для умных были уже давно разобраны. Так что никто в Америке нас особенно не ждал, а весь этот несчастный "еврейский вопрос" на поверку лишь оказался еврейской козырной картой во времена противостояния двух сверхдержав.
С другой стороны, где-то на Ближнем Востоке, среди кучи арабских государств, затерялся маленький Израиль и большой друг Америки, для которого Советские евреи были позарез как нужны. Кроме того Израиль уж очень жал на Америку. Там прекрасно понимали, что если миллион советских евреев проскочит мимо Израиля, то потом на землю обетованную никого, никакими коврижками не затащишь.
Так сложился типичный любовный треугольник: Америка не любит советских евреев, но любит Израиль. Израиль не очень любит Америку, но очень любит советских евреев. Советские евреи очень любят Америку и совсем не любят Израиль.
Вопрос — "Как же заставить советских евреев полюбить Израиль?"
Умные люди в американском госдепе легко нашли решение этой проблемы.
Статистика отказов говорит сама за себя. Январь 1989 — 40 % отказов, Февраль — 60 %, Март — 80 %. Потом задули другие ветры. Видимо итальянцы начали сильно жаловаться. Мы ж так не договаривались. Обещали, вот небольшую остановочку для эмигрантов на пути в Америку, а теперь глядите, что получилось Толпы русских шляютсся по курортам, торгуют водкой и матрёшками на всех углах, портят пейзаж. Так что, янки, пошевеливайтесь. И вот с апреля статистика начала улучшаться. Апрель — 60 %, Май — 40 %, Июнь — 20 %, Июль — 10 %. Впрочем, для десяти процентов эмигрантов, получивших отказ это было слабым утешением. Для тех же кто сидел в отказе, вообще никаких изменений не наблюдалось.
Продолжалась психическая обработка. Отказников вызывали в соответствующие организации и уговаривали бросить это безнадежное дело и отправляться в Израиль, где им сулили молочные реки с кисельными берегами. Кое-кто соглашался. Тогда за ними присылался автобус, выдавалась солидная сумма подъёмных и в тот же день, дабы человек не передумал, увозили в аэропорт. Для особо упорных были заготовлены другие средства. Их попросту снимали с пособий. Но отказники цеплялись за итальянскую землю, как когда-то защитники Бресткой крепости. В ход шла "тяжелая артиллерия". Снятый с пособия эмигрант хватал жену и малолетних детей, вваливался в ДЖОЙНТ [Еврейская благотворительная организация] и заявлял что никуда не уйдет. Слезы жен и плач детей делали свое дело. Сердобольные итальянки, работницы ДЖОЙНТа, позабыв о своих обязанностях суетились вокруг детей. И начальству, что бы сохранить порядок и свое лицо ничего не оставалось, как восстановить пособия. Впрочем, кое-кто из эмигрантов вылетал с пособий всерьез и надолго, и тогда оставалось лишь уповать на бога, да на партийного лидера Мишу. [При выезде из Советского Союза разрешалось вывезти 140 долларов на человека. Поэтому эмигранты на 100 % зависели от минимальных пособий выдаваемых благотворительными организациями.]
Миша относился к своим обязанностям относился со всей серьезностью. Он тоже был из отказников. Где-то пол года назад он "влетел" в отказ. Многие деятельные отказники пошли по пути бизнеса. Открывали парикмахерские на дому, занимались скупкой и перепродажей вещей приезжающих соотечественников, открывали курсы английского языка. Существовали даже эмигрантские туристические бюро, которые катали материально обеспеченных счастливчиков по стандартному итальянскому маршруту Венеция — Флоренция — Сан Марино. У Миши с бизнесом было "не очень", но зато были необычайные способности к общественной работе. Вряд ли в Советском Союзе он был партийным деятелем. Тут подводила пятая графа, но определенно он ошивался на комсомольской и профсоюзной работе. Сам Миша этот факт своей биографии умалчивал и скромно утверждал, что был простым советским инженером.
Миша выждал еще секунду и произнес: "Господа у меня неприятные новости. Сегодня были лишены пособий еще несколько семей. Я не буду вам объяснять насколько это ужасно остаться без средств к существованию, без жилья, без еды. Поэтому я попрошу проявить милосердие и сдать в помощь нуждающимся хотя бы небольшую сумму."
Половина народа тут же бросилась врассыпную. Парочка человек из мишиного актива ходила по сходке, собирая деньги. Кто-то бросал доллары, кто-то отделывался фразой — "кошелек забыл".
В это же время шла полемика между Мишей и какими-то людьми в первом ряду. Это была Мишина оппозиция. Они его в чем-то обвиняли, Миша в чем-то оправдывался, иногда переходя в наступление.
"Мы добились восстановления на пособия четырех семей".
"Ну да" — кричали оппоненты — "они сами этого добились".
Наконец коробка с собранными средствами вернулась на трибуну.
"Немного" — подытожил Миша — "но в любом случае спасибо. Эти средства окажут огромную помощь нашим товарищам в беде. Надеюсь, что завтра я сообщу вам более приятные новости".
Потом он вдруг выбросил в воздух кулак, словно жест испанских коммунистов и громко произнес — "Борьба продолжается!"
Я слегка опешил.
"Во, во. Но пасаран. Этого еще здесь не хватает" — сообщил мой новый знакомый Лева. Потом, увидев мое недоуменное лицо добавил: "Ну ничего, вы тут еще новенький. И ни такого насмотритесь."
Лева был прав. Миша был личностью весьма неординарной. Но это как бы полагается любому вождю. Некоторые его действия безусловно заслуживали уважения, но другие его выходки не лезли ни в какие ворота.
Дни шли за днями. Все эмигранты были заняты своими повседневными делами. Санта Маринелла — Рим, подготовка к интервью, писание идиотских бумаг и "сочинений" на тему "Как я пострадал он рук КГБ", обустройство, пляж, больницы, стояние с советским барахлом на рынке, продажи и покупки, сделки и переделки и конечно же ежевечерняя Сходка.
"Товарищи! Произошла ужасная трагедия." — начал Миша срывающимся голосом — "Вчера погиб один из наших товарищей. Он ехал на мотороллере и неожиданно на перекрестке, на красный цвет выскочила машина, управляемая пьяным итальянцем и сбила его. Юноша скончался на месте.
Все притихли. "Вот это трагедия," — слышался шепот — "в расцвете лет, перед воротами Америки. И вот такая глупая смерть."
Действительно под колесами итальянских машин погибло немало наших эмигрантов. Сумасшедшие итальянцы носились на своих автомобилях, как угорелые." Переходя перекресток нужно было смотреть не на зеленый сигнал светофора, а на машины летящие на скорости 100 км в час на дорогах с максимальной скоростью в 30.
"Мы были в ДЖОЙНТе и ХИАСе" — продолжал Миша — "но эти мерзавцы отказываются отправлять тело на родину, в Ригу. Поэтому мы решили отдать последний долг нашему товарищу. Мы соберем деньги и отправим тело нашего погибшего товарища на родину."
В эту историю с отправкой тела на родину не особенно верилось. Огромная система ДЖОЙНТ, содержащая десятки тысяч эмигрантов-нахлебников, вдруг не может отыскать пару тысяч долларов на достойное погребение или отправку тела.
Но никто, естественно, эти вопросы