Читать интересную книгу Шпионский тайник - Питер Джеймс

Я миновал череду современных деревянных домиков и бунгало, большей частью с закрытыми на зиму ставнями, – все они выглядели унылыми и негостеприимными в чахнущем свете уходящего дня. Зная логический маршрут к дому, я выработал альтернативный, свой собственный, который должен был, по моим расчетам, вывести меня к дальней стороне дома. Полное незнание острова, конечно, не помогало, но, поскольку все дорожки шли либо вдоль, либо поперек, проложить путь оказалось не так уж трудно. Я просто пересек островок по ширине, держась как можно ближе к кустам. На одном перекрестке меня едва не сбил старичок на велосипеде и с удочкой за спиной. Этот знак существования разумной жизни меня даже приободрил.

Я вышел на Дюнвей-авеню в самой дальней – если указания продавщицы соответствовали действительности – точке от Коконат-Гроув. Бетонированная, как и все прочие, дорожка, ровно расставленные вдоль нее домики. Прикинул – до объекта примерно триста ярдов. Небо оставалось еще слишком светлым, и я укрылся в тени у крылечка необитаемого домика – ждать, пока стемнеет.

Ночь спускалась быстро, и уже через полчаса я покинул убежище, пересек Дюнвей-авеню и прошел до следующего перекрестка. Еще триста ярдов – и мне открылся высокий дом почти футуристического дизайна с мансардой. Пожарная лестница, представлявшая собой статуи стоящих друг у друга на плечах обнаженных мужчин, как раз достигала мансарды. Я поднялся и, ступив на подоконник, вскарабкался на крышу. Было уже темно, и я осторожно переполз на дальнюю сторону. Примерно в пятидесяти футах находилось бунгало, за задернутыми шторами которого маячил свет. Я достал из кармана бинокль ночного видения, купленный утром в Нью-Йорке, и попытался рассмотреть бунгало лучше. Судя по тому, что во всей округе свет горел только в нем, это и был Коконат-Гроув. Шторы на ближайшей ко мне стороне были полностью задернуты. Я оглядел прилегающую местность, представшую передо мной с какой-то жутковатой ясностью. Детали проступали столь четко, что от меня не спрятался бы даже проскочивший кролик. Искать цель долго не пришлось – кто-то здоровенный, в макинтоше, разлегся на крыше второго от бунгало дома, ближе к причалу. Справа от незнакомца лежала винтовка с оптическим прицелом. Бедняга, должно быть, уже околел до полусмерти. Не спуская глаз с дорожки, по которой я должен был бы подойти к бунгало, он приложился к термофляжке.

Я решил, что разберусь сначала с Харрисоном, и пусть парень в засаде еще немного померзнет. Спустившись на землю, я прямиком прошел к бунгало и шагнул к занавешенному окну, за которым горел свет. При ближайшем изучении щелка все же нашлась. Я заглянул – открывшийся вид удовольствия не доставил: высокий светловолосый мужчина, определенно Чарли Харрисон, лежал, совершенно голый, на чем-то вроде медицинской кушетки. Второй, пониже ростом, темноволосый и тоже голый, аккуратно выдавливал на поясницу лежащему желеобразное содержимое тюбика и медленными, любовными движениями втирал мазь в спину. Потом он перешел к ягодицам, просунул руку между ног и прошелся по внутренней стороне бедер. При каждом движении Харрисон изгибался и корчился в экстазе.

В паре шагов от меня находилась дверь, и я, протянув руку, осторожно ее толкнул. Дверь была самая обычная – деревянная рама с натянутой металлической сеткой, оберегающей североамериканские дома от насекомых. Дверь качнулась и приоткрылась, явив вторую, с автоматическим йельским замком. Я всегда ношу с собой небольшое плоское устройство со скошенными кромками, особенно хорошо подходящее именно для йельских замков. Данный не стал исключением. Дверь открылась, и я, держа перед собой пистолет, вошел в кухню. Закрытая дверь справа вела, по всей вероятности, в ту самую комнату, где и проходила вечеринка. Если ничего не изменилось, оба ее участника находились в положении спиной к двери. Я осторожно потянул дверь на себя и услышал голоса.

– О, Хоуи, о-о-о-о… у-у-у-у… вау! О… вау! Ну же, давай, вставь мне!

Теперь я видел их во всей красе, вот только положительных впечатлений это не добавило.

– Надо нанести еще геля.

– Да, да!

Хоуи повернулся и направился в кухню. Я притаился за дверью и, когда он прошел мимо, тихонько притворил ее за ним, зажал ему рот левой ладонью и врезал правой в основание шеи. Он тут же обмяк, и я бережно опустил его на пол. Присмотрелся – лицо незнакомое. Я снова открыл дверь. Харрисон лежал в той же позе, нетерпеливо сжимая и разжимая кулаки. Я подошел и с ходу всадил дуло в анус.

Боль и экстаз вырвались из Харрисона глухим, глубинным рыком:

– У-у-у-у-у! Bay! Хоуи!

– Я не Хоуи, и это не мой малыш.

Он замер на мгновение, потом повернул голову в мою сторону. Я надавил посильнее, и Харрисон со стоном уткнулся лицом в подушку, моментально покрывшись гусиной кожей.

– Больно! У-у-у-у-у! Ты делаешь мне больно.

– Минуту назад было не больно, а у Хоуи прут дюйма на три подлиннее.

– У-у-у… Ради бога, убери… у-у-у-у-у… Ты кто… а-а-а-а-а… Что тебе надо?

– Я буду спрашивать, ты – отвечать. – Я продвинул дуло чуть глубже. Харрисон застонал по-настоящему. – Первое. Кто твой друг, тот скрипач на крыше?

– Что?

– Ты слышал. Твой приятель в макинтоше и с пукалкой. Шотландские куропатки его вряд ли интересуют, а если интересуют, то он не в тех местах их ищет – слишком далеко на запад забрался.

– Убери… пожалуйста, убери эту штуку… у-у-у-у… – Теперь Харрисон уже хныкал да еще и дрожал.

– Говори.

– Я ничего не знаю. Не знаю, кто там. Правда не знаю.

– На крыше, с той стороны дороги, лежит парень с винтовкой. Полез он туда явно не здоровья искать. Кто он?

– Понятия не имею. Честно. У-у-у-у-у… пожалуйста… убери эту штуку. Я его не знаю и в жизни не видел.

– Ладно, приятель, сменим тему. Что тебе говорит номер 14В?

– 14В?

– Не придуривайся. Ты слышал. Говори. – Я продвинул дуло на пару дюймов – жестко, по-мужски, – и Харрисон закричал от боли. – Тебе вот что надо понять. Я приехал сюда издалека только для того, чтобы потрепаться с тобой, и не вернусь домой, пока не получу ответы или ты не отдашь концы. В твоих интересах давать правильные ответы, потому что за каждый неправильный ты будешь получать вот так. – Еще толчок – и пронзительный вопль. Мое ухо уловило не только боль. – Понял?

– Да.

– Хорошо. Начнем сначала. Твое имя – Чарльз Мортон Харрисон?

Он утвердительно хрюкнул.

– Родился в Шарлотсвилле, штат Виргиния, 14 октября 1937 года?

Похожий звук.

– Твои родители, оба брата и сестра погибли в авиационной катастрофе в Акапулько 20 декабря 1958 года?

– Да.

Я ткнул с силой, так, что он поперхнулся и закашлялся.

– За что?

– За вранье.

– Это правда.

– Чарльз Мортон Харрисон, родившийся в Шарлотсвилле, штат Виргиния, 14 октября 1937 года, чья семья погибла в Акапулько 20 декабря 1958 года, был призван в армию США 12 января 1966 года. 10 мая того же года его отправили во Вьетнам. 2 июня патруль из шести человек, в состав которого он входил, попал во вьетконговскую засаду. Все вместе эти шестеро получили двести девяносто пуль. Их останки нашли в тот же день. Так кто ты, черт возьми, такой?

Глава 14

Его звали Борис Каравенов, и он работал на КГБ. Внедрили четырнадцать лет назад, воспользовавшись гибелью Харрисона. Русские искали кого-то, кто работал в компьютерной области и не имел близких родственников, которые могли бы его опознать. После гибели Харрисона во Вьетнаме Каравенова, выбранного по причине внешнего сходства, аккуратно внедрили в США, удалив из послужного списка все записи о военной службе. В этом месте я позволил себе улыбку: говоря языком американцев, вышел на первую базу.

Свою историю Каравенов излагал странным тоном – с облегчением, словно сбрасывал годы обмана и тревог, с восторгом человека, избавляющегося от кандалов, но и с сожалением, словно, отказываясь от личины Чарли Харрисона, расставался со старым другом. Закончив, он уткнулся лицом в подушку, обмяк. Какое-то время лежал неподвижно, потом приподнял голову и посмотрел на меня:

– Пожалуйста, убери пистолет, и я расскажу все, что знаю.

Я поверил ему. Убрал «беретту». И он заговорил.

Каравенов изучал компьютерное программирование в ленинградском институте, когда люди из КГБ предложили ему отправиться в Америку. За год пребывания в академии в Ижевске из него сделали американца. Его научили быть хорошим американцем, симпатичным американцем, противным американцем. Его научили тому, что он должен знать об американской истории и чего знать не должен, как говорить о футболе и бейсболе, о Йоги Берра и других великих времен его юности, как ходить и разговаривать, когда покупать побитый «шевроле» и когда менять побитый на менее побитый, почему «шевроле» ни в коем случае нельзя менять на «линкольн-континенталь», что смотреть по телику, как жевать резинку и как есть гамбургер. Его даже научили пердеть по-американски.