Вячеслав Иваньков пришел в банду Монгола уже женатым. Получив воровской титул, он, естественно, не стал рвать семейные узы и бросать двух сыновей. Когда Японец пошел по этапу, заботу о его семье принял Отари Квантришвили. По мнению МВД, Иваньков вырастил достойную смену. Сын Эдик якобы проживает сегодня в Вене, где отмывает отцовские деньги в Центральной и Западной Европе, а второй наследник Гена помогает отцу легализовать финансовые средства, полученные от продажи наркотиков.
Сегодняшнее славянское крыло прощается с холостяцкой жизнью. В ней отпала прежняя необходимость. Воры перестали бояться семейной привязанности, охотно женятся, разводятся, вновь женятся. Сторонятся родственных уз лишь нэпманские воры, большинство из которых занимается не рэкетом, а своим классическим промыслом — кражами личного и коллективного имущества.
Роскошь презиралась ворами долгие годы. Если блатной авторитет начинал жить на широкую ногу и ни в чем себе не отказывать, братва задавалась резонным вопросом: а не запустил ли наш братуха лапу в общак? Очень часто воры называли друг друга бродягами, и это считалось уважительным обращением. Денежные излишки, как правило, оставлялись за игорным столом или же шли в общую кассу. Испытание роскошью стало для блатной элиты едва ли не самым тяжелым. Воры в законе имели разные жизненные ценности.
«Я ненавижу роскошь, — заявил однажды Вячеслав Иваньков. — Мне не нужны бриллианты, дорогие автомобили, личные самолеты, вертолеты, яхты и прочая белиберда. Я веду полуспартанский образ жизни. Все, что мне понадобится, я получу. Но мне ничего не надо. У меня совершенно другие ценности — духовные. Я слишком многое в жизни вытерпел и даже еще не наелся белого хлеба. Для меня рассвет ценнее, чем для кого-то миллиард долларов. Я предпочту грызть булыжники и чувствовать себя человеком, чем жрать устрицы в шампанском и чувствовать себя дерьмом».
Полулегальная жизнь Андрея Исаева, выдержавшего не одно покушение, обрекла его на долгие скитания по странам и континентам. Говорят, что он путешествует лишь со спортивной сумкой, набитой самым необходимым. Тем не менее, Исаев в любой момент может воспользоваться общаком и перевести нужную сумму в любой валюте в любую страну мира.
Валерий Длугач любил окунуться в сверкающую драгметаллами богему. К своему пиджаку за три тысячи долларов он отлил массивные пуговицы из чистого золота. В личном гараже, напоминающем ангар для самолета, Длугач держал целый автопарк. По утверждению тех, кто хорошо знал вора, общая стоимость автомобилей превышала миллион долларов.
Блатная элита долгие годы оставалась безоружной. Вор мог окружать себя быками, торпедами, бойцами, но носить пистолет или гранату ему не позволялось. В блатной практике случались различные казусы. В 50-е годы на очередной сходке в подмосковном малаховском лесу воры приговорили предателя к смерти. Вор-изменник, присутствовавший на сходняке, просил пощады, но братва была неумолима. Решили казнить выстрелом из пистолета. А так как никто из тридцати (!) воров оружия при себе не имел, послали гонца за пистолетом.
Сводки ГУВД Москвы за последние пять лет полны сообщений об изъятии огнестрельного оружия и боеприпасов у лидеров преступного мира, среди которых немало и воров в законе. Во время облавы в гостинице «Минск» в номере Рафика Ереванского нашли автомат «Узи» (по одной из версий, оружие вору подбросил провокатор из команды Петрика). При аресте Паши Цируля из подкладки его плаща извлекли пистолет «ТТ» (адвокаты Цируля твердили о грубом подлоге); Сергей Липчанский по кличке Сибиряк не расстался с пистолетом даже во время визита в Бутырскую тюрьму для свидания с Шакростарым; идя на день рождения Шурика Захара в мотель «Солнечный», вор Расписной берет гранату «РГД-5». На Волгоградском проспекте милицейский наряд задержал Юрия Лакобу, вооруженного пистолетом Макарова с двумя обоймами к нему. После такой находки уголовный розыск обыскал квартиру Лакобы и вынес оттуда ручной пулемет с глушителем, два автомата Калашникова, карабин, гранаты и четыре ящика патронов. Примеры можно продолжать.
Каралось смертью сотрудничество с правоохранительными структурами, притом в любой форме. Вор не должен фигурировать свидетелем или потерпевшим. На суде он может выступать только как подсудимый. Если вора ломали в пресс-хате или же покупали всепрощением его криминальных грехов, он становился ссученным.
В начале 1980 года в преддверии московских олимпийских игр на контакт с КГБ пошел Анатолий Черкасов авторитетнейший вор старой закваски. Он заслал в приемную УКГБ СССР по Москве и Московской области своего гонца, который сообщил дежурному офицеру о якобы готовящемся «центральном терроре» (терактах в отношении государственных деятелей). Этим визитом Черкас сознательно вызвал огонь на себя. Чекисты проследили за странным посетителем и установили его принадлежность к окружению Черкаса. Сотрудники КГБ не стали «светить» осторожного вора и установили с ним контакт негласным путем. В разговоре с офицером госбезопасности на конспиративной квартире Черкасов сообщил об активизации кавказского криминалитета и его скором вторжении на территорию РСФСР. Вор предупредил о грядущей «этнической войне», которая начнется с уголовных сфер и перебросится в сферы политические.
Оперативная разработка Черкасова продолжалась несколько недель, но по приказу самого Юрия Андропова была прервана. Не умаляя патриотизма Черкаса, можно предположить, что через него воровской клан пытался прощупать чекистов, а заодно и убедить их в своей лояльности к существующему режиму. В те годы КГБ уже пытался дублировать некоторые функции МВД и начинал поглядывать в сторону профессиональной преступности.
Стать сукой, то есть пойти на сотрудничество с правоохранительными органами, — самый большой грех для блатного братства. Но и он с годами (точнее с десятилетиями) превратился в невинную шалость, а затем и в насущную необходимость. Соликамская ИТК-6 умела укрощать воров в законе. Для «перековки» имелись такие средства воздействия на психику и здоровье человека, что вор был готов подписать любую бумагу о любом сотрудничестве. Подписка о сотрудничестве с органами МВД, как правило, не афишировалась, но рано или поздно «косяк» переставал быть тайной «для двоих». После этого вор терял авторитет и даже изгонялся из блатного клана.
Сегодня законник волен давать какую угодно подписку, лишь бы она не шла во вред братве. Более того, он сам пытается установить тесные контакты с милицией, прокуратурой и спецслужбами для разрешения своих проблем. Братва это только приветствует и не брезгует периодически пользоваться наработанными связями.
И еще один любопытный факт. На вопрос корреспондента «Известий» к начальнику Хабаровского РУОПа Николаю Меновщикову по поводу его контактов с вором в законе по кличке Джем офицер милиции ответил так: «Потому, что выясняю, узнаю, как работники мои поступают. Что в этом дурного? Мне, между прочим, чистота рядов моих дороже».
Воры в законе сторонились почетной воинской обязанности по защите Отечества. Даже в годы войны они предпочитали сидеть по лагерям и малинам, считая себя вне фронта, вне политики. Да и Родина не особенно рвалась вооружать своих непутевых сыновей, которые могли бы при удобном случае сбежать или сдаться на милость победителю. Чтобы полностью отмежеваться от политики, блатному миру, прежде всего, необходимо было определить для себя ее границы. Эта задача оказалась непростой.
В начале 80-х в структуре КГБ начали создаваться оперативно-боевые бригады для непосредственных контактов с лидерами преступного мира. Александр Черкасов оказался лишь первой (хотя и рассекреченной) ласточкой. Трезво оценив статус и социальный вес воров в законе, руководство Комитета госбезопасности принялось за их изучение. После первых «безобидных» контактов, которые прошли в виде взаимных советов и консультаций, блатной мир понял: чекисты принимаются за него всерьез. Построить отношение с КГБ на тех же принципах, что и с Министерством внутренних дел, не удалось. Многие из воров в законе были завербованы чекистами, но эта связь прикрывалась обеими сторонами исключительно политическими мотивами. Скажем, «социальной подготовкой к Олимпиаде-80», «профилактикой центрального террора», «стабилизацией межнациональных отношений» и т. п.
Сказано много и о воровской чести. От реакции вора на грубость или оскорбление зависел его авторитет и вся уголовная карьера. Великодушие и толстовское всепрощение блатной мир встречал непониманием.
В иркутской тюрьме Японца долго не признавали. Кавказские воры призывали зэков игнорировать «столичного самозванца» и даже подбивали на оскорбления. Их расчет был прост: каждая снесенная обида уменьшала бы шансы добиться авторитета. Иванькову пришлось отстаивать свои права кулаками, заточкой и всеми подручными предметами. Дважды ему накручивали срок за зверское избиение товарищей по зоне. Однажды Иваньков опустил табурет на голову офицера внутренней службы, который разразился в его адрес отборной матерщиной.