Читать интересную книгу ОКО - Иван Блюм

— Как было бы хорошо заглянуть в историю и исправить все, что не нужно было делать раньше, — мечтательно сказала Наталья. — А вот для меня ты сможешь изобрести чего-нибудь такое, чтобы можно было заглянуть в год 1970-й тринадцатого числа месяца мая в городе Перми по адресу улица Монтажная, дом 25, квартира 17 и время около четырех часов дня.

— А что там такое случилось? — спросил я.

— Вот и я хотела бы знать, что там происходило, что всю мою жизнь перевернуло с ног на голову, — как-то ожесточенно сказала женщина. — Сделай это для меня, а? Слушай, а давай будем жить вместе?

— Давай этот вопрос мы обсудим позднее, — дал я неопределенный ответ.

— А о каком вопросе ты говоришь, — хитро прищурилась Наталья, — о Перми или о совместном нашем житье?

Я пропустил этот вопрос мимо ушей и подумал, что нужно менять темы нашего общения. Что-то уж больно настырно она лезет в мою жизнь и мою тайну.

Глава 24

Политолог Лысенко позвонил мне через неделю. Мы договорились встретиться у меня в четверг после обеда.

За день до встречи я произвел переустановку своей операционной системы, а перед этим отформатировал жесткий диск компьютера, чтобы не осталось никаких следов от вэб-камер и медиафайлов. Поясню, что медиафайлы это как раз те файлы, на которых записываются фильмы и музыка.

Лысенко произвел на меня хорошее впечатление. Степенный, грамотный и не из тех, что за власть глотку дерут, а как только власть переменится, они уже ей свою глотку предлагают.

По образованию юрист, работал в столице юрисконсультом на одном промышленном предприятии, потом на фирме и ушел на вольные хлеба. Собирается подрабатывать на политическом поле и в литературе.

— Как же вы будете подрабатывать на политическом поле? — спросил я.

— Да точно так же, как в любой другой организации, — улыбнулся он, — политика это такой же вид бизнеса, как и другие. Если есть спрос на политику, то ее покупают.

— Как это покупают, — не понял я, — значит, что все политики продажные?

— Можно и так считать, — сказал он, — только нужно учесть, что мы все продажные. Мы продаем свои знания и умения, силу и способности, а тем, кому это нужно в данный момент, покупают у нас то, что мы предлагаем. Политики такие же наемные работники, как и все другие. Чтобы провести избирательную кампанию, нужны большие деньги. Что может мелкий предприниматель или политик от сохи? Ничего. Вылетит в трубу. Наши законы так составлены, чтобы и после выборов неудачника так закопать, чтобы он никогда не поднялся.

— Как так, — изумился я, — все говорят, что наша избирательная система самая демократичная.

— Юлиан Васильевич, — улыбнулся Лысенко, — если на клетке со слоном написано "Тигр", то еще Козьма Прутков советовал — не верь глазам своим. Возьмите, например, бесплатное эфирное время для выступления кандидатов перед избирателями. Вроде бы только самое продвинутое государство может предложить такую услугу тем, кто желает послужить народу. Но эфирное время оказывается бесплатным только для тех, кто побеждает на выборах. Vae victis, — говорили римляне, — горе побежденным. Тем, кто не выиграл выборы, предоставляются счета на оплату бесплатного эфирного времени да еще такие счета, что человек в мгновение ока был всем, а стал никем и ничем. Какое же это бесплатное эфирное время? Самый настоящий государственный обман.

— И вы собираетесь служить государству-обманщику? — спросил я.

— Что вы, Юлиан Васильевич, — сказал мой новый знакомый, — государству уже давно никто не служит, а только кормятся от государства. А я не буду кормиться от государства. Кто-то наймет меня, и я буду работать на него. У него есть деньги и он нанимает людей, чтобы они делали политику в его интересах. Государственным чиновниками выгодно поживиться от толстосума, и они тоже за деньги начинают оказывать ему содействие. В итоге и законы получаются такими, чтобы и волки были сыты, и овцы были целы. А государство топчется на месте и никак не может понять, почему идет пробуксовка.

— Неужели никто не может подсказать президенту и министрам, в чем дело? — спросил я.

— Ну, вы просто инопланетянин, дорогой мой наставник, — Лысенко громко засмеялся, — у нас в руководстве не дураки сидят, они все понимают, но бессребреничество нынче не в цене.

— И что же нужно делать? — я засыпал собеседника вопросами, прекрасно понимая, что мы живем во времени-аналоге февраля 1917 года. Царь ничего не хотел делать, а массы хотели что-то делать. Произошел конфликт интересов, который разрешается устранением одной из сторон спора. Тогда устранили царя. И молодая демократия опьянела от легкой победы, а когда протрезвела, то оказалось, что царь был лучшим выходом для них. И у нас получилось точно так же. 1991 год. Свергнута диктатура пролетариата. Пьяная демократия снова не поняла, как опять оказалась во власти диктатуры вертикали власти и уничтожения демократии.

— Трудно сказать, какой вариант нам подходит, — задумчиво сказал политолог, — сами видите, какая вакханалия у нас в стране. Может быть, это и есть наш русский путь, а, может быть, это не есть наш русский путь. То ли мы идем к сияющей победе, то ли мы идем к сокрушительному поражению? Не знаю. Заглянуть бы вперед лет на пятьдесят и оценить, чего мы достигли и куда пришли, тогда можно было сказать, правильный ли курс нашего движения вперед.

— Как же можно заглянуть вперед? — сказал я, — можно только предположить, что может быть. Определить точные параметры модели нашего общества и параметры воздействия на него внешних и внутренних сил. При сильном воздействии извне общество консолидируется, и созидательная составляющая быстро идет вверх. Но если внутренние силы начинают давить на общество, то общество начинает распухать от того, что ему приходится просто выживать и бороться за свою жизнь пассивным, а где-то и активным сопротивлением власти. И по мере ослабления внешнего давления такое общество готово взорваться. А вы же знаете, что такое социальный взрыв в России. Это бунт, жестокий и беспощадный. Похоже, что мы находимся в стадии распухания. Если бы Запад был чуточку умнее, то дрожжи народного недовольства коррупцией, преемничеством и диктатурой давно бы уже забродили и превратились в напиток, готовый для употребления.

— Не так уж все плохо у нас, — сказал примирительно Лысенко, — даже те нападки на милицию, которые заполонили все средства массовой информации, совершенно несправедливы. Основная масса сотрудников честные и добросовестные люди и по совести работают на благо общества…

— Кто же об этом спорит, Николай Иванович, — не дал я ему договорить, — если следовать вашим словам, то можно кушать мед из бочки, в которую влита ложка дегтя или печь куличи из пасхального теста, в которое Павка Корчагин насыпал махры. Дело дошло до того, что на сотрудников милиции начали охотиться и не какие-то бандиты, а обиженные граждане. Во все времена такого не было, потому что правоохранители соблюдали законы и были за это уважаемы. Все понимали, что законы суровы, но это законы и они действуют, а сейчас что? Где-то даже стихотворение слышал о противостоянии баранов и серых волков, типа что-то такого:

А волк это тот же баран,

Только серую носит шкуру,

Провинился — шкуру на барабан

И мясо в кусках на шампуры.

— Где это такое стихотворение вы видели? — как-то торопливо спросил меня Николай Иванович.

Что-то не понравился мне его вопрос, да и о милиции он говорил как бы нехотя, хотя в нашем обществе милицейский беспредел — это самая обсуждаемая тема.

— Да я уж не помню, на каком ресурсе это видел, — сказал я как можно равнодушнее, хотя я сам написал это стихотворение и еще не публиковал его в интернете.

— Похоже, что у меня началась шпиономания, — подумал я, — и все из-за этих видеозаписей. Но и дыма без огня не бывает. Если ко всем встречающимся людям относиться как к самым лучшим созданиям Господа Бога, то легко можно допустить к себе и человека, посланного твоими врагами. А кто самый главный враг человека? Правильно — он сам.

Глава 25

Я перевел разговор на темы сайтостроительства, потому что Николай Иванович именно за этим и пришел. И все равно, где-то подспудно у меня отложилось, что в разговоре о милиции мой собеседник обиделся как повар, у которого не по достоинству оценили самое лучшее его произведение. Возможно, что он имел какое-то отношение к органам или у него близкие родственники из милиции, да мало ли что. Любой человек обижается, когда о его цехе и цеховых порядках плохо говорят. А милиция это тот же средневековый цех, которому поручили охранять порядок и спокойствие граждан, а они взяли да разделили свой цех по принципу государства: казаки-разбойники-селяне и все это епархия одного цеха.