с президентом и руководством национальной безопасности, я почувствовал какую-то жидкость на коже головы и понял, что у меня идет кровь. Так что я поступил очевидным образом: все время наклонял голову в разных направлениях, чтобы текшая кровь оставалась внутри линии волос. Бог знает, что подумал президент Буш, что со мной не так, но моей крови он не увидел.
Верхний этаж, где находился кабинет Гонсалеса, был лишь немного менее клаустрофобным, с маленькими окнами, зажатыми под низким потолком. Я испытал облегчение, когда мы сели. Гонсалес, советник Белого дома, работавший на Буша, когда тот был губернатором Техаса, был радушным, дружелюбным и почти мучительно тихо говорящим человеком. Большинство разговоров с ним включали в себя неловкие паузы. Я не помню, чтобы он много расспрашивал меня во время «интервью» на заместителя генерального прокурора. Он сказал, что Белый дом ищет кого-то «достаточно сильного, чтобы противостоять Джону Эшкрофту». Он хотел знать мое мнение, справлюсь ли я.
Это показалось мне странным вопросом в отношении выбранного президентом генерального прокурора. Но, как я быстро узнал, Вашингтон был городом, в котором кажется все ставили под вопрос лояльность и мотивацию других людей, и чаще всего, когда тех не было в комнате. Эшкрофт был консерватором, рассматривавшим возможность участия в президентских выборах 2000 года, тогда, когда был избран Джордж У. Буш. Хотя я не мог видеть этого со своей должности на Манхэттене, между Белым домом и Эшкрофтом существовало напряжение из-за ощущения, что генеральный прокурор готовил свое собственное политическое будущее, и что его интересы не полностью совпадали с интересами президента Буша. Я не знал, что из этого было правдой, но заверил советника Белого дома, что меня никто не запугает, и что я всегда постараюсь поступать правильно. Казалось, этот ответ удовлетворил его, по крайней мере, тогда. Гонсалес и политические шишки в Белом доме Буша одобрили меня на этот пост; у меня состоялась короткая встреча с Эшкрофтом, который уже хорошо меня знал; и в декабре 2003 года я въехал в кабинет в штаб-квартире Министерства юстиции, и начал перевозить семью в пригород Вашингтона.
Должность заместителя генерального прокурора шла вместе с персоналом из примерно двадцати юристов, чтобы справляться с большим объемом работы и различными запросами сотен других, докладывавших напрямую мне. Хотя я уже пятнадцать лет был в федеральных правоохранительных органах, пост ЗГП стал моей первой возможностью на практически ежедневной основе работать с членами кабинета. Моим непосредственным начальником, конечно, был Джон Эшкрофт, которого, несмотря на намеки Гонсалеса, я нашел радушным, порядочным и приверженным работе, которую он ставил выше своих собственных амбиций. Мы были подчеркнуто любезны друг с другом, но никогда не сближались, что я относил на восемнадцатилетнюю разницу в возрасте и наши очень разные стили. Хотя он непринужденно смеялся и любил командные виды спорта — однажды я грубо сыграл против него в баскетболе, и не смог, несмотря на все усилия, сбить его с ног — Эшкрофт во многих отношениях был строгим. Глубоко религиозный человек, он не танцевал, не пил, не ругался, и презирал некоторые из цветистых речевых оборотов, которые мне нравилось использовать.
Однажды он задержал меня после совещания в его кабинете, чтобы мягко пожурить за язык, который я использовал на только что закончившейся встрече. Он пояснил, что рассматривает офис, в котором сидит, как нечто, находящееся в доверительном управлении для американского народа. Я ответил, что полностью согласен. Он продолжил: «Учитывая это, я попрошу вас быть внимательным к своему языку».
Я озадачено посмотрел на него, потому что не мог припомнить, чтобы использовал какие-либо эпитеты на только что закончившейся встрече. Я не особо сквернословил, но делал это время от времени для большей выразительности и эффекта.
— Что я сказал? — озадаченно спросил я.
Ему явно было неуютно от перспективы повторить сказанное мной. Я рассуждал, что это должно было быть какое-то матерное слово. Как же я мог этого не помнить?
— Оно созвучно со словом «бельмо», — наконец ответил Эшкрофт.
Я покопался в памяти в поисках шестибуквенных слов, подходящих под его описание. А затем вспомнил. В определенный момент обсуждения дела я использовал слово «дерьмо», как во фразе «ложка дерьма в бочке меда». Стараясь не улыбаться, я извинился, и сказал, что в будущем буду осторожнее.
Моя должность также периодически давала мне привилегию посещения Овального кабинета. Мой первый визит состоялся в конце 2003 года, когда я замещал генерального прокурора Эшкрофта на ежедневном брифинге президента Буша по террористической угрозе. Все годы после 11 сентября, каждое утро, когда президент Буш находился в городе, он встречался с руководителями контртеррористических агентств — включая ФБР и Министерство юстиции. Я нервничал из-за этих совещаний по паре причин. Очевидно, я не хотел поставить в неудобное положение себя или свое министерство, произнеся какую-либо глупость. Но я также собирался на встречу с президентом Соединенных Штатов в кабинете, являвшемся священной землей в жизни моей страны. И в 2003 году, спустя два года после атак 11 сентября, не было повестки для с более высоким приоритетом, чем та, которую мы обсуждали.
Это была моя первая встреча с лидером свободного мира. Когда я сидел там, то не мог справиться с удивлением, насколько ярко освещалось то место. Кольцо встроенных ламп освещало его, словно полуденное солнце. На той встрече мне не надо было говорить, если только меня не попросят, так что я позволил своим глазам скользить по знакомым по телевизору лицам — президента, вице-президента Дика Чейни, директора ФБР Боба Мюллера, советника по национальной безопасности Кондолизы Райс и министра внутренней безопасности Тома Риджа.
В тот момент меня поразило: это просто мы. Я всегда думал, что в этом месте найдется кто-кто получше, но именно эта группа людей — включая меня — пыталась во всем разобраться. Я не хотел оскорбить никого из участников, которые были талантливыми людьми. Но мы были просто людьми, обычными людьми на выдающихся ролях в сложные времена. Не уверен, чего ожидал, но я встретился с вершиной пирамиды, и это были просто мы, что было и утешительно, и немного пугающе. Внезапно у меня в голове зазвучала песня Боба Дилана: «Что выглядит большим на расстоянии, крупным планом не бывает столь большим».
* * *
Одним из первых дел, в которое я включился в своей новой роли в Министерстве юстиции, снова было дело о лжи системе правосудия. В июне 2003 года, спустя пару месяцев после вторжения в Ирак, в статье корреспондента Роберта Новака было раскрыто имя сотрудницы ЦРУ под прикрытием.