Значит, они продолжали встречаться, догадался Удаз. Мать понять можно – она слаба, как говорится, на передок, а папаша красив, словно принц. Но зачем Форхерду раздобревшая от безделья, недалекая и склочная тетка?
– Ничего ты не понимаешь в женщинах, – хохотнул эсмонд. – Не беда, скоро поймешь.
Удаза насторожили эти слова. Можно сказать, испугали.
– Я не понимаю…
– Ты всегда был тугодумом, сынок. И ты же не думаешь, что тив Херевард так запросто помилует волшебника?
– Так я больше не…
Полукровка подумал, что сейчас его сердце остановится от внезапной острой боли.
– Да, – кивнул отец. – Ты больше не маг. Но ты жив и почти свободен. Разве этого мало?
Мало? Мало? Мало! Кабы Удаз Апэйн не задыхался и не ловил ртом воздух, он бы орал во всю глотку, точно подвешенный за ребро на крюк разбойник в разгар публичной казни. Довелось ему в детстве видеть экзекуцию – до сих пор снились синие и блестящие кишки казнимого, выпущенные рукой палача. Полвека назад были еще умельцы вскрыть чрево так, чтобы преступник до последнего мига видел собственный ливер.
Эсмонды – люди гуманные, они не любят лишней жестокости, не любят потоков крови и дерьма. Но, видит Предвечный, лучше бы они заживо расчленили Удаза Апэйна, чем… Отобранный волшебный дар хуже отрубленных рук. Ей-ей, хуже!
Сквозь вьюжный гул в голове доносился спокойный голос отца:
– Вот деньги и доверенность для банка… десять тысяч золотых оул и столько же в ассигнациях… только не промотай за месяц… коляска ждет… и до пограничного поста даже носа наружу не высовывай…
Тив Форхерд при всем желании не мог выказать сыну сочувствие. В конце концов, мальчишке и так досталось сверх меры от причитающегося. Он, полукровка, наравне с эсмондами вкушал божественной благодати, нарушая тем самым законы мироздания. Теперь же все стало на свои места. И это хо-ро-шо! А чисто по-человечески и по-родительски, конечно, жалко парня.
Глядя, как Удаз, шатаясь и почти ничего не видя перед собой, бредет к экипажу, тив Форхерд чувствовал облегчение. Проблема разрешена раз и навсегда, долгие годы его опалы кончились, сын жив, имущество цело. Чего еще желать?
Ну и как мог бывший тив спокойно проехать мимо храма? В первом же попавшемся на пути эскизарском городишке глаз первым делом отыскал знакомые очертания стен и куполов. Серый камень, увитый плющом, гостеприимно раскрытые двери в пахнущий благовониями полумрак – все такое знакомое, такое близкое… И потерянное навек.
Удаз попросил кучера остановиться. Точнее, приказал.
– Жди меня здесь, я скоро.
Кто знает, что подумал местный тив, увидев на пороге измученного, бледного и шатающегося мужчину, закутанного в плащ, но на всякий случай принюхался, не пьян ли? Вроде нет. Вот и славно.
Удаз побрел на мягкое сияние алтаря, но вовремя вспомнил, что обычному прихожанину нельзя заступать в Круг.
Слова канонического обращения текли с искусанных губ, причем так легко и естественно, как никогда прежде. От чистого сердца и самых потаенных глубин души, как если бы грудь бывшего тива разверзлась, чтобы Предвечный мог видеть, как пульсирует его кровь в ритме сакральных слов молитвы.
«Он услышит! Он обязательно услышит! И… отзовется…» – билась под черепом отчаянная мысль.
Слезы экстаза текли по щекам полукровки, золотые огоньки множества светильничков дрожали и привычно сливались в сияющий столб света.
– Да! Вот оно! Слава тебе!
Глаза не нужны, совсем-совсем не нужны, душа видит это чудо без посредства тела. Но вместо того, чтобы впустить внутрь сияния дух верного, пусть и отставного ныне тива, из сверкающего кокона навстречу вышла… женщина. В мокрой рубашке-безрукавке, обтянувшей красивые упругие груди… тонкий стан и широкие, исполненные плотского жара бедра… Она откинула назад недлинные волосы и посмотрела на Удаза… зелеными волчьими глазами, ролфийкиными злыми глазами, полными ненависти и презрения.
От острейшего прилива возбуждения мужчина застонал и обеими руками ухватился за пах. Явись ролфийка наяву, он бы, наверное, овладел ею прямо на алтаре, настолько нестерпимым было его желание.
– Что-то случилось? Вам помочь? – дернулся было к нему местный преподобный.
Но Удаз Апэйн взревел, точно раненый вепрь, и бегом бросился прочь из храма. Больше у него иллюзий не осталось. Предвечный полностью отверг недостойного, наконец узрев ролфийскую половину крови эсмондского бастарда. Если ты диллайн, значит – одержимый. Без одержимости (а ее больше не осталось!) Удаз стал тем, кого больше всего ненавидел. Он стал ролфи!
Джона и Грэйн
Грэйн рассчитывала, что их обеих разместят в той самой каморке, в которой она уже успела освоиться за время предыдущего плавания, однако у Нимрэйда на сей раз, видно, были другие резоны. Озабоченный босоногий матрос помог женщинам спуститься по крутому трапу с квартердека на орудийную палубу, а затем повел еще ниже, в самые глубины трюма. В лабиринте полутемных переходов отвыкшая от корабельной вони ролфи мгновенно потеряла чувство направления, но оно и не требовалось. Внутри все боевые корабли устроены в принципе одинаково, и нет нужды в специальных знаниях, чтоб понимать – руль находится на корме, и если над головой у тебя скрипят тросы рулевого механизма, а лбом ты чуть было не врезалась в нижнюю часть бизань-мачты, значит, ведут тебя на корму. А если спускаешься ты притом все вниз да вниз, можно догадаться, что расположиться тебе придется гораздо ниже ватерлинии. Как бы не в «будку» – специальное укрытие для пассажирок, буде такие случатся на корабле во время морского боя.
Грэйн правильно догадалась. Проводник завел их в оружейную, а потом с натугой поднял крышку небольшого люка. Дамам предстояло спуститься именно туда, в темную и тесную каморку размером с канатный ящик. В общем-то, жаловаться было не на что: «собачья будка» – это, по сути, самое безопасное место на корабле… если только корвет вдруг не вздумает утонуть. Тогда укрытие станет ловушкой, ведь выбраться оттуда без посторонней помощи весьма сложно даже при открытом люке, а если его еще и запрут снаружи…
– Полезайте, да поживее, – буркнул матрос. – Там настелена парусина, так что не обдеретесь.
– Оставь нам фонарь, – приказала Грэйн, решив, что надо сразу дать понять обитателям каперского корабля, что обе женщины – все-таки пассажирки, а не приз. – И флягу с водой. И не вздумай закрывать люк, иначе мы там задохнемся.
– Сюда будут сносить раненых, если дело дойдет до драки, – моряк показал на оружейную.
– Ничего, мы переживем, – заявила ролфи. – Ну?
– Хорошо, – проводник сунул ей в руки фонарь. – А вода там есть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});