Дон Торрибио подошел к нему и сказал:
— Успокойтесь, сеньор, все обошлось благополучно! Никто не ранен, ваши дамы не пострадали: ягуары убиты.
Дон Мануэль с минуту стоял, окаменев, не в силах произнести ни слова, затем воскликнул:
— Лоцман, как мне отблагодарить вас! — Он весь дрожал от волнения. — Помните одно, что бы ни случилось, я навсегда останусь вашим должником и вашим другом! — И он несколько раз крепко пожал руку молодого человека.
После этого события нечего было и думать продолжать с рассветом путь: дамы, едва оправившись от ужасного потрясения, были еще так слабы и взволнованы, что не могли пуститься в дорогу. Им необходим был полнейший отдых, по крайней мере в течение нескольких часов. Для безопасности бивуак был перенесен на другое место. Обращение дона Мануэля к молодому человеку сразу заметно изменилось; холодный, сдержанный, порой даже надменный, он сделался теперь ласков, предупредителен и относился к нему, как к равному.
Тотчас после завтрака дон Мануэль предложил сигару дону Торрибио и, закурив сам, посоветовал дамам пойти отдохнуть, а молодого человека пригласил проехаться немного по лесу и кстати поохотиться, чем Бог пошлет.
В сопровождении Пепе Ортиса и одного из людей, конвоировавших караван, наши охотники выехали верхами из лагеря и углубились в чащу леса. Охота началась почти с первых шагов; дичи было так много, что к полудню, когда нестерпимый зной принудил охотников остановиться их сумки были уже полны.
Охотники спешились на прелестной прогалинке у светлого ручья; наемный провожатый был отослан с битой дичью в лагерь, только Пепе Ортис остался при охотниках, чтобы стеречь лошадей и охранять сон господ, если бы им вздумалось предаться сиесте19.
Дон Мануэль уселся на траву и жестом пригласил дона Торрибио последовать его примеру.
С минуты их отъезда из лагеря они говорили лишь об охоте. Теперь же, оказавшись с глазу на глаз (Пепе Ортис растянулся на траве в некотором отдалении, чтобы не стеснять их своим присутствием), они могли разговаривать свободно.
Раскурив сигару, дон Торрибио передал дону Мануэлю свою зажигалку мачеро, чтобы и он закурил. Мачеро этот был из чистого золота, замечательной художественной работы: дон Торрибио заплатил за него громадные деньги в Париже. Раскурив сигару, дон Мануэль принялся внимательно рассматривать эту прелестную вещицу и затем, возвращая ее молодому человеку, сказал:
— Этот мачеро — редкая и ценная вещица и должен стоить очень дорого! Тут одного золота больше чем на пять унций. А какая тонкая работа! Теперь уже не делают таких вещей здесь в Мексике.
— Да, эта вещь не здешней работы: она куплена в Париже у знаменитого мастера и стоила десять унций — то есть восемьсот пятьдесят франков на французские деньги.
— Эге! — усмехнулся дон Мануэль. — Видно, лоцманство здесь, у берегов Калифорнии, дело прибыльное, если вы можете себе позволять такие дорогие прихоти.
— Я, право, не знаю, сеньор, насколько прибыльно лоцманское дело здесь, у берегов Калифорнии, или в каком-либо другом месте!
— Как же так, когда вы сами лоцман?
— Я?! — воскликнул, смеясь, молодой человек. — Нет, я никогда им не был! Единственное судно, которое я проводил в качестве лоцмана, было то, на котором находились вы в качестве пассажира!
— В таком случае, примите мои поздравления. Для первого раза вы прекрасно справились со своей задачей: без вас мы непременно все погибли бы!
— Не знаю, сеньор. Во всяком случае, я очень счастлив, что случай помог мне оказать вам услугу.
— Скажите прямо, спасти нам жизнь, сеньор! — любезно поправил его дон Мануэль. — Но вы говорите о случае, — разве вы не житель этой деревушки?
— Я? — беспечно и весело отвечал дон Торрибио. — Нет! Я такой же чужой человек в этой стране и такой же путешественник, как и вы! Гроза загнала меня тогда в тот пуэбло всего за несколько часов до прихода туда вашего судна!
Некоторое время длилось молчание: дон Мануэль размышлял о чем-то.
Дон Торрибио с легкостью перенес этот допрос: ему нечего было скрывать. После всего, что случилось, инкогнито мешало ему завязать с доном Мануэлем близкие отношения.
Между тем, после минутного молчания, дон Мануэль, как бы угадав мысли молодого человека, покачивая головой, с видом полнейшего добродушия, которое даже тронуло дона Торрибио, продолжал:
— Да, да, это бывает! Человек молод, характер слегка экзальтированный, жаждущий приключений. Начитавшись, быть может, французских романов, он пожелал осуществить прочитанное, стать героем окутав тайной свое имя. Но события идут своим порядком, осложняются, — и вот настает день и час, когда спохватываешься, что действительная жизнь предъявляет кое-какие требования, которых мы раньше не предвидели. Тогда-то это необдуманно принятое инкогнито начинает тяготить: мы почти сожалеем, что навязали его себе, и рады были бы от него отделаться при случае.
Дон Торрибио весело расхохотался.
— А! — сказал его собеседник с легкой улыбкой. — Значит, я угадал?!
— Почти! — весело отозвался молодой человек. — Но должен вам признаться откровенно, кабальеро, что во всем этом не было ничего предумышленного с моей стороны. Первая наша встреча, как вы, вероятно, помните, состоялась при столь необычных обстоятельствах, что я предпочел сохранить инкогнито в ваших глазах, будучи в полной уверенности, что вы сейчас же покинете ту деревушку, и что наше знакомство тут же прекратится!
— Да, но вышло иначе. Вы продолжали свою мистификацию. Несколько раз я принимался расспрашивать о вас уважаемого священника, который приютил нас. Но, вероятно, подученный вами, он хранил упорное молчание и я ничего не смог от него добиться.
— Да, это правда, сеньор. Вы меня простите, я действительно просил его не говорить ничего обо мне; да, в сущности, даже если бы он и захотел, то не мог бы ничего сказать вам: ведь он и сам совсем не знает меня!
— Ага! Ну, теперь я понимаю! Конечно, все заставляло предполагать, что случайная наша встреча не будет иметь последствий, и вы имели полное право поступить так, как вы поступили, но вышло иначе. Знакомство наше продолжалось, мало того, оно вдруг стало близким, интимным. Я и остальные члены моей семьи, мы обязаны вам безграничной признательностью, которую, быть может, никогда не будем иметь случая доказать вам. Право, можно сказать, что сам Господь послал вас на нашем пути, чтобы дважды спасти нас от ужасной смерти. Такого рода услуги порождают, однако, известного рода обязательства как с той, так и с другой стороны. Итак, мы теперь не только вправе, но даже должны знать, кто тот человек, которому мы столь многим обязаны.