— Я сегодня встал ночью и увидел, что отец не спит. Он все ходил по коридору и курил, курил, курил… Понимаешь? Я спросил у него: «Что случилось?» Он поднял глаза, и я увидел, что он плачет…
— Плачет?!
— Нет, слез у него не было. Но он все равно плакал… Я понял, что он плакал. И я не хочу! Я не хочу, чтобы у него были такие глаза! Понимаешь? — Рыжик огляделся по сторонам, но улица была совершенно пуста и никто не мог нас услышать. — Он все уговаривал меня, что ничего не случилось, и упрашивал, чтобы я пошел спать. Но я-то видел… И вот, пока он курил на кухне, я оделся и удрал. Поезд уходит в час тридцать семь! Мы с тобою должны успеть! Я очень хочу, чтобы ты поговорил, чтобы ты попросил ее… Ведь вы с ней тогда так хорошо разговаривали! Помнишь, в нашем школьном зале?
— Я помню. Но, может быть, лучше тебе самому?..
— Нет! Я не смогу… После того, что было… Я очень, очень тебя прошу!
Рыжик не хотел показать мне, что уж слишком расчувствовался, и все время отводил глаза. Суровый и добрый Вовка! Разве я мог не понять его в ту минуту?..
— Бежим! — снова скомандовал Рыжик. — Ты должен уговорить ее… чтобы она не уезжала!
Мы стремглав бежали по ночным улицам, по которым вообще-то очень удобно бегать, потому что совсем светло, а кругом никого нет и никто не мешает.
Когда мы добежали до железнодорожной станции, было двадцать минут второго. Поезд, состоявший всего из трех старых вагончиков, стоял на путях. Он должен был довезти пассажиров до порта.
Я сразу увидел Жаннетту. Она стояла в сторонке от всех и смотрела на город. Мне показалось, что она кого-то ищет. Очень ждет, больше всего на свете!..
Вовка остался у столба с круглыми часами, а я подбежал к ней и прямо с ходу, не отдышавшись, выпалил:
— Здравствуйте, Ирина Федоровна! Пожалуйста, не уезжайте!
Она вздрогнула, обернулась… И вдруг я увидел в ее глазах досаду и разочарование. Нет! Она ждала явно не меня.
— Ты?.. — изумленно проговорила Сергеева. — Пришел сюда ночью? Откуда ты узнал? Ведь я ото всех скрывала день своего отъезда…
Я не знал, как Рыжик разведал эту тайну. Но я тут же нашелся и затараторил, потому что до отхода поезда оставалось совсем мало времени:
— Вовка уж какой день дежурит здесь, на станции, чтобы не пропустить вас! Он уж какую ночь не спит! «Если, — говорит, — она уедет, я тоже отсюда уеду. И отец останется совсем один!»
— А сегодня что же, он решил отоспаться и… прислал тебя?
— Нет!.. Он во-он там, возле часов, видите?
Она повернула голову по направлению моей руки. Рыжик тут же спрятался за столб, хотя его прекрасно было видно.
— Нет! Он не сможет сыграть Тома Сойера, — с грустной улыбкой сказала Ирина Федоровна. — Тот был смелее!
— Вы обязательно должны остаться! — продолжал я, не обращая внимания на ее слова. — А то ведь вы погубите целую семью! И Владимир Николаевич сегодня плакал…
— Что ты сказал? Это неправда… Откуда тебе известно?
— Рыжик мне сам рассказал! Вот какое хотите слово дам, что он плакал! Хотите, я позову Рыжика?.. И он тоже даст слово!:
— Нет уж! Пусть прячется за столбом…
В этот момент раздался удар колокола: осталось всего пять минут. Я уцепился за чемодан Жаннетты и все время повторял одно и то же:
— Вы не должны уезжать! Вы не должны уезжать!
Она вдруг взяла меня обеими руками за голову и, пристально-пристально глядя мне в глаза, спросила:
— Рыжик хочет, чтобы я вернулась?
— Очень… Очень хочет!
— Честное слово?
— Самое честное!
— Тогда скажи ему, что я вернусь…
— Честное слово?
Она улыбнулась и, передразнивая меня, ответила:
— Самое честное!
Тогда я потащил к вагону ее чемодан, и мне было очень легко его тащить, хотя он был большой и она все время пыталась тоже уцепиться за ручку, чтобы помочь мне, но я не давал.
А потом поезд загудел и тронулся. Жаннетта стояла у окна и махала мне рукой. У нее, мне казалось, было уже совсем не то настроение, что в начале нашего разговора. Я побежал за вагонами и почему-то решил на прощание крикнуть:
— Он плакал! Рыжик сам видел…
— Спасибо! — крикнула она мне в ответ. — Я вернусь… Самое честное!
Когда я подошел к столбу с часами, Рыжик, глядя в землю, тихо сказал:
— Я так и думал, что ничего не получится. Уехала… Как же я теперь пойду домой?
Сперва, направляясь к столбу, я хотел разыграть Вовку и сказать, что у меня и в самом деле ничего не вышло. Но теперь я не смог. И я сказал правду:
— Не волнуйся! Она вернется… Обязательно вернется… Она мне честное слово дала. Самое честное!..
То, чего никто не ожидал
За мою жизнь со мной случалось много неожиданностей. Но чаще всего это бывали такие неожиданности, которые я ожидал. Вот, например, Владимир Николаевич сказал в том разговоре, который я подслушал с балкона, что Рыжик считает меня своим другом. Эту неожиданность я ожидал с таким нетерпением, что она просто не могла в конце концов не произойти. Или вот тогда, ночью, Рыжик неожиданно разбудил меня и потащил с собой на станцию, но ведь где-то в глубине души я все время надеялся, что он все поймет и помирится с Жаннеттой…
А той неожиданности, которая произошла 31 августа, я совсем не хотел и не ожидал. Пожалуй, это была самая неожиданная неожиданность за всю мою жизнь.
Да, это случилось именно 31 августа, я точно запомнил, потому что еще с утра начал собирать в портфель учебники и тетради; летние каникулы кончились! А уж мой старший брат и мамин «первенец» Дима запомнит этот день вообще навсегда.
Все случилось после обеда… Папа с Димой пришли с работы и засели играть в шахматы. Мама начинала очередную «генеральную уборку». Она очень любила производить дома уборки и всегда называла их «генеральными». А я чистил ботинки и натирал пуговицы на своей ученической форме: мне хотелось явиться в новую школу не как-нибудь, а настоящим москвичом. Меня ведь теперь все так и называли: «Севка-москвич». Я думал в Москве, перед отъездом, что мне обязательно какое-нибудь новое прозвище придумают. Вот и придумали! И оно мне очень понравилось, это новое прозвище. Потому что все время напоминало о моем родном городе и обо всем хорошем, что там было…
В общем наш «семейный квартет» был в полном сборе. И вдруг раздался звонок. Дима сразу вскрикнул: «Почтальон!» — и бросился открывать дверь. Дверь теперь открывал только он, потому что никто из нас никогда не успевал его опередить.
Дима открыл… И мы ничего дальше не услышали. Прошла минута… Молчание. Тогда я вышел в коридор, и у меня в глазах потемнело. Но, несмотря на это, я все же разглядел, что по одну сторону двери, в коридоре, стоял наш Дима с каким-то ненормальным выражением лица, а по другую сторону, на площадке парадной лестницы, стояла… Кто бы вы думали? Кира Самошкина! Они стояли молча и глядели друг на друга. А потом, когда, наконец, пришли в себя, Дима не нашел ничего лучше, как спросить.
— Ты приехала?
И она ответила:
— Да, я приехала.
Вот и все, что они сказали друг другу. Я в первую минуту хотел удрать: «Что будет? Что сейчас будет?! Это же какой-то ужас! Я делал все, чтобы Диме ничто не напоминало о его «предмете любви», — и вдруг этот «предмет» сам явился с чемоданом и корзинкой в руках!..»
Вскоре все уже сидели в одной комнате, а я был в коридоре: вдруг все-таки придется удирать?
Я слышал, как Кира говорила:
— Я приехала, потому что не знала, что и подумать! Ведь я послала тебе пять писем — и никакого ответа!
— Пять писем?! — воскликнул Дима. — Я не получил ни одного! А мы же договорились, что, если ты ничего не пришлешь, так и я писать не буду!
— Но ведь я писала…
— А я не получал!
— Этого не может быть! — возразила Кира. — Я ничего не перепутала. Ни адреса, ни имени, ни фамилии. Все было точно… Письма не могли пропасть в пути!
— Но их не было! — продолжал уверять Дима. — И поэтому я не писал тебе…
— А я ждала, ждала — и решила приехать!..
— Тогда надо сказать спасибо тому почтальону, который потерял ваши письма, — пошутил папа.
Я насторожился: эта папина мысль мне очень понравилась. И я готов был привыкнуть к ней так же быстро, как привыкала к папиным мыслям мама.
В Москве накануне нашего отъезда Дима все же объяснил маме и папе, почему он не хотел ехать. И даже познакомил их с Кирой. Кира, как это ни странно, понравилась моим родителям, хотя они никак не могли объяснить, чем именно. В общем это их дело: о вкусах не спорят! И сейчас все были просто счастливы, что она изволила прибыть. А я…
Я затаил дыхание и ждал: кто, интересно, первым догадается вызвать из коридора «заведующего почтовым ящиком»? Первая догадалась мама.
— Сева, пойди-ка сюда!
Я вошел в комнату и очень вежливо поздоровался с Кирой.