Читать интересную книгу Страсти по-губернаторски - Фридрих Незнанский

— Ничего с ней не будет, — бросил Журавлев и, словно потеряв интерес к дальнейшему разговору, стал ковырять вилкой заливной язык. Он искоса посмотрел на того парня, что был в кафе, и что-то негромко сказал ему. Парень кивнул, встал и вышел.

— Смотрите, — многозначительно сказал Гордеев, — чем бы ни закончился наш сегодняшний разговор, вы дали слово. А я это запомнил.

Журавлев пожал плечами, словно ему было все равно.

Принесли десяток бутылок чешского «старопрамена». Официант откупорил одну и налил Гордееву в бокал. Поднялась шапка пены.

— Вот это — другой разговор, — удовлетворенно отметил Юрий и стал пить.

— А как поживает милейший Генрих Афанасьевич? — вдруг спросил Мокшанцев. — Мы, помнится, пересекались с ним в некоторых делах, случалось, да… — поделился он словно бы своим ностальгическим воспоминанием.

— Благодарю, чувствует себя превосходно. Я бы даже сказал, непобедимо, — вежливо ответил Юрий. — А ваши э-э… пересечения в чью пользу были? Если не секрет?

— В его, разумеется, в его, — рассмеялся несколько натянуто Мокшанцев. — Он же — патриарх.

— Вот-вот, и нас всех в таком же духе воспитывает…

— А у меня с ним был просто потрясающий случай… Постойте, в каком же году это было?..

Этот разговор о постороннем был неинтересен остальным. Или братва получила какой-то особый знак Журы, этого не успел заметить Юрий. Но они по одному поднимались и, не прощаясь, покидали застолье. Как посторонние люди, как статисты, чьи безгласные роли были уже отыграны. И вскоре за столом осталось только трое — старших, так сказать.

— Ну ладно, — с хмурым лицом прервал поток воспоминаний Журавлев. — Давайте к делу, некогда мне.

— Так говорите же, Василий Иванович, мы с Юрием Петровичем с удовольствием вас послушаем, — заторопился адвокат.

— Вы тут можете свои дела обсуждать хоть до утра, вспоминайте на здоровье, что хотите. Значит, так. Чтоб ты, адвокат, — он посмотрел тяжелым взглядом на Гордеева, — как сказал Роберт, не потерял своего лица и не остался внакладе, то есть в полной жопе, по нашему говоря, вот тебе гонорар. Я так говорю, Гера?

И он взял с соседнего стула довольно приличный сверток и кинул его небрежно перед Юрием.

— Ну… грубовато, но зато искренне, — подтвердил Мокшанцев.

— Можешь брать и отваливать на все четыре стороны. А можешь продолжать пахать и изображать из себя мужика на зоне, но только при этом не задираться с блатными. А про Роберта я тебе так скажу, считай, что он в большом авторитете. Хочешь компенсации добиться, валяй, мешать не будем. Если не обнаглеешь, родители того сержантика смогут поиметь определенную сумму, но не больше. Мы тоже не пальцем деланные, понимаем. Усек, адвокат?

— Не все, — отрицательно покачал головой Юрий. — А если я, к примеру, откажусь от вашего гонорара, тогда что?

— Вы не сделаете этого, Юрий Петрович, — быстро сказал Мокшанцев. — Во-первых, это вам не прибавит чести, а во-вторых…

— Ну почему же? — Юрий не стал слушать, что у него было «во-вторых».

— А потому, что никто не поверит, будто ты их не взял, — вмешался Журавлев. — А против тебя — уже двое свидетелей. И еще десяток наберется, из тех, что здесь были. Они все знают, это я им велел, чтоб глаза не мозолили.

— Не пройдет номер, я заявление сделаю.

— А мы тебе на счет твой положим, в Москве, — ухмыльнулся довольный своей находчивостью Журавлев.

— Да? Для вас все так просто? Ну, предположим, узнаете номер моего счета в банке. Так я опять же сделаю заявление, и пропадут ваши трудовые накопления. Во что оценили-то мою уступчивость?

— Десять штук тут, — ответил Журавлев.

— Не густо. За Роберта так целых пятьдесят отвалили. Или там трудный вариант был? Или не на одного Самохвалова рассчитывали?

Мокшанцев с Журавлевым стремительно переглянулись и оба нахмурились. О том, что москвичу известен этот факт, они не знали.

— Я советую вам все же подумать, — мягко сказал адвокат. И добавил вошедшему без стука официанту: — В чем дело? Где горячее?

— Я чувствую, мы до него не дойдем, — сказал Гордеев. — Потому что ваше предложение меня не устраивает. Речь не о сумме взятки, а о самой постановке вопроса. Скажу вам откровенно, господа, я уже почти ознакомился с делом и сделал вывод, что суд отнесся халатно к своему долгу. Многие важнейшие показания и акты экспертиз не были приняты во внимание. Вы, как опытный человек и адвокат, Герман Давидович, прекрасно понимаете, что объективное судебное разбирательство поставит все на свое место и преступник понесет-таки заслуженное наказание. Условное, что ему присудили, мы в расчет не берем. Да вот опять же и о компенсации у вас уже зашла речь. — Гордеев рукой показал на Журавлева. — Вы, вижу, и сами понимаете, что без такого решения не обойдется тоже. И вообще, скажу со всей прямотой, у меня много претензий к данному судопроизводству. О чем я и собираюсь высказаться со всей ответственностью. Как и добиваться изменения меры наказания по отношению к господину Васильчикову. Кстати, вот вам еще один любопытный показатель: сдали ведь его ваши местные депутаты. А о чем это говорит? В первую очередь о том, что не все согласны покорно молчать, как бы вы ни старались этого добиться.

— Вы ставите себя своим заявлением, Юрий Петрович, в весьма затруднительное положение, — огорченно сказал Мокшанцев. — Мы здесь пытались, как говорится, навести мосты… наладить взаимопонимание. Но вижу — напрасно. Этим вы, повторяю, ввергаете себя в такую ситуацию, в которой можете не получить вообще никакой помощи как адвокат. Да и просто как человек, чужой в нашем городе.

— А вот угрожать не надо, — улыбнулся Юрий. — Это недостойно человека, называющего себя адвокатом.

— Так все ваши свидетели попросту откажутся от собственных показаний, вы понимаете? Это в наших силах…

— Нет, не понимаю. Потому что не верю, будто кучка взяточников и подлецов может поставить раком целую губернию. Извините за невольную грубость. Не понимаю и не верю. Ибо не в ваших это силах — заставить целый город замолчать и тихо сопеть в свои тряпочки. А люди, я в этом уверен, еще скажут вам свое слово, за ними не задержится, я очень на это надеюсь, господа.

Юрий резко положил вилку в свою пустую тарелку и встал.

— Благодарю за дружеский, — он иронически хмыкнул, — ужин. — И добавил уже в сторону, не глядя на хозяев: — Вот же… Пригласили, понимаешь, уговаривали, а даже толком пожрать не дали… И уверяют, что воспитанные люди…

Он открыл дверь, вежливо пропустил официанта, который нес на огромной, пышущей жаровне сковороду с большими кусками шкварчащей рыбы, и вышел, аккуратно притворив дверь за собой.

У себя в номере, с улыбкой выслушав свою последнюю реплику на диктофоне, он вытащил из него кассету и спрятал ее в потайной карманчик сумки. На будущее, на всякий случай. Эти мужики были не слишком осторожны, и такая запись могла пригодиться в качестве веского аргумента против них. Особенно в том моменте, где шла торговля насчет гонорара.

3

Последствия неудавшейся «вечеринки» сказались очень скоро.

По утрам Юрий продолжал изучать дело. Надо было торопиться. Во второй половине дня он встречался с родителями и друзьями убитого и затем, уже в гостинице, составлял кассационную жалобу в областной суд со стороны потерпевшего. Этим потерпевшим был признан Борис Анатольевич Кураев, и Гордеев являлся теперь его представителем.

Успокоился немного он и по поводу Людмилы. С ней, как и обещал Журавлев, все было в порядке. Относительно, правда. Внешний вид портило опухшее лицо, темные круги под глазами и ссадины на кистях рук. Телесного цвета пластыри были наклеены на лбу и скулах, скрывая ссадины и, возможно, порезы, но оставляя незакрытыми синяки. Сама она так «приложилась» или ее специально «приложили», Гордеев не уточнял, видя ее отчужденность. Она выходила на работу в несвойственном ей закрытом платье и, когда он проходил мимо, не обращала на него внимания. Даже не кивала ему в ответ на его приветствия, а уж о радостной улыбке не было вообще никакой речи. Словом, как говорится, «между нами все кончено».

Гордеев не находил удобной возможности даже поинтересоваться, как она себя чувствует: слишком много всегда было в секретариате посторонних. И проявлять открытое сочувствие — означало бы тоже выдать как-то свои отношения. На его вопросительные взгляды девушка не реагировала и сама не проявляла желания поговорить. С одной стороны, это, может быть, и неплохо — она больше не должна была подвергаться опасностям, которые ей грозили бы за общение с адвокатом. Но с другой — получалось с его стороны не по-человечески, ведь он же знал, как она «упала», так мог хотя бы посочувствовать.

Юрий ощущал вокруг себя какую-то напряженную атмосферу, которая, казалось, все больше сгущалась. В принципе это дело было тоже не впервые, привык уже, что местные власти, особенно в таких вот городах, очень недоброжелательно относятся к приезжим из столицы, способным, по их убеждению, нарушать в их вотчинах законы, установленные местными чиновниками. Как же! Ну и черт с ними, в конце концов. Но моментами, видя такое к себе отношение и со стороны Людмилы, он вдруг ощущал нечто вроде легкого раздражения — мол, получила от своих приятелей по шее, и правильно, значит, за дело. И окончательно перестал обращать на девушку внимание.