Читать интересную книгу Отчаяние - Ильяс Есенберлин

— О святейший эмир, наш хан и повелитель!.. Каковы будут ваши приказания на сегодняшний день?

Серые глаза Абдуллаха потеплели, рот тронула улыбка. «Чья же сегодня очередь?» — с тоской подумал Хасен-ходжа. А эмир повернул голову к Кульбабе-кокильташу:

— Вместе с сыном Баба-султана прогуляйтесь к стене, за которой укрылись наши друзья-сауранцы… Расскажите им обо всем. А если им покажется мало, придется подарить им голову самого Баба-султана. Правда, жаль расставаться с головой старого друга столько служившего нам. Даже скучно стало без его присутствия на белом свете.

Вскоре к главным воротам двинулась лошадь, на которой стоял бочонок с пахучим джизакским медом. Рядом в сопровождении двух лашкаров степенно шел Кульбаба-кокильташ. К хвосту лошади был привязан закованный в кандалы Латиф-султан. На верхней площадке главной башни города появились сын Баба-султана Абдысаттар и другой хаким Саурана — Жакбулат-торе. С ними находились несколько батыров, среди которых были и Кияк с Туяком. Увидев брата изможденным, закованным в кандалы, Абдысаттар на минуту прикрыл глаза руками.

— О наши братья, ибо все братья перед Аллахом! — начал певуче Кульбаба-кокильташ. — У самых высоких гор тот изъян, что они лишены перевалов. Большие реки плохи потому, что нет через них переправ. Вы, достойные, знатные люди Саурана, имеете один недостаток — гордыню. Она, и только она, не дает вам возможности трезво взглянуть на мир и смириться с поражением. Как ни тяжело мне, но должен сообщить вам печальную новость. Баба-султан, которого ждете вы, уже прибыл.

— Где же он?

Вы должны спросить, где его бренное тело… Оно похоронено в земле, и над ним стоит надгробие, как и полагается над могилой султана. А голова его в этой бочке с медом, чтобы не пропал румянец на его щеках!..

Второй раз прикрыл руками глаза Абдысаттар, услышав о смерти отца.

— Это правда, Латиф-султан? — спросил он брата.

— Правда…

Вы слышали, правоверные, и не говорите потом, что не слышали!.. На кого же еще ваша надежда? Одумайтесь, братья, и запросите пощады у милостивого и святейшего эмира Абдуллаха! Принесите ему со смирением ключи вашего города, и он простит ваши прегрешения!

— А если мы не сделаем так, как советуешь ты, златоуст? — спросили с башни.

— Первым делом на ваших глазах будет зарезан вот этот султан Латиф, приходящийся братом тебе, Абдысаттар, а с ним и султан Тахир, который спит сейчас вместе с крысами-людоедами в зиндане!

А потом? — спокойно спросил Абдысаттар.

Потом мы станем пировать под вашими стенами до тех пор, пока последний из вас не издохнет от голода!

В этот момент звякнули оковы. Латиф-султан оттолкнул лашкаров и тяжело шагнул вперед.

Не слушай их сладких речей, мой брат Абдысаттар, и вы, люди города Саурана! — громко закричал он. — Нас вы все равно не спасете, а себя погубите. Всем известно, что проклятый Абдуллах-хан поклялся не успокоиться до тех пор, пока не смешает вашу кровь в главном городском хаузе и не испьет оттуда!

— Назад, проклятый барс!

Оба лашкара натянули цепи, но не смогли стронуть с места Латиф-султана. Наконец они свалили его и поволокли назад, нахлестывая лошадей.

— Не верьте им! — кричал пленник. — держитесь, и тогда придут к вам на помощь Яссы, Сайрам, Отрар, Архук… Вся степь придет!..

На другое утро также завыли карнаи, и эмир Абдуллах снова вышел из шатра. Он сделал знак рукой, и в тот же миг тяжело ударил «черный дромадер». Но вместо снаряда к осажденным полетел небольшой кожаный мешок. В нем были четыре головы: Баба-султана, Тахир-султана, Латиф-султана и аталыка Джалмухамеда…

* * *

Чтобы страшная начинка снаряда не разлеталась на куски от удара, отрубленные головы обвязали кусками толстой кошмы. А по верху была пришпилена записка, собственноручно написанная эмиром Абдуллах-ханом, предупреждающая, что всех сауранцев от мала до велика ждет такая же участь.

Защитники города похоронили головы казненных, как если бы хоронили их тела, — по всем правилам религии.

На городском майдане они поклялись защищать город до последнего дыхания. Другого пути у них не оставалось.

А в тот день хаким Абдысаттар, потерявший сразу отца и брата, призвал к себе обоих близнецов-батыров.

— Перед львами не скрывают правду, какой бы тяжелой она ни была. Замалчиванием правды подбадривают лишь жалких шакалов, — сказал он им. — Не более двух месяцев сможем оборонять мы Сауран. У нас же начинается голод. Но и у них не все хорошо. Вскоре хлынут дожди — холодные и непрерывные. А у эмира большинство войска из южных вилайетов. Им сейчас уже холодно в наших краях. К тому же по грязи и бездорожью не так-то легко станет им доставлять себе продовольствие. Думаю, что, если продержимся, эмир снимет осаду!

— А если не снимет? — спросил Кияк-батыр.

— Тогда мы все умрем! — коротко ответил султан.

Наступило тяжелое молчание. Кияк-батыр о чем-то упорно думал, глядя в землю. Потом поднял голову:

— У меня есть одна мысль!

— Говори, батыр!

— Юрта падает, если подрубить стойку…

— Ты… хочешь…

— Недавно я чуть не сделал этого.

— Как?

— Моя стрела летит обычно вдвое дальше, чем у других. Но аруак не позволил. Теперь я жалею… Нет, до эмира трудно добраться. Его стерегут, как проход в рай. А вот к одной из главных опор этого войска у меня найдется дело…

— О ком ты говоришь, батыр?

— О Тауекель-багадуре… В битве с кашгарцами у меня на руках умер хан Хакназар. Перед смертью он кое-что сказал мне об этом несчастном.

— Что же, дело твое, батыр. Тауекель-багадур, несмотря на молодость, правая рука Абдуллаха. К тому же за ним идут многие казахи. Их-то я больше всего и опасаюсь, потому что они привыкли к холоду и лишениям. Могут всю зиму простоять под нашими стенами.

— Мы пойдем, султан!

— Бог вам в помощь, храбрые казахские батыры!

В эту же ночь пять человек спустились на аркане со стены в ров и бесшумно поплыли к другому берегу. Они были в простых одеждах и затерялись среди шумного и многоплеменного военного лагеря, раскинувшегося вокруг города Саурана. Однако едва взошло солнце, маленький белый голубь взмыл прямо из окна комнаты жены хакима — Айнар-султан-бике и полетел за стены. Жена хакима приходилась родной сестрой Убайдулле-султану и сводной сестрой самому эмиру Абдуллаху. К обеду Убайдулла уже знал, что пять человек отправились к осаждающим, чтобы убить его самого, сына эмира — Абдумумина, везиря Хасен-ходжу и казахского багадура Тауекеля. В письме содержались приметы джигитов, которые должны совершить это. Вскоре трое были пойманы и тут же повешены. Четвертый, Туяк-батыр, вырвался из рук схвативших его лашкаров, под градом стрел переплыл ров и был поднят на аркане назад на стену. А пятому, Кияк-батыру, повезло больше. Он узнал, что Тауекель-багадур со своей тысячей и дополнительными войсками выступил в сторону Ясс, чтобы привести к повиновению мятежный город. Кияк-батыр отправился следом…

Однажды на рассвете спавшего в шатре полководца разбудил какой-то шум. Два джигита личной охраны ввели и толкнули перед ним на ковер связанного толстыми веревками человека. Однако человек устоял на ногах. Он смотрел в лицо багадуру Тауекелю с несказанным презрением.

— Ого! — сказал багадур, невольно берясь за ятаган. — Кто ты?.. Джигиты говорят, что ты замышлял что-то против меня!

Багадур принялся поигрывать ятаганом, легко перерезая пучки валявшихся в шатре лозинок.

— Я Кияк-батыр!..

— Не слышал что-то такого имени среди батыров. Вот про безродного разбойника Кияка, который непослушен воле наставника веры — эмира Абдуллаха, я кое-что слышал. Помнится, говорили мне, что этот проходимец нападает на ханские обозы, на стада…

Кияк-батыр усмехнулся прямо в лицо багадуру, все так же с презрением глядя на ятаган. Багадур невольно отбросил ятаган в сторону.

— У казахов обычно иначе называют людей, защищающих свое добро от грабителей, — сказал Кияк-батыр. — Не из наших ли сожженных кочевий гнали стада и везли обозы с добром эмирские собаки?!

«Что же, Абдысаттар знал, кого послать за моей головой, — подумал багадур. — Но почему у него такой ненавидящий взгляд? Что лично я сделал плохого этому джигиту?..»

— Как, ты сказал, зовут твоего отца?

— Жаубасар.

— Что же, и паршивый щенок называет себя волкодавом. Но убей меня Бог, если слышал я и про батыра Жаубасара. Из какого он рода-племени?

— Из рода аргынских батыров.

— Сколько же тебе лет?

— Мой покойный отец говорил мне, что я родился в тот же год, когда родился и Тауекель — пасынок перевертыша Шагая!

Побледневший багадур ухватился за ятаган. Он быстрым шагом подошел к связанному Кияк-батыру и перерезал веревки.

— Садись, Кияк — сын Жаубасара!

Кияк-батыр опустился на кошму.

— Говори!

— Пусть уйдет стража!