Читать интересную книгу Обратный счет - Марина Зосимкина

Еще она любила говорить о ком-то из знакомых, что «у него есть нерв». Это она так хвалила. Или высшая похвала — «он весь комок нервов». Могло быть — «сгусток нервов». А могла сказать и с сожалением: «У него есть нерв, но он над собой совершенно не работает».

Ивану все это казалось до безобразия надуманным, ненатуральным и каким-то уж очень кичливым по отношению к тем, кто загрубел в материальном. Среди коих был и он сам. Вся эта Алкина компашка понимающих ценителей казалась ему сборищем самовлюбленных, самоослепленных, ни на что не способных пустозвонов.

И что такое этот ваш «нерв»? Иван мерил мужиков просто — либо ты мужик, либо ты гомик. А эти с «нервом» были как раз похожи на гомиков.

Женщин Алка тоже разбивала по ранжиру, но по другой шкале. Либо дура, либо стерва, либо шлюха, а также всевозможные комбинации этих трех основных градаций. Подруг у нее не было, однако домашний телефон у Лапиных редко молчал и мог взвыть даже в три часа ночи, когда кому-нибудь из этих, с «нервом», срочно нужно было свой надрыв опрокинуть. Алке нравилось, что опрокидывать предпочитали на нее.

Потом ей окончательно надоел толстокожий муж-дуболом, она не выдержала и ушла. Потому что он буквально душил ее своей ограниченностью. И своим примитивизмом. Потому что вообще ничего не понимал и ничем не интересовался, кроме пожрать, поспать и посмотреть программу «Время».

Как выяснилось, уходить ей было к кому. Теперь она счастлива замужем за чиновником из префектуры. Место не денежное, но безусловно хлебное. Ее теперешний муж, в отличие от бывшего, приезжает домой вовремя, а по выходным они разъезжают по тусовкам, которые, к слову сказать, никакого отношения ни к эстетике, ни к интеллекту, ни к «нерву» не имеют. А Иван остался со своим «Микротроном» и со своей старой «Волгой» в отцовском гараже. На момент их развода «Микротрон» дохода почти не приносил, создавал лишь напряги с возвращением долгов по кредитам, и поэтому на долю в бизнесе Алка не претендовала.

Лапин аккуратно перечислял деньги для дочки, пока ей не исполнилось восемнадцать, а потом оплатил ее обучение в доброй старой Плешке. С бывшей не общался даже по телефону. Он не обиделся, нет. И сильно не страдал. Когда она его известила, что уходит, Иван предоставил себе недельный отпуск, чтобы попить немножко водочки, сам не зная зачем. То ли свободу праздновал, то ли все-таки болело у него где-то внутри, болело и саднило. Не на пустом же месте решил он тогда на Алке жениться.

Они познакомились в начале девяностых на очередной встрече однокурсников. Иван закончил институт инженеров транспорта году в восемьдесят четвертом, потом армию отслужил, потом устроился технологом на механический завод. Был не женат, жениться не торопился, да и не нравился ему никто настолько.

А на даче у Севки Кораблева, когда собралось их человек пятнадцать бывших студентов, загрустил. Пацаны фотки достали, детьми хвастались, а Иван даже приличной заплатой похвастаться не мог, завод, где он работал, был не от оборонки, а от министерства путей сообщения, зарплаты были пожиже.

Глава четырнадцатая

И тут попалась ему на глаза девочка Аллочка, совсем молоденькая, то ли соседка Севкина по даче, то ли дальняя родственница. Она ему понравилась — умненькая чистюля, что еще нужно? Узнал, что она закончила музыкальное училище и пока нигде не работает, но мама с папой ее не торопят. Узнал, что москвичка. В компании не жеманилась и на парнях не висла. Они обменялись телефонами и начали встречаться. Так и женился, сильно не заморачиваясь вопросом, с каким человеком, собственно, он сам себя обрекает существовать. Умненькая чистюля и москвичка — идеальный набор.

Потом наступили времена, когда зарплаты стали исчисляться не сотнями рублей, а сотнями тысяч, и все равно эти нули не успевали за ценами на хлеб, минтай и молоко, а сыра так и не было. Ивану надоело считать копейки уже в день получки, и он, собрав еще несколько человек из заводских ИТР, принялся бригадой шабашить по выходным, занимаясь ремонтом чужих квартир и коттеджей. Тогда первые коттеджи уже стали появляться.

Он быстро понял, что без активного поиска заказов не обойтись, и вплотную этим занялся, часто оставляя сотоварищей разбираться со штукатуркой, краской и обоями без него, а когда среди мужиков поднялся ропот, что он забирает себе часть заработка наравне со всеми, психанул и ремонтный бизнес забросил, сделав выводы. И когда страна вступила в эпоху кооперативов, он уже имел твердую убежденность, что следует не туфли тачать по одной паре в месяц и не шить куртки-варенки на старой машинке «Зингер», а заняться чем-то более серьезным. Нужна идея.

В то время в бизнесе никто ничего не понимал, а само это слово раньше использовалось, чтобы бичевать капитализм с его продажной моралью и тлетворным влиянием. Делячество — позор и недостойное поведение, потому как советский человек по определению не должен гнаться за личной выгодой.

Но что-то постепенно начало меняться, однако те, кто первыми решились преступить въевшийся с генами запрет, должны были пробираться на ощупь, руководствуясь здравым смыслом и скудными знаниями по политэкономии капитализма, которые в искривленном виде преподавались в средней общеобразовательной школе. Рискуя.

Рисковали деньгами, поскольку многих кидали. Рисковали под проценты заложенными квартирами, поскольку часто терпели неудачу, не просчитав затрат и не перепроверив партнеров.

Рисковали жизнью, поскольку… Поскольку.

По группе крови люди делятся не только на первую, вторую, четвертую. По группе крови бывают токари, пекари, врачи, инженеры, то есть специалисты. Бывают руководители, которые всей этой шайке нужны, чтобы те не запутались в собственных ногах. И есть еще организаторы, то бишь предприниматели, без которых не начнется ни одно дело. А они его начнут и будут крутиться, придумывать идеи, искать на свой страх и риск деньги, партнеров, заказчиков, рынки сбыта и рынки дешевого сырья, разрабатывать стратегии, делать все, чтобы дело не заткнулось и начало приносить прибыль, с которой уже пойдет зарплата и токарю, и пекарю, и их руководителю, а остальное

— себе. Капиталисту. Лапин решил, что он как раз капиталист и есть, и с головой погрузился в эту жизнь.

И преуспел. Он дорожил своим детищем, своим «Микротроном», жил им, старался быть хорошим хозяином для всех, кто трудился на него, несмотря на их скрытое хамство, которое сквозило отовсюду и во всем. Других людей не будет, только эти и только такие, значит нужно принять все как данность и терпеть.

Была еще одна сторона успеха — Лапин существовал как бы в вакууме, хотя и не вел жизнь бирюка. Но он был реалист и не верил, что хотя бы один человек на всей планете Земля относится к нему с простой и незамысловатой доброжелательностью. Без примесей. Без зависти, без своекорыстия, без спрятанной ненависти. Но об этом лучше не думать.

Родители не в счет, но о них он тоже старался думать поменьше. Они состарились. Состарились так внезапно и чудовищно, что каждый раз, когда он заезжал навестить маму и отца, сердце сжимала ледяная рука, и ему приходилось прятать от них лицо с повлажневшими глазами.

Он нанял для них хорошую сиделку-экономку, оплачивал все их расходы и счета, сам возил их по магазинам, чтобы купить нормальную обувь или что там еще им было нужно, справедливо опасаясь, что они решат сэкономить и купят себе фуфло из заменителя. А вернувшись в свою жизнь, старался тут же выбросить их из головы, потому что с такой лютой занозой из боли и ожидания близкой и неминуемой утраты жить было невыносимо.

Мать как-то ему сказала:

— Сыночек, не грусти. Каждому свое, и каждому свое время. Ты так о нас заботишься, что мы уйдем счастливыми. Спокойными и счастливыми. Мы тебя там будем ждать.

— Где?! — выкрикнул тогда яростно Иван, не выдержав пытки. — Где вы меня собираетесь ждать? На кладбище? В могиле?

— Там, куда уйдем, — спокойно ответила мама и улыбнулась, — Но ты не торопись, мы тебя все равно дождемся.

Зачем все это он рассказывает? Не заметил сам, как наговорил. Да ладно, чего уж там. Теперь о главном. В чем, собственно, проблема.

Он не может появиться на свадьбе дочери, потому что придется идти одному. Ему не с кем туда пойти. Абсолютно.

— Не с кем, понимаешь? Все эти… куклы полумеханические, с которыми я. Короче, я даже мысленно не могу себе представить, что с какой-нибудь Светкой или Ленкой на свадьбу дочери пойду.

Он помелил немного, подбирая слова, и продолжил:

— А если я появлюсь там один, то дура Алка подумает, да и все вокруг, что я однолюб и до сих пор не могу ее забыть и поэтому несчастен.

Или что со мной никто ужиться не может, или я после нее, моей королевы, сам ни с кем ужиться не могу. Или что я вообще убогий импотент. Я не хочу, чтобы она так решила. Я не хочу, чтобы это даже так выглядело! Это унизительно, ты понимаешь? Невыносимо унизительно. Лучше не ходить совсем. А не ходить нельзя. Такая засада.