Читать интересную книгу Дочь сатаны, или По эту сторону добра и зла - Алексей Зикмунд

Глава двадцать восьмая. Сложным, запутанным путем добирался Николай Журавлев до первопрестольной. В закрытом "паккарде" с опущенными занавесками везли его по ночной и безлюдной Москве. Книга Мордохая Спонариуса была упакована в папиросную бумагу и погружена в портфель, лежавший на Колиных коленях. Он сидел на широком заднем сидении комфортабельного автомобиля и думал о превратности судьбы и о влиянии предметов на жизнь человека. Плавное покачивание большого автомобильного тела слегка усыпляло капитана НКВД, и сквозь нелегкую память о недавнем своем поступке на него надвигались сумрачные картины города с оборванными цепями редких фонарей и беспорядком улиц и переулков, мелькавших перед глазами. Машина прошла Сокольники и въехала в майские просеки. Пошли бесконечные заборы и правильные перекрестки. Автомобиль затормозил у дачи министра Госбезопасности. Ещё никогда Николай не забирался так высоко, он не хотел и не стремился к этому, инстинктом понимая опасность, идущую из этих заоблачных сфер. И вот они въехали во двор и остановились в глубине у малозаметного крыльца. Антон Иванович, ехавший вместе с Николаем, прошел вперед и открыл дверь. В спину им смотрели внимательные глаза Бериевской охраны. Спустившись вниз по глубокой лестнице, они оказались в длинной прямоугольной зале с металлической дверью и факелоподобными настенными бра. Металлическая дверь с тихим щелчком захлопнулась за ними. - Подождем, - сказал Антон Иванович, и они опустились на стулья. Берия появился из стены. Створки разъехались, и он шагнул в залу - в темно синем костюме и легендарном пенсне. - Сидите, - сказал он, махнув рукой, и демократично опустился рядом, буквально в каком-нибудь полуметре, от Коли. - Как прошла операция? - спросил Берия, внимательно разглядывая Колино лицо. - Успешно, товарищ министр, только мне пришлось принимать незапланированное решение. - Какое же? - в свою очередь спросил Берия с почти незаметной улыбкой. - Я нашел эту книгу так, как будто бы сам бог или дьявол подвел меня к ней. Я коммунист, но вы знаете, Лаврентий Павлович, когда ты на задании и идешь по чужому враждебному городу, когда на тебя со всех перекрестков смотрят немецкие патрули и когда ты заходишь в первый попавшийся антикварный магазин и начинаешь разговор, рассчитывая только на вежливое внимание, а находишь то, что искал! - Так в чем же заключалось Ваше незапланированное решение? - спросил Берия и цокнул языком. Журавлев вжал голову в плечи и сосредоточился на темной точке паркета. Пауза становилась неприличной, разновеликий ранг воинских званий требовал её прекращения. - В отношении хозяйки магазина и её гостя я поступил негуманно. - Как это. Позвольте узнать? - спросил Берия. Ирония дрожала на кончике его языка. - Мне … мне пришлось их застрелить. - Вот как, не очень оригинально, однако, продолжайте. - Понимаете, Лаврентий Павлович, - голос Журавлева задрожал и сорвался, он явно был не готов к этому объяснению. - Она назвала слишком высокую цену, у меня не было таких денег. - И вы пошли на уголовное преступление? - Берия явно был доволен собой. Глаза его улыбались, ирония светилась в каждой клеточке его широкого лица. - Я выполнил задание и свой долг, - тихо сказал Журавлев. Взгляд его остановился на синем плече министра, после чего плавно перешел на нагрудный карман, где покоились золотые колпачки Уотерманов. Берия демонстративно похлопал в ладоши. - Дорогой Антон Иванович, если бы все Ваши сотрудники работали с такой самоотверженностью. Он явно переводил стрелки и Антон Иванович, старый энкаведешный волк, почувствовав это, в свою очередь передвинул их подальше от себя. - Как же это произошло, Журавлев? Ведь вы прекрасно понимаете, что не скоординированные действия … - У меня не было выбора. - Впервые он оборвал на полуслове старшего по званию. - У меня не было явок, не было связи с резидентом и потом она колабрационистка, её любовник гестаповец. - Вы не имели права убивать их без соответствующих санкций. Достаточно было связаться со Швейцарской резедентурой, и деньги бы Вам нашли, - продолжал отчитывать Антон Иванович. - У меня была цель, я думал, что результат важнее всего, мне казалось, что победителя не судят, - тихо сказал Журавлев, и пальцы его заскользили по кожаным граням портфеля. - Судят, судят, ещё как судят, - хохотнул Берия и этой своей фразой разрядил обстановку. - Деньги, отпущенные на поездку со мной, я почти ничего не истратил. - Коля говорил и чувствовал, как его бросает то в жар, то в холод. - Деньги сдадите под опись. Давайте книгу, - сказал Берия и протянул вперед пухлую руку с обручальным кольцом. Министр щелкнул замком и перевернул обложку. - Бафомет, - сказал он будто бы про себя, пальцы его заскользили по многовековым страницам. - Скажите честно, капитан, вы верите в судьбу? спросил Берия и пристально посмотрел на Журавлева. Сам вопрос был поставлен так, что честно на него отвечать было никак нельзя. - В судьбу я не верю. - Ну и напрасно, а я верю. То, что Вы нам рассказали, и то, что Вы поступили не совсем правильно, это была судьба, и не в Вашей власти было изменить ход этих событий. Вы теперь майор Журавлев и я благодарю Вас за службу.

Глава двадцать девятая.

Несколько дней Коля отдыхал. Он спал и читал Жуль Верна. По утрам он видел растрепанную мятую жену. Она ходила вокруг кровати, выуживая из груды тряпок, лежащих на кресле, чулки, рубашки и лифчики. Одевалась она медленно и долго, и постоянное шуршание материала раздражало его. Она выщипывала пинцетом густые черные брови и что-то выдавливала на лице маленькими стеклянными лопаточками. Однажды Коля проснулся позже обычных девяти часов и обнаружил, что жены его уже нет. Он послонялся по комнатам, поискал неизвестно что и отправился в душ. Там, стоя под теплыми струями воды, он увидел лицо Божены. Мертвое, с закрытыми глазами, в пузырящейся пене возникло оно в белом овале унитаза, расположенного в каком-нибудь полуметре от душа. Видение это длилось всего ничего, какую-нибудь незначительную маленькую часть от минуты, но за короткое время через сознание Журавлева в обратном порядке пронеслись все более или менее значительные события, случившиеся в его жизни. Встреча с министром, убийство гестаповца и Божены, ликвидация генерала, женитьба, учеба и детство, бесконечные эпизоды детства, нанизанные один на другой, как бусы в ожерелье дикаря. Возникло лицо Божены и исчезло, и показалось майору Журавлеву, что вокруг его головы заботливые женские пальцы завязали тонкую красную ленточку. Несколько дней подряд у Журавлева болел зуб, он глотал таблетки, делал водочные компрессы, но ничего не помогало. Страшно боявшийся зубной боли Журавлев медленно одевался. Нижние глазные зубы разрушенные, как город после бомбежки, неприятно кололи язык. Зубы требовали немедленного вмешательства. Боль была невыносимой. Несколько дней автомобиль его находился на профилактике. По эскалатору спускался Журавлев в подземелье станции им. Маяковского. Навстречу ехала разношерстная публика военного города. Бесконечные, мрачные пальто и шинели и только на светлых, не подпорченных временем лицах юности горели сильные фонарики глаз, готовых влюбляться и смотреть без конца. И вдруг на противоположном поднимающемся навстречу эскалаторе Журавлев увидел женщину среднего роста в вязанной коричневой шапочке. Она ехала, опустив глаза на ступени, но что-то показалось Журавлеву в её облике страшно знакомым. Обернувшись, смотрел он на уплывающую вверх коричневую шапочку. Взгляд его словно прикрепился к ней, и вот женщина, не выдержав такой целенаправленной волны внимания, обернулась. С вершины эскалатора на майора НКВД Николая Журавлева смотрел череп, туго обтянутый кожей со следами ожогов от кислоты. Это было вконец изуродованное лицо, почти не имеющее отношения к жизни. Николай ждал поезда, облокотившись на одну из многочисленных колонн станции, и в его сознании не было света. В одном полушарии мозга располагался унитаз с мертвым лицом Божены, а в другом вязаная шапка, натянутая на череп. Из квадратной дыры туннеля появился темно-синий вагон. Журавлев стоял почти у самого края платформы. Его дорогие купленные за границей ботинки наступали на полоску из белого кафеля, бегущую вдоль перрона, ближе которой подходить было нельзя. И вдруг за спиной Журавлева как-то сразу и со всех сторон возник громкий шум. Долго не было поезда, и на перроне собралась порядочная толпа. И вот через эту толпу продирался совершенно пьяный человек без шапки с подбитым глазом. В одной руке у него была авоська, а в дугой рыбный сачок на длинной металлической палке. Толпа уже ревела "Милиция" и мужик, чувствуя что его сейчас свяжут и арестуют, действовал ещё более решительно. Он медленно продирался вперед к цели, известной только ему одному. И уже на огромном этом медвежеподобном существе повисла толпа, а из глубины зала бежали два милиционера, мужчина и женщина в темно-синих шинелях. И медленно ползла вперед синяя гусеница метро. И сделав последний отчаянный рывок перед полной остановкой, пьяный, находившийся в каком-нибудь метре от Журавлева изловчился и надел ему на голову рыбный сачок. И смешалось все в сознании Журавлева. Шум поезда, крики людей, и милицейская трель, и, неловко взмахнув рукой, капитан НКВД угодил на рельсы. Он больно ударился головой о шпалу и потерял сознание. И уже не слышал он дикого визга форсированных тормозов и отчаянных криков толпы, но из потерянной этой реальности на него надвинулась козлиная физиономия "Бафомета", существа с человеческим торсом сидящего на змее.