Витязь бросился вперед. Хитрый поляк махнул саблей понизу, целя в колени. Ягайло перепрыгнул, нырнул под локоть громилы и коротким тычком вонзил ему саблю под мышку, где тело не защищал кожаный панцирь. Вырвал. Отпрянул от брызнувшей из раны струи крови. Спрятался за гиганта, избегая нового удара. Заметив поднимающийся с земли силуэт, взмыл в воздух, выставляя колено. Позвоночник гадюки переломился с сухим треском, он дернул головой вправо-влево и затих.
Ягайло вскочил на ноги и обернулся, выставив вперед саблю. Поляк был уже совсем рядом. Хотел зарубить витязя с ходу, но не успел. Остановился, выцеливая. Кинулся вперед, занося саблю. Ягайло бросил свою вниз и, уйдя в сторону, чиркнул шляхтича по животу. Тот пробежал еще полторы сажени, остановился, закачался и ткнулся лицом в землю, вывалив кишки. Тело гиганта мягко подогнулось в коленях и медленно осело в траву. Все было кончено.
Глава четвертая
У каменной стены рядком лежали тела со сложенными на груди руками. Среднее, знатного поляка, до подбородка было завернуто в снятый с убитого коротышки черный плащ, чтоб не пугать хозяина видом вывернутых кишок.
Тот и так был не в себе. Стоя на коленях поодаль, молился на неизвестном языке, раскачиваясь из стороны в сторону, как индусская капюшонная змея. Иногда его тело сотрясалось в тщетных попытках расстаться со вчерашним ужином, но он уже давно застыл в неаппетитное пятно под ближайшим кустом. Ягайло сидел на какой-то чурке, демонстративно чистя ногти огромным тесаком, и терпеливо ждал, пока тот сможет говорить. Его спутники, бледные после ночного приключения и увиденного во дворе, стояли поодаль. Никифор с потерянным лицом теребил концы своего кушака, стараясь не глядеть на покойников. Евлампия же, наоборот, хоть и старалась делать вид, что ей все равно, то и дело украдкой бросала на тела быстрые взгляды. Особенно ее интересовало покрытое черным плащом. И только сторож у коновязи дремал, по-прежнему равнодушный ко всему происходящему.
– Ну что, будешь сказывать, откуда у тебя на подворье те телеги? – чинил допрос Ягайло. – Али как?
– Говог’ил же я уже, – тряс нижней губой хозяин. – Давеча этот господин пг’игнал их и попг’осил подег’жать у себя, но не напоказ, а пг’ипг’ятать. Заплатил хог’ошо.
– А сам господин откудова? Что сказывал?
– Он не говог’ил, а у нас не пг’инято г’асспг’ашивать.
– А тебе и невдомек, волчье семя, чьи то телеги? – спросил Ягайло, нахмурив бровь и почесав ее кончиком ножа.
– Откуда мне знать? Они мне не сказывали. Пг’осто этот господин пг’игнал их и попг’осил подег’жать у себя, но не напоказ всякому пг’оезжему и пг’охожему, а таки пг’ипг’ятать на…
– Это я слышал уже, – вздохнул Ягайло. – А что княжий обоз пропал у тебя тут недалеко, ты знал?
– Знал, как не знать, – согласно закивал хозяин.
– И не пришло в голову, что это может быть как-то связано с пропажей?
– Азохунд вэй! Откуда ж мне догадаться? Они мне не сказывали. Пг’осто этот господин пг’игнал их и попг’осил подег’жать у себя, но не напоказ, а…
– Все, хватит! – крикнул Ягайло и поднялся на ноги, до белизны в костяшках сжимая рукоять тесака.
– Не надо! Не убивайте! – заголосил хозяин, упав лицом в траву и закрыв голову руками.
– Нужен ты кому, – выдохнул витязь и опять сел. Помолчал. – А скажи, мил человек, куда еще одна телега делась?
– Еще одна? – переспросил хозяин.
– Да, еще одна. В обозе три телеги было.
– Ах, ну да, таки конечно, – залебезил хозяин, из кожи вылезая, чтоб задобрить гневливого витязя, – была тг’етья телега. Те, что с вот этим, – он указал на труп поляка, – господином пг’иехали, на ней же и уехали.
– Что ж, у них лошадей своих не было?
– Не было, господин, таки совсем не было. Они с собой откуда-то одну клячу пг’ивели, впг’ягли и укатили.
– Из нашей деревни лошадь-то, – подал голос Никифор. – Дня четыре назад ее у старосты нашего со двора свели. Ну и ругался он… Мы на цыган-конокрадов грешили, а оно вишь как…
– А куда укатили? – спросил Ягайло.
– Таки не знаю, господин, мне не сказывали, – пожал плечами хозяин.
– А по тракту по какому?
– Так по этому, он один тут у нас, – хозяин вроде как даже удивился непонятливости витязя.
– Ты дурачком-то не прикидывайся, в какую сторону уехали, говори! – взревел Ягайло, снова вскакивая на ноги.
– Так туда, туда, – замахал рукой хозяин в польскую сторону, снова падая лицом в траву и закрывая голову другой рукой.
– Понятно, – сказал Ягайло и поднялся с чурки. – Пойдемте, поговорить надо без лишних ушей, – обратился он к своим спутникам и зашагал к трактиру.
Вошел в пустой гулкий зал, поднялся по лестнице, каждая ступенька которой пела на свой манер в тиши пустого дома. Все постояльцы, заслышав о ночном побоище, растворились в предутренних сумерках. Последним ушел «паломник», забрав челобитную, кою Ягайло сочинил тут же, на коленке, и отдав витязю Акимкин баул. Распотрошив торбу, витязь обнаружил там несколько подорожных грамот во все окрестные государства, кошель с казенными рублями, которыми так любил сорить отрок, кое-какую одежу да пахнущую резедой берестяную грамотку, исписанную мелким девичьим почерком. Ее он сжег, не читая.
– Присаживайтесь, – обратился Ягайло к вошедшим за ним спутникам. – Собираюсь я в Польшу поехать, там узнать, что про княжича слышно. Может, его туда отвезли и он там при дворе пирует давно с молодой женой?
Никифор кивнул.
– Собираешься? – растерянно переспросила Евлампия. – Один? А я как же? Тут мне оставаться не след, обратно в палаты княжеские идти… Боюсь я мимо болот, да и кто знает, не сплелся ли там заговор какой… Лишат девицу живота не за понюх. Да и дойду-то я как одна?
– Девица, девица, а причитаешь, как баба над разбитым корытом, – поморщился Ягайло. – Но истину глаголешь, не отнять. Потому мыслю я отправить тебя к Никишке в деревню. Примешь красну девицу на житье? Да не куксись так, я рублей серебряных дам на прокорм и это… Телегу подарю.
– Да как же ты ее подаришь? Телега-то княжья, – удивился Никифор, но глаза его загорелись.
– Ну, так. Одну телегу тати увели? А я князю доложу, что две увели. Или… Сгорела, скажу.
– Не льстить[16] князю лучше, – подала голос Евлампия. – Правду сказать, мол, холоп Никифор из села помог витязю Ягайле в исполнении княжьего поручения, за что жалован был десятью рублями да телегой.
– И то верно. Молодец, Евлампьюшка, так и поступлю, если случай представиться князю о том доложить. Только десять рублей – это больно уж круто. Трех хватит, на те деньги еще одного коня можно купить. Или трех коров.