Русский двор был гораздо более свободным, чем большинство европейских дворов того времени, включая английский. Даже когда Екатерина принимала министров, не входивших в ее ближайшее окружение, они беседовали с ней сидя, тогда как британские премьеры могли садиться только с разрешения Георга III, что случалось нечасто. В Малом Эрмитаже вольность заходила еще дальше. Екатерина играла в карты — обычно в вист или фараон — примерно до 10 часов вечера. Гвардейцы, проведшие всю свою молодость за зелеными столами, чувствовали себя здесь как дома. Кроме того, они участвовали в шарадах, загадках и даже пении.
Хозяином салона был Григорий Орлов: в Зимнем дворце Екатерина ставила своего любовника выше себя, так что он мог спускаться в ее покои без доклада. Не допуская вольностей в своем кругу, Екатерина, однако, не скрывала чувств к Орлову. «Мое присутствие не заставило их воздержаться от взаимных ласк», — записал один английский путешественник.[85] Итак, балагур и меломан Орлов задавал тон, а Екатерина казалась едва ли не одной из приглашенных.
Орловы достигли того, чего желали, — или почти. Хотя о браке Григория с императрицей речь уже не шла, Орлов оставался ее постоянным спутником, что придавало ему огромный вес. Однако правила императрица самостоятельно. Орловы плохо подходили для политической роли: ум, сила и обаяние не соединились в одном человеке, а распределились между братьями. Алексею Орлову досталась жестокость, Федору — образованность и дипломатическая смекалка, а Григорию — только красота, добродушие и здравый смысл.
Недоброхоты рассказывали, что Орлов, «взросший в трактирах и в неблагопристойных домах [...] вел [до 1762 года] развратную молодого человека жизнь», хотя и обладал «сердцем и душой доброй. Но все его хорошие качества были затмены его любострастием; он [...] учинил из двора государева дом распутства; не было почти ни одной фрейлины у двора, которая не подвергнута бы была его исканиям», утверждал князь Щербатов, строгий судья нравов российского дворянства.[86] «Фаворит, — писал английский посланник сэр Роберт Ганнинг, — большой гуляка».[87] Тогда, в 1760-е годы, Екатерина то ли закрывала глаза на его измены, то ли на самом деле о них не знала. Орлов не был так прост, как утверждали европейские дипломаты, но конечно не являлся ни интеллектуалом, ни политиком. Он переписывался с Вольтером и Руссо, но, вероятно, только для того, чтобы угодить Екатерине и потому, что того требовало положение просвещенного вельможи.
Екатерина никогда не стремилась поставить Орлова на высокий пост: он занимал только две важные должности. Сразу после переворота она поручила ему возглавить Комиссию по делам инородцев, ведавшую привлечением колонистов в причерноморские области и районы, пограничные с Северным Кавказом. На этом посту он развернул энергичную деятельность и заложил основы для будущих успехов Потемкина. В 1765 году она сделала его начальником всей артиллерии русской армии. Характерно, впрочем, что относительно этого назначения Екатерина проконсультировалась сначала с Паниным, который посоветовал ей предварительно ограничить круг его полномочий. Артиллерийского искусства, однако, Орлов так и не освоил и, «казалось, знал о нем меньше, чем любой школяр», — утверждал француз Дюран, видевший его на учениях. Настоящее мужество Орлов проявил позднее — в 1771 году, в борьбе с московской эпидемией чумы.[88]
Везде и всюду сопровождавший императрицу, Орлов никогда не получал из ее рук той власти, какую она впоследствии предоставит Потемкину.
Как мы уже говорили, Потемкин торопился продемонстрировать Екатерине свою смелость и остроумие, а ее приветливое обращение давало ему такую возможность. Как-то ему случилось забрести в гостиную, где Орлов играл с императрицей в карты. Нагнувшись над столом, он стал заглядывать в карты фаворита. Тот прошептал ему, чтобы он убирался, но Екатерина перебила его: «Пусть. Он нам не мешает».[89]
В конце лета 1762 года Потемкин получил свое первое — и последнее — заграничное поручение: отправиться в Стокгольм известить графа Ивана Остермана, русского посла в Швеции, о новом царствовании. Именно в эту северную страну традиционно отсылали от русского двора слишком пылких влюбленных. (По сходным причинам ранее туда отправлялись сам Панин и первый возлюбленный Екатерины Сергей Салтыков.) Из немногих дошедших до нас свидетельств о раннем этапе карьеры Потемкина можно понять, что он не сделал никаких выводов из этого урока и продолжал свою игру, как будто напрашиваясь на более суровые меры.
По его возвращении Екатерина продолжала выказывать к нему прежний интерес. Потемкин, которого она позднее будет называть своим учеником, использовал все возможности такого положения. Однажды, исполняя свои обязанности камер-юнкера, он сидел за столом напротив императрицы. Она спросила его что-то по-французски. Он отвечал по-русски, а когда ему указали, что отвечать государю следует на том же языке, на каком предложен вопрос, парировал: «А я, напротив того, думаю, что подданный должен ответствовать своему государю на том языке, на котором может вернее мысли свои объяснить; русский же язык учу я с лишком двадцать два года»: типичный пример его галантной дерзости.[90]
Екатерина сама занялась устройством карьеры своего юного протеже. Зная его интерес к религиям, она назначила его помощником обер-прокурора Синода и позаботилась самолично очертить круг его обязанностей. В ее указе от 19 августа 1763 года говорилось: «Повелели мы в Синоде беспрерывно при текущих делах, а особливо при собраниях, быть нашему камер-юнкеру Григорию Потемкину и место свое иметь за обер-прокурорским столом, с тем, дабы он слушанием, читанием и собственным сочинением текущих резолюций и всего того, что он к пользе своей за потребное найдет, навыкал быть искусным и способным к сему месту для отправления дел, ежели впредь, смотря на его успехи, мы заблагоусмотрим его определить к действительному по сему месту упражнению». Первое участие Потемкина в работе Синода было кратко, возможно, из-за враждебности Орловых, но из указа Синода за № 146 мы знаем, что он ежедневно посещал заседания весь сентябрь 1763 года.[91]
Восхождение началось.
Демонстрируя свои чувства императрице и начиная политическую карьеру, Потемкин не стремился ограничивать себя: Алкиви-ад снискал репутацию удачливого любовника. В самом деле, чего ради хранить верность Екатерине, пока место около нее занято
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});