Особенно украшает эту церковь «ценинное убранство» – пояс цветных изразцов XVII века. Сохранилась и древняя раскраска храма, характерная для той эпохи. Упомяну о горестной судьбе попика, порадевшего перед царем о своем бывшем приходском храме и добившегося от него средств, вопреки желанию патриарха, очевидно считавшего, что если уж сооружать церкви на средства царской казны, то только по его, патриарха, воле и указанию. По смерти Алексея Михайловича патриарх лишил сана Андрея Саввинова, оставшегося без покровителя, и заточил его в монастырь.
Эти заметки о некоторых наиболее выдающихся церквах Замоскворечья мне хочется заключить упоминанием о сохранившихся на Большой Ордынке постройках ансамбля Марфо-Мариинской обители, сооруженного в 1908 – 1912 годах по проекту архитектора А. В. Щусева, иначе говоря, принадлежащих новому времени. Этот полумонастырь или полублаготворительное дамское учреждение было основано Елизаветой Федоровной после смерти ее мужа, великого князя Сергия Александровича, убитого революционером Каляевым. Сделавшись членом русского царского дома и приняв православную веру, эта немецкая принцесса (сестра царицы Александры Федоровны) стала «более католиком, чем папа», и потому основываемая ею обитель должна была быть истинно русской, в придворном понимании этого определения, рассадником пресловутого «стиль рюсс» во всех смыслах… Вот и возникли на Большой Ордынке этакие декорации в былинно-билибинском духе. Арка главных ворот, кладка в старинном вкусе, звезда в кирпичной стене, навес над кружками для пожертвований, каменная тесаная скамья у входа – любая мелочь тут была призвана воспроизводить что-то виденное где-то в старинных памятниках русской архитектуры и переносить посетителей в идеализированную древнюю богомольную Русь. Прорезные фигурные четырехугольники в створках ворот позволяют бросить взгляд внутрь обширного двора, распланированного по мотивам пейзажей Нестерова. Тут и небольшой храм по подобию церкви Спаса «на бору», расписанный этим художником…
И неискушенному человеку очевидна разница между церковью подлинно старой русской архитектуры и копией с нее, снятой, несомненно, грамотно, даже талантливо, со знанием канонов древнего нашего зодчества, выполненной добросовестно и добротно, на основании изучения множества храмов и обителей Древней Руси, но лишенной одного из главных элементов полноценного произведения искусства: печати своего времени и оригинальности. Бывшая Марфо-Мариинская обитель на Большой Ордынке – образец такой имитации, попытка воскресить архитектуру, отражавшую давно исчезнувшие из обихода современников простоту жизненного уклада, а главное – чистоту неискушенного религиозного чувства. Высокое искусство может быть только идейным, вдохновленным высокими идеалами: это верно и в отношении церковного зодчества. Все шедевры его относятся к эпохам непритупленного и сильного религиозного чувства, гасшего столь же быстро, как росло мирское – государственное и общественное – значение церкви, ставившей храмы все более грандиозные и пышные, однако бессильной оживить в сердцах веру.
Бывшая Марфо-Мариинская обитель на Большой Ордынке, построена архитектором А.В. Щусевым в 1908 – 1912 годах
Я стараюсь себе представить, каким было Замоскворечье до нас, понять, чем именно прельщались видные деятели прошлого, поселяясь в лабиринте его улочек и тупиков. Мне, например, кажется, что переехавшего из Петербурга в Москву Н.И. Новикова побудили приобрести на Большой Ордынке дом и в нем поселиться укромность и тишина Замоскворечья; он нуждался в них для своих занятий и, быть может, негласных встреч с друзьями-масонами. А Тропинин, приехавший на склоне лет в Москву и облюбовавший себе на Малой Полянке дом, окруженный густым садом? Уж его-то наверняка привлекла живописность Замоскворечья, узорчатая его красота…
В самом деле: можно ли переоценить прелесть улиц, в которых тенистые деревья и сирень палисадников подчеркивают достоинства нарядных и стильных домов и милостиво скрадывают непривлекательные черты рядовой и убогой застройки? Улиц, что приводят к зубчатым стенам и башенкам сказочных городков-монастырей, за которыми лес золотых крестов и тонких прорезных шпилей колоколен, или открывают перед пораженным взором посетителя, остановившегося у монументальных белокаменных ворот, простые и величественные корпуса и флигели созданного Матвеем Казаковым ансамбля Павловской больницы? И на каждом шагу – церкви: львиная доля тех «сорока сороков», какие насчитывала Москва. И в каждой – по-своему понятый и воспринятый стиль эпохи, отражение индивидуальных вкусов и таланта архитектора. Один вложил всю душу в белокаменный декор, другой отверг соблазны лепнины и тесаного камня, увлекшись яркой игрой цветных изразцов, третий думал более всего о гармоническом силуэте здания, о стройных певучих пропорциях… И еще была забота – как поставить церковь выигрышно, чтобы украсилось ею место вокруг и не выбилась она при этом из общей градостроительной схемы Москвы. Замоскворечье, как и остальные районы Земляного и Белого города, было в подчинении у центра и служило как бы обрамлением, в котором должны были лучше смотреться главные, драгоценнейшие сооружения Москвы – Кремль с его соборами и теремами.
Тропинин поселился в Замоскворечье за два года до своей смерти, в 1855 году. Тогда с заречных улиц открывалась незагороженная панорама Покровского собора с башнями и куполами Кремля по одну сторону и с церквами и колокольнями улицы Варварки – по другую. Престарелый художник, вероятно, не раз сиживал у окна своего дома и любовался оттуда неповторимым видом стольного города великого народа, с блеском и размахом созданного русскими каменных дел мастерами – градостроителями Москвы.
В Замоскворечье селились художники и в более близкое к нам время. В конце прошлого века тут длительное время жил Н. В. Неврев, причем занимал, по воспоминаниям Гиляровского, «первый этаж дома, в котором находились квартиры извозчиков, битком набитые людьми. Во дворе всегда стояли извозчичьи сани, телеги, лошади… на дворе шум, гам».
Другой художник, современник Неврева, И.М. Прянишников, писал о Замоскворечье: «…где вы найдете в России такие типы – и мелкого торговца, и мелкого чиновника, и богатого купца… Иной раз невольно заглядишься не только на какую-либо типичную сцену на улице, но и на самую улицу, на характерную постройку и внешнюю особенность всех этих лавочек, заборов, всех этих кривых переулков, тупиков. Москва – клад… дает такой обильный материал, что художникам и пера и кисти есть над чем поработать».
Мы теперь не ищем, как передвижники или русские бытописатели прошлого, жанровых сцен на стогнах Замоскворечья: время стерло самобытные грани, привлекавшие художников. Ныне жанр, подсмотренный на Полянке или на Ордынке, неотличим от жанра Арбатских переулков или Преображенской заставы. Отвыкаем мы и от просторных городских панорам – современная высотная застройка все более преграждает взгляду обозрение широких видов. Заречье облачается в те же бетон, металл, стекло, что любой другой район Москвы. Камни ее, каждый из которых хранит, по словам Лермонтова, «надпись, начертанную историей», один за другим исчезают. Уже только вкраплениями, отдельными островками сохранились в ней «исторические древности и памятники», которыми, по свидетельству Белинского, гордилась Москва.
Тем дороже, думается, обнаруживать во властно и неотвратимо затапливающем историческую старую Москву приливе нового тут подлинный шедевр старой архитектуры, там достоверное памятное место, а там уголок городского пейзажа, воскрешающий обстановку давно исчезнувшей жизни, еще не стертые следы нашего прошлого.
…Если выйти из метро на станции «Новокузнецкая» Горьковской линии – попадешь в самое сердце Замоскворечья. И отлично, что сразу, едва покинешь павильон, перед глазами на противоположной стороне улицы окажется превосходный старинный особняк в стиле ампир, со стройными колоннами, украшенными капителями, с симметрично расположенными окнами первого и цокольного этажей, со скромно декорированным фронтоном. Постройку дома приписывают архитектору Бове: может, это и так – достоинства его архитектуры неоспоримы. Однако суть не в авторстве: перед нами здание, несомненно украшающее улицу, придающее ей своеобразный колорит, характерное для целой блистательной эпохи русской архитектуры. Особняк александровского времени – и через улицу от него – павильон метро.
За ним, чуть подальше, – еще один образец современной архитектуры в виде громадного здания Гостелерадио… И мы, имея все это в поле зрения, приглядываемся и задумываемся.
Пречистенка – Кропоткинская
Яркий весенний день с шумно и весело бегущими по оттаявшей земле ручьями, резкими синими тенями на осевших под белой стеной сугробами, и порывистый ветер, шелестящий в голых ветвях берез и доносящий оттуда – с колоколен и звонниц Кремля – беспорядочный праздничный колокольный перезвон.