Потом парень посадил в машину маленькую, лет трех, девочку и потихоньку, чтобы я не отстал, поехал вперёд. Мы остановились на лужке рядом с большим белым двухэтажным домом. На лужке в беспорядке, под углом друг к другу, стояли три автомобиля. Мы вылезли из машин, девочка побежала к молодой женщине, спускавшейся с крыльца, а парень пошёл к палисаднику перед домом. «Бабушка!» — позвал парень по-русски. Через минуту ко мне подошла плотная, крестьянского вида и неопределённого возраста женщина. «Здравствуйте», — насторожённо сказала она, вытирая руки о передник. «Здравствуйте!» — И я стал быстро говорить о том, что я узнал об этом городке и мне очень захотелось посмотреть на него, что я всего месяц с небольшим как из Москвы и через четыре месяца возвращаюсь обратно в СССР.
— О господи, да что же мы стоим-то тут, пожалуйте в хату! — запричитала женщина. — Лена, к нам гости из Москвы! — крикнула она кому-то громко, и мы вошли в то, что она звала хатой. Я увидел большую кухню с широким столом у окна, покрытым обыкновенной «московской» клеёнкой. Женщина, не переставая говорить, повела меня дальше. А дальше была большая, заставленная диванами, стульями, тумбочками и кадушками с цветами комната. И кругом какие-то подушечки и белые самодельные кружевные салфеточки и покрывала.
— Я Надежда… Зовите меня Надежда! — И она с гордостью принялась рассказывать мне, как в 1976 году они с мужем оформили все документы и целый месяц провели на родине, в городке Шахты, рядом с Донецком. Там они жили до войны, а потом были угнаны в Германию и оттуда попали в США.
— Ванюшка! Принеси коробку конфет, которую мне подарили на прощание, — и через минуту усатый американец Ванюшка уже осторожно нёс затёртую от частых показов коробку. Коробку дешёвых облитых шоколадом конфет. А Надежда уже расщедрившись предлагала мне попробовать настоящих русских конфет:
— Они только подсохли немного с семьдесят шестого года, но всё равно вкусные.
— Нет, спасибо, я не хочу. А хотите, я вам подарю кусок московского туалетного мыла? — сказал я вдруг, поддавшись настроению Надежды и Ванюшки, который осторожно заворачивал конфеты в пластик. Я принёс из машины ещё не початый, в фирменной упаковке, кусок мыла. Надежда взяла его, понюхала. Сказала: «Хорошо пахнет», — и передала Ванюшке. Тот тоже долго нюхал: «Хорошо пахнет, лучше, чем здешнее!»
— Хотите кушать? Я могу угостить вас настоящим украинским борщом… — сказала вдруг Надежда… Конечно, я согласился, и появились большие русские глубокие тарелки, горшок со сметаной, чеснок. Пришёл к столу и Ваня, а за ним и его мать, Лена, дочь Надежды. Я ел и рассказывал о том, что ещё три года назад я обещал приехать сюда девушке Нине из Ганновера. Она говорила, что у неё здесь, «в хате по-над горой», живёт бабушка.
— Так я же и есть её бабушка! Совпадение показалось невероятным. Вот так встретить на улице первого попавшегося — и прямо в точку: брат той Нины-Нэнси. Я с трудом верил самому себе, а они, по-моему, перестали даже верить, как-то сразу охладели, а потом Лена сказала суховато:
— А хотите поговорить с Ниной, она сейчас живёт с мужем в Северной Каролине и не работает?
Каково же было их изумление, и моё тоже, когда уже через минуту я разговаривал с Ниной. После этого все сомнения рассеялись. Привели из сада и мужа Лены. Он, правда, ни слова не понимал по-русски, но откликался на имя Вова. «Он у нас хороший, — говорила Надежда. — Хороший муж, хороший отец для Вани и Нины. И в церковь с нами ходит. Он ведь принял православную религию, и мы ему дали новое имя Владимир, а не какое-нибудь там ихное». Американец Вова понимал, что говорят о нём, и улыбался.
Но я уже чувствовал, что пора ехать дальше.
— Мы тебе покажем чёрные дороги через горы, по которым ты доедешь за два часа вместо четырех по главным, — сказали мне хозяева.
Но, чем подробнее мне чертили планы, как ехать, тем яснее становилось и мне, и моим хозяевам, что я заблужусь на первых же трех десятках миль. Наконец Вова решительно сказал:
— Уберите из сада инструмент. Я вряд ли сегодня буду работать. Я поеду показывать Игорю дорогу. Ты просто езжай за мной, и я выведу тебя на место, откуда нельзя заблудиться. — И пошёл заводить машину.
— Я поеду с тобой, отец — сказал Ванюшка и пошёл с девочкой на руках в ту же машину.
— Возьмите и нас! — крикнула в окно Лена и вместе с женой Вани пошла к той же машине.
— А меня куда же? — растерянно сказала Надежда. — Ведь я тоже хочу проводить Игоря. Тогда я поеду с ним.
Целый час вёл меня Вова по путаным дорогам, пока вдруг не остановился на обочине:
— Теперь не собьётесь. Счастливого пути! Приезжайте…
Надежда, перекрестив меня и прослезившись, пересела к ним, они лихо развернулись и покатили к себе в Ричмонд, а я взял курс на Ганновер. Приближалась ночь, а мне ещё надо было пересечь горы.
«Здравствуйте, я Ричард Камерун»
Я начал рассказывать о ДПП, но сбился, так и не дойдя до гордого племени кураторов научных программ. А ведь именно с ними, точнее, с куратором по гляциологии, мне приходилось больше всего работать.
Куратором по гляциологии в ДПП с незапамятных времён является доктор Камерун. Ещё во время МГГ, в 1957 году, он зимовал на американской станции Уилкс (ныне она передана австралийцам), и его имя я впервые узнал, прочитав умную, неторопливую статью о температурах верхней части толщи снега и льда в Антарктиде. За статьёй просвечивало спокойное, в очках, лицо немолодого теоретика, работающего «на века». Потом я встретил его во время своей зимовки у американцев в 1965 году. Мы с Бертом Крери жили на станции Амундсен-Скотт, на Южном географическом полюсе, ожидая самолёта, который заберёт нас в Мак-Мёрдо. И вот вдруг, как всегда неожиданная, команда: через два часа быть готовыми к отлёту. Нам сообщили, что тяжёлый самолёт «Геркулес» С-130 только что взлетел с Антарктического плато, где-то в тысяче километров отсюда, но у него обнаружена утечка жидкости из гидравлической системы: посадка на плато была слишком жёсткой. Поэтому, вместо того, чтобы лететь прямо домой в Мак-Мёрдо, самолёт сделает здесь посадку, чтобы долить жидкость в систему. Заодно он заберёт и нас.
Мы знали об этом полёте. Это был первый полет четырехмоторного самолёта с посадкой на неподготовленную снежную поверхность в Центральной Антарктиде. И, как все первое, это был очень рискованный полет. Недаром рядом с обычным пилотом на этот раз сидел лётчик-испытатель фирмы «Локхид», которая сконструировала и строит эти самолёты, составившие целую эпоху в развитии как транспортной авиации вообще, так и полярной авиации и полярных исследований США.
Риск этот был вынужденный, запланированный. Уже несколько месяцев по центральной части высокогорной антарктической ледяной пустыни двигался американский научно-исследовательский санно-тракторный поезд. И вот теперь пришла пора забрать домой усталый экипаж, бросив машины и оборудование до следующей антарктической весны. Обычно поход завершался на какой-либо внутриконтинентальной или береговой станции с аэродромом. В этот раз поезд шёл только вперёд.