Читать интересную книгу Тихий сон смерти - Кит Маккарти

– Но это лишь подозрения, ведь на самом деле ее не убили?

– Суит утверждает, что убили. Он в этом уверен.

– Он что, сумасшедший?

Елена ответила медленно, старательно подбирая слова:

– Нет, он не сумасшедший, пожалуй, правильнее назвать его одержимым.

– Ну и кто, по словам этого одержимого, убил его дочь?

– «Пел-Эбштейн-Фармасьютикалс».

Это было даже не смешно, а просто смехотворно.

– «ПЭФ»? Ты хочешь сказать, что девушка умерла от аллергии на один из их препаратов?

– Не совсем так. – Елена сделала небольшой глоток кофе, едва коснувшись губами края кружки. Это позволило ей собраться с мыслями. – Вот.

Она достала из сумочки миниатюрный диктофон и, положив его на середину стола, воровато оглянулась, словно боялась, что их разговор могут подслушать.

– Надеюсь, это не привлечет ненужного внимания, – пробормотала она и нажала на «пуск».

Заинтригованный Айзенменгер всем корпусом подался вперед, стремясь ничего не упустить, но диктофон издавал лишь шипящие и булькающие звуки, в которых доктор не сразу распознал чье-то дыхание. Качество записи было таким отвратительным, как будто ее сделали в брюхе кита. Тем не менее в одном из промежутков между бульканьем и гортанным журчанием Айзенменгер совершенно отчетливо услышал слово «помоги».

Он так удивился, услышав хоть что-то членораздельное, что поднял глаза на Елену. Та напряженно смотрела на него, и Айзенменгеру показалось, что она вот-вот расплачется. Голос, доносившийся из диктофона, лишь отдаленно напоминал человеческий, скорее его можно было назвать голосом зомби. И что значило это «помоги»?

Несколько секунд спустя голос зазвучал вновь: «Пожалуйста, помоги… мне…» В голосе, доносившемся из диктофона, слышалась агония, и даже бездушная техника не могла этого скрыть. Диктофон послушно воспроизводил голос, голос какого-то чудовища, монстра, порожденного мукой. Человеческое воображение не способно представить такую муку и такую боль, но, чтобы понять всю глубину страданий, испытываемых неведомым существом, достаточно было просто услышать этот голос. В нем было все.

«Сью… Сью?»

Воспроизведенное диктофоном имя напомнило о человеческой природе этого создания. Внезапно Айзенменгер услышал в этих словах голос живого человека, и от этого ему окончательно стало не по себе. Он-то думал, что ужаснее этого не может быть ничего, но записанная на пленку речь сменилась всхлипываниями, порожденными еще большим страданием, словно сам сатана вытягивал из несчастного создания жилы. И потом снова: «Они все врали, Сью… Это Протей… Это должен быть Протей…»

Еще один вздох, и запись окончилась. Айзенменгер поймал себя на том, что ощутил в этот момент облегчение и покой, каких никогда не испытывал прежде.

Откинувшись на спинку кресла, он посмотрел на Елену и, увидев слезы в ее глазах, внезапно подумал, что и сам готов расплакаться.

Ресторан наполнял обычный для этого места гомон; если кто-то и подслушивал их разговор, то ничем себя не выдал.

Всю обратную дорогу Айзенменгер молчал, пытаясь разобраться в собственных чувствах; сидевшая рядом с ним Елена также не произнесла ни слова, полностью отдавшись охватившей ее грусти. Ночь была спокойной, но темной: луны видно не было, хотя звезды пробивались кое-где сквозь рваные облака. Похолодало. После того как Елена, выключив диктофон, убрала его в сумочку, она практически не притронулась к кофе и теперь тщетно пыталась согреться. Айзенменгер тоже зябко поеживался – страшные слова и исполненное надрывной боли дыхание все не шли у него из головы. Казалось, этот жуткий голос словно окутал доктора и его спутницу невидимым черным покрывалом. Айзенменгер следил за дорогой, а в его сознании все звучал странный голос – голос, переполненный нечеловеческим страданием.

– Так ты говоришь, Сьюзан обнаружила это сообщение на автоответчике только через три дня после смерти Миллисент? – наконец прервал он молчание.

– Спустя три дня после обнаружения тела, – поправила его Елена. – Сьюзан тогда лежала дома с гриппом и к подруге поехала лишь потому, что та не отвечала на ее звонки. От гриппа и шока, вызванного увиденным, она еще трое суток не вставала с постели.

– А где гарантия, что на пленке голос Миллисент? Это не может быть розыгрышем? – Только произнеся это, он подумал: «Ничего себе розыгрыш».

Елена покачала головой.

– Телефонная компания подтвердила, что звонок был сделан с домашнего телефона Миллисент. Он прошел в восемь двадцать две утром четвертого, то есть сразу после того, как Сьюзан отправилась навестить подругу.

Какой-то идиот на белом «порше», сверкнув фарами, с бешеной скоростью пронесся мимо них. В течение нескольких секунд Айзенменгер видел перед собой лишь огненные круги и еле вписался в крутой поворот. Эта дорога то и дело превращалась в гоночную трассу.

– Значит, можно предположить, что, когда Сьюзан звонила Миллисент, та была еще жива и могла слышать звонок, но у нее не хватило сил подняться с постели. И только когда Сьюзан, не дождавшись ответа, повесила трубку, Миллисент наконец добралась до телефона. А пока она набирала номер, Сьюзан уже вышла из дому.

– Скорее всего, так оно и было.

Айзенменгер задумался и едва не проскочил поворот. Он свернул с главной дороги на извилистый проселок, который вел к его деревне. Доктор включил ближний свет, и яркие лучи принялись выхватывать из темноты рытвины и ухабы; время от времени перед лобовым стеклом мелькали первые весенние мошки.

– Значит, никто не предполагал, что она умрет от лимфомы так неожиданно. – Слова Айзенменгера прозвучали скорее как утверждение, чем как вопрос.

Елена сидела, глядя прямо перед собой. Помедлив, она произнесла:

– Никто вообще не ожидал, что она умрет. Когда десятью днями раньше она была у врача, тот не нашел у нее ничего, кроме гриппа.

Айзенменгер, на секунду оторвав взгляд от дороги, посмотрел на Елену. Тем временем они миновали пруд, и доктор остановил машину у школьного домика.

– Совсем ничего? – уточнил он.

Елена покачала головой:

– Терапевт в больнице, где работала Миллисент, осмотрел ее и сказал, что это обыкновенный грипп. Единственное, что он посоветовал девушке, – это лечь в постель и перед сном выпить обыкновенный парацетамол.

Сказав это, Елена вышла из машины. Доктор последовал ее примеру и, поднявшись по ступенькам лестницы, отпер дверь. В доме было зябко и потягивало сыростью. Айзенменгер предложил Елене бренди и наполнил два стакана янтарным ароматным напитком.

Они сидели друг напротив друга в маленькой гостиной, и Айзенменгер старался вникнуть в суть дела.

– Значит, от появления опухоли до момента смерти прошло не более десяти дней, – размышлял он вслух. – Что ж, такое бывает. Несомненно, существуют так называемые гематопоэтические опухоли, которые растут очень быстро. По большому счету, все это может быть проявлениями острой костномозговой лейкемии или, смею предположить, лимфомы Буркитта. Но все равно случай в высшей степени странный.

– Почему?

– Потому что, и это приходится констатировать, болезнь Миллисент развивалась не просто быстро и даже не очень быстро, а стремительно. Настолько, что девушка не успела ни с кем поговорить об этом: ни с врачами, ни с коллегами, ни с друзьями. Никакой рак так себя не ведет.

Елена свернулась калачиком на стареньком диване – ей явно было зябко.

– Я тоже так думаю, – после короткой паузы произнесла она. – Есть во всей этой истории нечто мистическое: Миллисент, по словам ее отца, больше всего на свете боялась умереть от рака, и нате вам, скоропостижно скончалась именно от него. Кстати, из-за страха перед раком она и выбрала себе работу в этой области.

– Вот как? – Доктор удивленно поднял брови.

Елена кивнула:

– В медицинской школе. Будучи специалистом по клеточной биологии, она работала с профессором Робином Тернером в отделе раковой генетики.

Дело принимало новый, неожиданный оборот. Но почему эта информация так взволновала Айзенменгера? Он и сам не мог понять, с чем было связано охватившее его чувство беспокойства. От волнения у него даже зачесались почти полностью затянувшиеся рубцы на ладонях. Неожиданно Елена с силой сжала свой стакан с бренди и едва не закричала:

– Какого черта у тебя в доме так холодно? Ты не можешь включить отопление?

Айзенменгер изобразил на лице удивление и пробормотал:

– Разве холодно? Я не замечал.

Взяв с каминной полки спички, он молча наклонился к газовому обогревателю. Ему не хотелось объяснять Елене, что в тепле шрамы на его руках – следы недавних ожогов – начинали напоминать о себе.

Когда помещение стало понемногу наполняться теплом, Айзенменгер поднялся с кресла и заходил по комнате.

– Вот почему в деле всплыл «Пел-Эбштейн». До медицинской школы Миллисент работала там, – подытожила Елена.