадник, в седле будто рожден, с конца копья вскормлен. Сколько таких юношей позже гордость и славу земли славянской составили — а и у половины той природной стати не было. Только по лицу видать, как молод витязь — и усов еще у него не пробивалось, и взор нежен и скромен, как у девушки. И не скажешь, что перед тобой парень семнадцати полных годов. Вся одежда у него, как и у Буяна, не в явных землях сработана — на доспехе травы выкованы незнакомые да птицы диковинные, плащ подбит мехом зверя неведомого, в рукоять меча кость странная вделана — будто палец окаменелый от великана волота, в старые времена убитого. Все это, отца не спросясь, взял Мечислав из его запасов, на свой страх и риск.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});