Читать интересную книгу Цвет жизни - Джоди Пиколт

Я свешиваю ноги с кровати и пробираюсь сквозь темноту, как сквозь толпу. Меня, словно лунатика, тянет в комнату, которую мы с Фрэнсисом так старательно перекрашивали.

Брит стоит в дверях, обхватив себя руками, как будто ей трудно стоять прямо. Луна светит через окно, поэтому она окружена собственной тенью. Когда мои глаза привыкают к темноте, я пытаюсь увидеть, на что она смотрит: старое кресло с салфеткой на спинке, железный каркас двойной гостевой кровати. Стены, снова белые. Я до сих пор чувствую запах свежей краски.

Я откашливаюсь.

– Мы думали, тебе это поможет, – говорю я негромко.

Она поворачивается, но только наполовину, так что на секунду начинает казаться, будто она соткана из света.

– Может, этого и не было вовсе? – шепчет Брит. – Может, это просто кошмарный сон?

На ней одна из моих фланелевых рубашек, в которых она любит спать, а ее пальцы растопырены на животе.

– Брит… – говорю я, делая шаг к ней.

– Что, если никто не запомнит его?

Я обнимаю Брит, прижимаю к себе и чувствую горячий круг ее дыхания на своей груди. Оно жжет, как огонь.

– Милая, – обещаю я, – я не позволю никому забыть.

У меня всего один костюм. Вернее, у Фрэнсиса и у меня один костюм на двоих. Просто зачем хороший костюм человеку, который днем работает гипсокартонщиком, а по ночам ведет сайт «Власть белых»? Но на следующее утро я надеваю костюм, черный в белую полоску, – в таком, как мне кажется, очень круто выглядел бы и Аль Капоне, – белую рубашку с галстуком, и мы с Брит едем в больницу, чтобы встретиться с Карлой Луонго, адвокатом в области управления рисками, которая согласилась побеседовать с нами.

Но когда я выхожу из ванной, побритый, со сверкающей на затылке татуировкой, то с удивлением вижу, что Брит, в моей фланелевой рубашке и трениках, лежит, свернувшись калачиком, на кровати.

– Малыш, – говорю я, – у нас встреча с адвокатшей, помнишь? – Я полчаса назад говорил об этом, она не могла забыть.

Брит не двигается, но глаза ее поворачиваются на меня, как будто это не глаза, а шарикоподшипники, вставленные в голову. Ее язык выталкивает слова, как еду изо рта:

– Не… хочу… туда… возвращаться.

Она отворачивается от меня, натягивает одеяло, и тут я замечаю на тумбочке пузырек: снотворное, которое врач давал ей после родов. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь усадить жену. Она как мешок с песком, тяжелая и неудобная. «Душ», – думаю я, но тогда нужно будет пойти с ней, а у нас нет времени. Вместо этого я беру стакан с прикроватного столика и выплескиваю воду Брит в лицо. Она что-то бормочет, но это заставляет ее выпрямиться. Я стягиваю с нее одежду и достаю из ящика первые попавшиеся под руку приличные вещи: черные брюки и кофту на пуговицах. Я одеваю ее, и в голове внезапно вспыхивает картина: я точно так же одеваю своего ребенка. Я так сильно дергаю Брит за руку, что она вскрикивает, и я целую ее запястье.

– Извини, детка, – бормочу я.

Потом несколько раз осторожно провожу расческой по ее волосам и, как умею, собираю их в хвост. Я впихиваю ноги Брит в пару маленьких черных туфель, похожих на домашние тапочки, после чего поднимаю ее и вывожу к машине.

К тому времени, когда мы доезжаем до больницы, она уже почти оцепенела.

– Просто не засыпай, – прошу я, прижимая ее к своему боку, когда мы входим. – Ради Дэвиса.

Может быть, это доходит до нее, потому что, когда нас вводят в кабинет адвокатши, ее глаза открываются чуточку шире.

Карла Луонго – латинос, об этом я догадался по имени еще до того, как увидел ее. Она садится в кресло, а нам предлагает диван. Я вижу, что она чуть не поперхнулась, когда я снял свою шерстяную шапочку. Хорошо. Пусть понимает, с кем имеет дело.

Брит приваливается ко мне.

– Моя жена, – объясняю я, – она все еще неважно себя чувствует.

Адвокат сочувственно кивает:

– Мистер и миссис Бауэр, позвольте сказать, что я сожалею о вашей утрате.

Я не отвечаю.

– Я уверена, у вас есть вопросы, – говорит она.

Я наклоняюсь вперед:

– У меня нет вопросов. Я знаю, что случилось. Эта черная медсестра убила моего сына. Я собственными глазами видел, как она била его по груди. Я говорил ее начальнице, что не хочу, чтобы она прикасалась к моему ребенку, и что? Случилось то, чего я больше всего боялся.

– Вы же понимаете, госпожа Джефферсон всего лишь выполняла свои обязанности…

– Да? Ей по работе положено нарушать распоряжения начальства? В карточке Дэвиса все это было записано.

Адвокатша встает, чтобы взять медицинскую карточку со стола. Та вся облеплена разноцветными стикерами – наверное, это какой-то секретный код. Она открывает ее, и я со своего места вижу записку на самоклеящемся листке. Ноздри адвокатши подрагивают, но она молчит.

– Эта медсестра не должна была работать с моим сыном, – говорю я, – а она осталась с ним один на один.

Карла Луонго смотрит на меня.

– Откуда вам это известно, господин Бауэр?

– Ваши сотрудники не умеют тихо разговаривать. Я слышал, как она сказала, что подменяет другую медсестру. За день до этого она визжала как недорезанная только потому, что я попросил не допускать ее к моему сыну. И что в итоге? Я сам, своими глазами видел, как она колотила моего малыша! – К глазам подкатывают слезы. Я вытираю их, чувствуя себя дураком и слабаком. – А знаете что? Пошло оно все! Я засужу вашу больницу. Вы убили моего сына и заплатите за это.

Честно говоря, я понятия не имею, как работает правовая система, – у меня хорошо получалось не попадаться полицейским. Но я смотрел достаточно телевизионных передач, чтобы понимать: если можно заработать денег на коллективном иске, когда ты надышался асбестом и получил болезнь легких, то уж наверняка не останешься внакладе, если твой ребенок умер, когда должен был получать квалифицированную медицинскую помощь.

Одной рукой я хватаю свою шапочку, другой тащу Брит к двери кабинета. Мне уже удается открыть ее, когда я слышу голос адвокатши за спиной.

– Господин Бауэр, – спрашивает она, – почему вы хотите подавать в суд на больницу?

– Вы что, шутите?

Она выходит вперед и осторожно, но твердо закрывает дверь своего кабинета.

– Почему вы хотите подавать в суд на больницу, – повторяет она, – если все указывает на то, что вашего ребенка убила Рут Джефферсон?

К началу второго года моего управления Хартфордским отделением САЭС у нас уже имелся стабильный доход. Я научился воровать пистолеты с «Кольта», подделывая отчетности, и мы продавали их на улице. В основном черным, чтобы они убивали друг друга, но еще и потому, что они платили за оружие в три раза больше, чем итальянцы. Занимались этим мы с Йорки, и однажды ночью, когда мы возвращались домой после сделки, к нам пристроился полицейский автомобиль с горящими мигалками.

Йорки чуть не обделался.

– Твою мать… Что делаем?

– Останавливаемся, – ответил я.

Краденого оружия в нашей машине уже не было. Для полиции мы возвращались с вечеринки на квартире у приятеля. Но когда полицейские попросили нас выйти из машины, Йорки вспотел, как землекоп. И вид у него был виноватый, как у самого большого грешника, из-за чего, наверное, полиция и обыскала нашу машину. Я же спокойненько ждал, пока они закончат, потому что знал: мне скрывать нечего.

По-видимому, Йорки не мог сказать то же самое. В ту ночь пистолет был не единственной сделкой. Пока я вел переговоры, Йорки купил себе восьмой шар[10] мета.

Но поскольку мет лежал в моем бардачке, срок за него дали мне.

В отсидке главным было то, что я попал в понятный для меня мир, мир, в котором все поделены по расам. Мне за хранение наркоты дали шесть месяцев, и я собирался каждую минуту за решеткой потратить на планирование мести. Йорки употреблял до того, как вошел в САЭС; это часть субкультуры скейтеров. Но в моем отряде к наркотикам не прикасались. И уж точно никто не имел права хранить их в моем бардачке.

В тюрьмах черные банды всегда самые многочисленные, поэтому иногда Латиносам и Белым приходится объединяться. Но когда мотаешь срок, главное – это держать высоко голову и по возможности не лезть в неприятности. Я знал: если кто-то из «Власти белых» сидит в одной тюряге со мной, он рано или поздно меня найдет… Но я надеялся, что ниггеры не найдут меня раньше.

Я с головой ушел в Библию. Моей жизни был нужен Бог, потому что у меня был общественный защитник, а когда у тебя есть общественный защитник, тебе остается только надеяться, что Бог тоже на твоей стороне. Но я не читал те части Писания, которые прочел раньше, когда изучал доктрины Христианской идентичности.[11] Вместо этого я мусолил страницы про страдание, спасение и надежду. Я постился, потому что прочитал что-то об этом в Библии. И вот как-то раз во время поста Бог сказал мне, что я должен окружить себя другими людьми, такими же, как я.

Поэтому на следующий день я заявился в тюремную группу по изучению Библии.