Читать интересную книгу Журнал «Вокруг Света» №08 за 1992 год - Вокруг Света

Я и океан

Перед уходом в последнее плавание он зашел в редакцию и оставил записки о своей предыдущей экспедиции...

11 июля 1990 года я был заброшен на  побережье Тихого океана в устье реки в Кроноцком заповеднике. Небольшой песчаный пляж, зажатый высокими скалистыми мысами, стал местом начала экспедиции, в которой один-единственный участник — это я. Мне 18 лет, собираюсь серьезно заниматься химией, но к путешествию отношусь очень ответственно; по крайней мере, настолько, насколько позволяют мне это делать мои скромные знания, полученные из научной литературы. В данном случае, ставя эксперимент на выживание человека в экстремальной среде, хочу разработать теорию, призванную помочь людям, терпящим бедствие. Помочь быстро и эффективно. При этом я исхожу из того, что при попытке стандартизации всевозможных ситуаций обычно не учитывается фактор случайности. А ведь именно этот фактор порой и дает человеку шанс на спасение. Попросту говоря, опытный путешественник, находясь наедине с природой, без труда выйдет из ситуации, в которой обычный человек, не имеющий этого опыта, будет испытывать сотни проблем... Сам я в экстремальных условиях оказываюсь всего-то второй раз в жизни...

Вертолет, доставивший меня сюда, растворился за стеной леса. Я остался один. Понимаете, абсолютно один: вокруг ни души, только глухой рокот океана, не смолкающий со времен сотворения мира. Нужно ли говорить, что мой восторг слегка померк и рассеялся в облаках, плывущих надо мной. И вдруг осенило: если здесь нет ни души, то к чему же отнести все летающее, плывущее, кишащее вокруг? Я бешено отлаживал свой надувной дом — спасательный плот. Через пятнадцать минут уже закупорился внутри, но во все его щели проникали гудящие, визжащие шумы... Жизнь в заповеднике оказалась абсолютно первозданной и душ живых вмещала много больше, чем я мог предположить. Об этом на первый взгляд говорили широченные звериные тропы, большущие туннели в зарослях кедрового стланика... Беспокойство началось в первую же ночь, ко мне постучался огромный медведь. На четвертую ночь я уже гонялся за ним по зеленым туннелям. Он пытался вытряхнуть меня из моего собственного плота и чуть было не пришиб. А на шестые сутки его собрат свернул мне шею (до сих пор болит). И к тому же он варварски сожрал мои продукты — уплетал их даже под огнем моих реактивных ракет. И все же, при всей необычности своего положения, я вел себя тихо и аккуратно, рядом со мной постоянно ходили олени, росомахи и всякая другая живность... Но сейчас я не буду рассказывать о захватывающих моментах и лишениях из-за близкого соседства с ними, лучше раскрою наугад страницу своего дневника:

...17 августа. Вот уже третьи сутки болтается мой маленький плот в океане. Я даже нахожу его вполне пригодным для длительного путешествия. И если бы не целое созвездие дыр на днище, оставленных на память ураганом в бухте Шлюпочной и заклеенных там же кусками резины, срезанными с наименее важных частей плота, если бы не вышедшие из строя от мелкого назойливого песка воздушные клапаны и не утечка воздуха из основных отсеков, пожалуй, можно было бы сказать, что я с уверенностью вверяю ему свою жизнь.

За ночь под моим чутким руководством плот сделал недурной рывок курсом норд-норд-вест. И теперь, с наступлением рассвета, я могу попытаться оценить пройденный путь. Минут двадцать сомнительных вычислений, и я, очень довольный своей работой, позволяю себе привалиться к надувному матрацу и, насколько это возможно, распрямить затекшие и распухшие ноги. Может быть, часа через четыре солнце прогреет оранжевый купол моего жилья настолько, что мне удастся даже немного поспать, а пока меня просто-таки сотрясает от холода. Надоедливая дробь зубов за десять часов перестала восприниматься сознанием и больше напоминает стучащий мотор. Несмотря на все это, каждые полчаса мне необходимо вылезать наружу для уточнения курса и работы со своими нехитрыми морскими приспособлениями. Два плавучих якоря — метровые парашюты, распущенные в воде, — и высокая парусность полукруглого надувного свода дают, естественно, скупые возможности в управлении, но все же это много лучше, чем слепой дрейф по воле течения и капризного ветра.

 

Надо признать, что все эти дни мне не приходится жаловаться на недостаток эстетических ощущений. Океан не перестает удивлять меня. Ночью в хорошую погоду надо мной парит глубокое небо, сияющее от рассыпанных золотым песком звезд. И, пересекая его наискось, особым светом, не поддающимся описанию, струится Млечный Путь. Если бы океан был совсем спокоен, сиятельный полог Космоса отражался бы в нем и могло бы показаться, что висишь в пространстве, свободном от какой бы то ни было опоры. А когда океан дышит, он избавлен от повторения небесной картины — перед тобой другой, не менее богатый и близкий Космос — Космос пучин Тихого океана. Стоит только опустить в воду руку, как, словно взорвавшись, метнутся во все стороны снопы фосфоресцирующего света, это искрящийся планктон. Подсознание подскажет, что кругом жизнь, не стоит тревожиться, ты не один среди всего этого великолепия.

Но ночь уже прошла, опустив меня на землю, точнее, на воду, и мне практичнее теперь было бы соображать, как бы в нее не угодить.

Бездумно скользящий взгляд вдруг упирается в засунутую между бортом и резервуаром с пресной водой, бережно укутанную банку из-под консервов. Теперешнее ее содержимое для меня много дороже когда-то съеденного. И я, беспокойно заерзав, полез за ней в нежилую половину плота. Дело в том, что, когда я покинул берег, со мной в эксперимент и, как я подозреваю, отнюдь не добровольно, пустилось штук семьдесят мух. Мухи так себе — не породистые, но для меня их жужжание и возня словно бальзам на сердце — кругом чужой и холодный Тихий океан, а рядом такие знакомые и милые домашние мухи. Вот только эксперимент по моему выживанию отрицательно сказался на их здоровье, и в первую же ночь поголовье моего горячо любимого стада уменьшилось голов на сорок. Бедняги гибли в потоках конденсата, струящегося и капающего со сводов плота, или околевали на поверхностях, соприкасающихся с холодной забортной водой. С таким чудовищным падежом я, ясное дело, смириться не мог и потому перевел дюжину наиболее симпатичных экземпляров на тепличное содержание. На ночь я их отлавливал и, тщательно пересчитав, запирал в выложенной бумагой консервной банке. Благополучно пережив ночь, утром, разогретые мною, они опять весело шныряли по плоту. На этот раз я как-то позабыл о банке и теперь с беспокойством вытряхивал своих питомцев на полиэтилен. К сожалению, несмотря на усиленную реанимацию теплым дыханием, некоторым из них уже никогда не пошевелить своими шустрыми лапками. А жаль. Впредь к мухам нужно относиться с большим вниманием.

В подобных мелких заботах прошли следующие полчаса. Когда ты один в океане и в ближайшее время абсолютно никто не собирается тебя искать, твое будущее, мягко выражаясь, весьма проблематично. Именно в таких ситуациях любая мелочь, относящаяся к тому миру, что ты покинул, приобретает громадное значение. От подобных мелочей зависит душевное состояние, а значит, и жизнь. А вот на душе у меня было тревожно.

Предчувствие не обмануло. Судя по солнцу, день приближался к обеду, когда я, завалившись на свой матрац и уперев ноги в надувной свод, мирно вникал в особенности топологии структур ДНК. Книги, тщательно отжатые от морской воды, сохранили свое содержание и продолжали исправно мне служить. Я уже подкачал надувные отсеки, проверил надежность наиболее ответственных узлов и положил плот на курс норд, направляя его на встающие за горизонтом скалы Шипунского полуострова. Вдруг мое внимание привлекли далекие всплески — словно удары о воду. И потом, слыша время от времени эти удары, я так ни разу и не увидел животное, производящее эти звуки. Скорее всего это плавало поблизости какое-то ластоногое. Но почему тогда я ни разу не видел на океанской глади высунувшейся головы или мелькнувшего хвоста? Любопытство взяло верх, и я, нехотя снимая ноги с купола своего домика, уселся на колышущееся днище. Источник звуков находился между мной и гигантскими скалами. Но всплески следовали нерегулярно, и выбрать область для наблюдения подзорной трубой было достаточно сложно. К тому же отражаемое от скал эхо ничем не отличалось от звука, его породившего, и картина окончательно запутывалась.

Проведя в бесплодных наблюдениях минут пятнадцать, я плюнул на эту затею. И поэтому, когда всплески послышались снова и вроде бы недалеко, я с демонстративным равнодушием продолжал свое чтение. Но мое безмятежное спокойствие было уже нарушено. И впрямь! Вот уже почти сутки какая-то невидимая тварь начинает бултыхаться поблизости как раз тогда, когда я, удобно пригревшись на надувном матраце, укрыв ноги куском полиэтилена, наслаждаюсь небольшим заслуженным отдыхом. И я вынужден лишать себя с трудом выбранного положения, вставать и открывать брезентовую дверь, веслом развернуть плот, чтобы из него можно было наблюдать нужный сектор водной поверхности, искать неизвестно что в пляшущем окуляре подзорной трубы. И все это на ледяном ветру! Если бы это происходило раз или два, я бы не нервничал, но когда повторяется, и ни разу никакого намека на природу странных звуков... Простите, это уж слишком! Именно поэтому я сказал себе, что эта тварь мне глубоко безразлична, и, впиваясь глазами в книгу, продолжал читать. Тем не менее невидимка продолжала меня преследовать. И через несколько минут я был вынужден достать компас, чтобы проверить свои смутные предположения. Они подтвердились, и даже слишком.