и роды. Среди крупнейших племенных объединений выделяются дуррани и гильзаи. Дуррани живут в Кандагарской и Гератской провинциях, а также в Фарахской области. Это племя делится на две ветви — зирак и панджпай. По реке Гильменд располагается племя нурзаи. А по северным склонам хребта Спингар живет большое племя шинвари. Моманды облюбовали себе долину реки Кунар, мангалы расселились в районе Хоста. Я иду в караване нуристанцев. Это жители высоких гор юго-восточного Афганистана. Их немного, не более ста тысяч человек, и они, в свою очередь, разветвляются на племена: кати, вейгал, празун, акшун и так далее.
В общем, надо много времени потратить, чтобы разобраться, кого поселил Аллах на нашу грешную афганскую землю. И вот стоит только подуть весеннему ветру, вся эта многомиллионная, многоязычная лавина людей приходит в движение. Кому не суждено обрабатывать землю, отправляются кочевать. Пусть будет гром и молния, власть короля или Дауда, мир или война, кочевые племена идут и идут через горные хребты и ущелья. Так было двести, сто лет назад, так и сейчас, после Апрельской революции. Разве что караван-баши невольно приходится менять маршруты кочевок, быть более зоркими, чуткими на слух…
* * *
Он очень добр и внимателен ко мне, наш караван-баши.
— Ну как, не устал Салех? Может, сядешь на моего коня?
— Нет, Мамат, есть еще силенка в ногах… Засиделся в городе, надо хорошенько размяться…
— Смотри, как знаешь… Привал сделаем только к вечеру, когда поглубже втянемся в ущелье. Так оно надежней будет по нынешним временам, — говорит Мамат и легко пятками подгоняет низкорослую лошаденку. Поначалу я подумал, что караван-баши лет за шестьдесят. Седая борода, лицо в глубоких морщинах, прокопченное с детства лучами солнца. Сказал ему об этом, а он смеется:
— Я недавно женился, Аллах успел пока только трех детей подарить, а ты в старики записываешь.
Оказалось, Мамату едва перевалило за сорок. Старики, как самому опытному, доверили ему быть караван-баши. Невелико хозяйство Мамата, всего несколько семей, перегоняющих свой скот с зимних пастбищ на летние. Впереди отары овец, тряся жидкими бороденками, вожаки — смолистые, рогатые козлы. За ними, то отставая, то давя друг друга, подгоняемые строгими окриками и палками кочевников, бредут овцы. Грязные, с впалыми боками, шумные и бестолковые. Чуть приотстав, чтобы не глотать пыль от отары, босоногая девчушка ведет на поводу верблюда. Шкура облезла, но голова поднята высоко, горделиво. За его хвост привязан другой, потом третий. Верблюжьи шеи повязаны плетеными разноцветными лентами, на которых позвякивают медные колокольчики. Под их аккомпанемент медленно и величественно переставляют длинные ноги умные и выносливые животные. На их горбатых спинах разместилось все нехитрое хозяйство кочевников. Здесь шерстяные пологи и каркасы для шатров, кругляки кизяка и вязанки хвороста для костра. Котлы, чайники, мешки с рисом и мукой. А поверх этого походного скарба, как короли на троне, восседают полусонные, благочестивые, в белых чалмах бабаи. За их спинами женщины с детьми. В пестрых широких балахонах, с блестящими украшениями из металла и цветных камней. Лиц не прячут, смотрят строго, но весело, особенно одна, которую солнце бережет, лицом белее, не так черна, как другие.
— Смотри, Гульпача, шею себе свернешь! — строго выговаривает Мамат с седла, пропуская вперед вереницу верблюдов.
— Она у меня что колесо на оси… Куда хочу, туда и верчу, — к моему удивлению, смело отвечает бойкая красавица-девушка.
— Ну, ну… — только и нашелся что сказать караван-баши.
На верблюжьих горбах, забыв о нужном почтении к караван-баши, кто-то звонко рассмеялся.
— А вот я вас сейчас плеткой! Будете у меня знать, как зубы скалить, бесстыжие! Глаза бы мои на вас не глядели, — не на шутку разошелся Мамат. Он наверняка привел бы свою угрозу в исполнение — огрел плеткой развеселившихся не в меру молодых женщин, да тут подал свой голос один из ослов. Из ущелья ему ответило громкое эхо.
— Этого нам еще недоставало… Накличет беду, безмозглый ишак, сын сатаны, лопоухая тварь… А вы что рот раскрыли? — Это он уже набросился на погонщиков. — Заткните ему глотку, потяните за хвост!
Я не видел, что сделали с бедным ишаком, только он еще раз икнул и засеменил покорно за своими собратьями, нагруженными так же под завязку, как и верблюды… По обе стороны каравана плелись на вид сонные, ко всему, кажется, безразличные собаки с обрубленными хвостами и ушами. Но стоит только появиться кому чужому, как было со мной, в один миг шерсть — дыбом, глаза кровью налились, ощерились пасти. С трудом отогнал их караван-баши, а то бы загрызли на месте. Настоящие породистые волкодавы. Никак со мной дружить не желают. Какую смачную кость им ни подкидывай, рычат, к себе не подпускают. Вот так-то, Салех! В один день стал ты чужим и для собак, и для добрых людей.
Кое-как угомонились овцы, сбившись тесной кучей у шатров. Опустились на землю, вытянув свои длинные ноги, верблюды. Лениво шевелят ушами сонные ишаки. Стихают людские голоса под войлочными крышами кочевников. Уставшие за день, быстро засыпают на пыльных кошмах взрослые и дети.
* * *
Мы с караван-баши сидим у чуть тлеющего костра.
— Надо бы огонь развести пожарче, да нельзя… Хворосту и кизяка в обрез, — жалуется Мамат.
Ловко выхватил уголек из костра, подбросил его на ладони, поднес к трубке-коротышке и задымил в свое удовольствие. Рядом с хозяином сторожевые псы с высунутыми набок языками. Между ног, на всякий случай, английская винтовка с полным набором патронов в магазине.
Любим мы, афганцы, оружие. В семье нередко и гроша на хлеб не бывает, а вот для покупки хорошей винтовки деньги всегда найдутся. Продаст хозяин последний халат на базаре, выпросит в долг у соседа, но на саманной стенке его убогого жилища обязательно будет висеть винтовка… Любовно ухоженная, с прочищенным стволом, со смазанными оружейным маслом затвором и курком, готовая в любую минуту на зверя, а если надо, и для защиты от дурного человека.
Владеть оружием учат сызмальства и мальчишек и девчонок.
Помню, с каким волнением я впервые держал в руках тяжелый, в мой рост, карабин… Мне еще и восьми лет не было от роду, но я уже принимал участие в соревновании по стрельбе между подростками. Это был настоящий праздник для всех жителей кишлака. За околицей собиралась большая толпа народу, которая шумно реагировала на каждый выстрел детей. Мишенью служили разрисованные углем усатые человечки на большом валуне. В руках белобородого старосты победителя ожидала щедрая награда — цветной пакетик с леденцами. И как же я горько плакал, когда промахнулся и