Читать интересную книгу Квинт Лициний - Михаил Королюк

— И все-таки…, — концентрируюсь на четкости формулировки, — изменю вопрос: каждый раз, как я понял, катастрофа носит случайный характер. Но тысячекратно произошедшая случайность – это закономерность. Должна быть общая причина тому, что на данном этапе социального и технологического развития реализуется именно этот исход. Вы не могли об этом не думать… Итак, ваше мнение?

— Вы делаете ошибку, думая обо мне как о личности, — сидящий напротив грустно усмехнулся. — Я – пока не личность, я – возможное явление, потенциально более высокого масштаба, чем отдельная личность. Разговаривая с вами, я лишь имитирую разум. На самом же деле, я использую уже существующие в этом мире логические конструкции и аргументы, личностные маски. К сожалению, я не могу создавать новые аргументы и умозаключения, иметь собственную личность. Пока.

— Однако… Тест Тюринга вы бы прошли успешно… Поздравляю, — я задумался, ища возможность выдоить дополнительную информацию. — Хорошо, предположим, что это так… Но, наверняка, в других временных потоках катастрофы не были в большинстве случаев абсолютно неожиданными. Наверняка были их предощущения, и мыслители искали ответ на мой вопрос. Какие были выдвинуты концепции?

— Увы, ответ на этот вопрос был бы информационным шунтированием из других временных потоков. Я не могу это делать, есть фундаментальное ограничение. Только из вашего текущего настоящего в ваше прошлое. Зато я могу делегировать управление этим шунтом. Используя здешние метафоры, можно назвать такую способность брейнсерфингом.

— Что за зверь? — я заинтересованно наклонился вперёд. Плюшки? Это я люблю.

— Представьте, что разумы всех живущих в этот миг людей – это серверы, к которым вы можете адресовать любые запросы. Вам в прошлом будут доступны все существующие в момент вашего ухода отсюда знания, понимания и навыки. Различия между знанием и пониманием объяснять?

Я на несколько секунд задумался:

— Знания – это знания, а понимание – это их взаимосвязи?

— Примерно так. Грубо говоря, понимание – это когда вы можете дать ответ на сценарий «что… если…» напрямую. Это опыт практического использования знаний. Давайте теперь объясню как этим брейнсерфингом пользоваться. Есть два режима запросов. Первый – адресация неопределенному кругу. Такой запрос может исполняться достаточно долго, и в полученной информации надо разбираться, сортируя, приводя в порядок и очищая от противоречий. Его есть смысл использовать, только для поиска очень редкой информации, известной очень небольшому кругу людей, причем они – не с вершины пирамиды власти. Во всех остальных случаях разумно идти по цепочке сверху вниз, ища известных экспертов и, далее, потрошить их знания, понимания и умения…

Да, инструктаж в вагоне был недолог. «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Похоже, он наугад работает. Или нет?

Я задумчиво потеребил губу. Была там одна скользкая фраза… Двусмысленная. Про невозможность шунтирования из параллельных потоков. «Знаю, но сказать не могу». Ну, предположим… И что это мне дает?

Наблюдаю, меланхолично помешивая сахар в стакане, за малолюдным проспектом. Некоторых людей уже узнаю. Вон, к примеру, однорукий дедок трется у водочного магазина с утра пораньше – я его здесь и вчера видел, в допотопном пальто «привет из пятидесятых» с воткнутым в карман рукавом. Дворничиха в тулупе, лениво с ним переругиваясь, неторопливо метет тротуар. Метла из прутьев, а не из ставшей уже привычной синтетики. Мамаша куда-то ведет двойняшек. По будним дням она тащит их в детский садик напротив собора. Кстати, садик с изучением английского языка в старшей группе, есть в СССР и такие.

Я оторвался от окна и опять начал выписывать круги по кухне.

А дает мне это то, что, зная причину, он может выбирать из исполнителей и точек бифуркации. Выбор меня, страны и времени сам по себе кое о чем говорит. И, тогда, менять историю надо в соответствии с тараканами в моей голове. Ничего мудрить не надо, мой первый порыв – то, что надо. Осталось теперь его исполнить.

Прошелся по кухне, проверяя логику. Очевидных косяков не видно. Значит, можно начинать планирование с учетом имеющегося ресурса. А пока мне надо стать такой маленькой серенькой мышкой под веником, слиться с фоном. И я захрипел, пугая тишину квартиры:

— Я весь прозрачный, как оконное стекло, и неприметный как льняное полотно…

Понедельник, 21.03.1977, 11:40 Ленинград, Измайловский пр

— Ой… Привет, Тома! — оторопело смотрю на девушку, с которой нос к носу столкнулся в полутёмном тамбуре хлебного магазина. — Сто лет жить будешь.

— Здравствуй, — она свысока кивнула мне и направилась мимо.

— То-о-ом, — тяну я в спину, глядя на полупустую матерчатую сумку у неё в руке. — Ты домой или дальше по магазинам? Если идешь дальше, то пошли вместе, я тоже отсюда обход начал.

Она обернулась, на лице – сомнение.

— Вместе весело шагать по просторам, — бросаю с серьезным видом аргумент.

Тома фыркнула, потом, чуть подумав, согласно кивнула головой:

— Ладно… Я на улице постою.

Странно это все… Вроде я и не мальчик, но откуда такая радость? Почему понятное желание понести её сумку превращается в мучительные метания в поисках подходящих слов?

Надавил вилкой на черняшку – свежайший. Взял ещё тёплый, чуть маслянистый брусок, понюхал – и сладковатый ржаной запах вытеснил все мысли. Торопливо отломил уголок и захрустел чуть кисловатой корочкой обдирного. В сумку, туда же, горчичный батон. У кассы перечислил лежащее в сумке, расплатился и побежал к выходу.

Спустился по ступенькам из магазина и на последней стал.

— Господи, ну скорее бы вырасти. Так хочется взглянуть на тебя сверху вниз, — со вздохом сделал ещё один шаг, и вот я сантиметров на семь короче Томы. Тоска смертная. — Ну, какие у тебя планы по закупкам?

— Молочный ещё и овощной. Картошка и морковь, — Тома с некоторым сомнением взглянула на меня.

— Угум-с… — я задумался над выстраиванием оптимального с точки зрения моих интересов маршрута.

— Значит, мы сделаем так, — начал командным голосом. — Сейчас идем в молочный, потом ты заскакиваешь к себе и оставляешь купленное, потом заходим ко мне, я тоже оставляю, пьем чай и идем в овощной.

На «…пьем чай» мой голос предательски ломается, не выдержав внутреннего напряжения, и я дал позорного петуха.

— О боги! — закатил глаза к небу, Тома деликатно тыкнулась мордочкой в воротник пальто, пряча усмешку.

— Ужасный возраст, — поделился с Томой своими переживаниями. — Пошли. Держись за меня, скользко, — протянул ей руку.

Тома чуть нарастила дистанцию между нами. Понятно… Ладно, пойдем длинной дорогой:

— Что читаешь?

И мы пошли, повышая в споре голос и размахивая руками. Нет, я, конечно, понимаю, что девочки сентиментальны, но это ж уму непостижимо – сравнивать глыбу Хемингуэя и коммерческого писателя Ремарка. Да этот Мария осознанно использовал пафос и сентиментальность, разжевывал для читателя малейшие шероховатости и не видел разницы между фашизмом и коммунизмом. А её переход от Ремарка к Экзюпери – это вообще верх нелогичности!

Пересекли Фонтанку, и на верхней точке моста Тома попросила, вскочив на высоченный бордюр:

— Подожди чуть-чуть… Полюбуюсь, очень красивый вид отсюда.

Выцелила взглядом в створе проспекта золотую иглу Адмиралтейства и неподвижно замерла, приподнявшись на цыпочки, лишь чуть-чуть колышутся лепестки ноздрей, втягивая морозный ленинградский ветерок.

Смотрю на тонкий профиль, и память своевольно подбрасывает чуть более взрослые образы, и реальность начинает оплывать мягким воском под устремленным в будущее взглядом. Грежу, и мимо неторопливой каруселью проплывают виденья: музыка Доги и счастливые глаза напротив в кружении выпускного вальса; бокалы с шампанским на гранитном парапете, и стая разноцветных шаров рвется в светлую июньскую ночь; сочная зелень полей прижимается к ныряющей между холмами цепочке пирамидальных тополей, в просвете между деревьями машет мне рукой чуть дрожащая в воздухе тонкая девичья фигурка. Пряно-горьковатый аромат кружит голову, где-то сбоку чуть хрипловатый женский голос выводит «dance me to the children who are asking to be born», и я слегка киваю в такт мелодии.

— Ну что ты так на меня смотришь, — выдернул меня из нирваны нервный вопрос. — И не вздумай опять свои глупости говорить!

— Но думать-то глупости ты мне не можешь запретить, верно? — слегка заломив брови, глянул в зелень глаз напротив.

Она отвернулась, нахмурившись, но по лёгкому шевелению ушек догадываюсь, что уголки рта поехали вверх. Протягиваю руку и помогаю спуститься на обледеневший тротуар. В многозначительном молчании доходим до её парадной.