дамы вызвать на поединок её мужа? Тем паче, если шляхтянка обвиняется в ведьмовстве.
— Что же суд постановил? — спросил практичный Генрих.
— Внял доводам моего поверенного. Тот призвал свидетелей, поклявшихся под присягой, что Чеслав, лишь раз увидав, год меня добивался, сватов слал к «коханой»… Ни одни чары так долго не держат душу в плену. Судья спрашивает: отчего же в ведьмовстве жену подозреваешь? Тот: так семь лет живём, и Бог детей не послал, понятное дело — без ворожбы не обошлось. А я не постеснялась: слаб мой муженёк на это дело, какие уж дети. Надеется после развода, что свежая купчишка его вдохновит. Нет, только ещё одной бабе жизнь испортит.
— Представляю…
Глеб отпил большой глоток пива. В каждом новом месте оно отличалось вкусом, но не уступало качеством.
История незадачливого супруга и возмущала, и одновременно всколыхнула некую мужскую солидарность. Признать свою половую слабость — мужику тяжко в любом веке. Но вот перекладывать грех на жену да ещё пытаться её обобрать — подло.
— Суд решил: иск Чеслава Понятовского отклонить, мой встречный признать. Имущество теперь разделено, муж не вправе продать моё приданное и пользоваться доходами с него. Так что я теперь самостоятельная… и чрезвычайно одинокая женщина. С клеймом ведьмы.
— Слышал, у каждой ведьмы есть небольшой хвост. Сестра, не пытался ли твой супруг этим оправдать своё дерзкое обвинение?
Генрих состроил улыбку, замаскировав истинный вопрос: так имеется хвост или как?
— Ему же лучше других известно — никакой чепухи у меня на теле не имеется. Но как показать это судьям? Там же — мужчины!
— Которые могли бы пригласить монахиню, уединившуюся с вами и осмотревшую. Потом под присягой рассказала бы, что не узрела никакого ведьминского знака. Но, я так разумею, итог тебя устроил?
— Как тебе сказать, брат Генрих… От козней господара Понятовского я получила охранный лист. Но по-прежнему остаюсь мужней женой. Встретив достойного, не вправе идти под венец, при живом-то первом супруге. Стало быть — не видать мне детей. Прижить внебрачного — грешно…
— Прелюбодеяние есмь грех, — согласился Глеб. — Но Господь велел сотворённым им чадам: плодитесь и размножайтесь. Коль муж не дал тебе счастья продления рода, то Бог простит, если найдёшь иной путь.
Щёки шляхтянки опалил пунцовый румянец.
— Непременно расскажу своему духовнику…
— Ты вольна в своих поступках, панна. Но батюшка, даже рукоположенный, не то что мы с Генрихом — простые монахи, всего лишь человек. А Бог живёт в вашем сердце. Спроси своё сердце и тем самым спроси Бога.
— Матерь Божья! — женщина всплеснула руками. — Какой же камень вы сняли с моей души!
Далее говорили о вещах более практических. Софья настояла всем вместе ехать в Межицу, там повозке заокеанских братьев дадут достойный ремонт, чтоб экипаж выдержал дорогу до Полоцка и обратно.
— Только чтоб не случилось, как в фильме «Формула любви», где местный мастер специально разобрал карету графа Калиостро ради задержки их отъезда, — промолвил Глеб по окончании ужина. — Нам необходимо в Полоцк. Следов Кирилла ни разу не обнаружили, а дорога-то одна. Он верхом ехал, колёса не менял. Быстрее нас. И вряд ли задерживался, как мы в монастыре. Что с ним стряслось, не знаем.
— Верхом соглашусь только на мотоцикл… А София-то какова! Расцвела прямо, когда ты разрешил ей грешить. Приедем к ней в поместье, держите меня трое!
Для усиления искуса Глеб на следующий день отправил сладкоречивого монаха в её возок, а сам шёл рядом с лошадьми, тянущими сломанную телегу. Часа в три после полудня действительно прибыли в поместье, гораздо большее, чем у Заблоцкого. Двухэтажный особняк, возвышающийся в стороне от хозпостроек на невысоком холме у излучины реки, крупным шрифтом сообщал о состоятельности владельцев, круче — только магнатский замок. Почему София сэкономила и не взяла сопровождающих слуг с оружием? Верно, лишний раз пыталась показать самостоятельность.
Изображение из открытого источника https://babiki.ru/blog/zawieruszynski/62966.html
— Задержимся хоть на денёк? — полувопросительно заявил Генрих, выбравшись из экипажа. — Помоемся как люди, в баньку сходим. А то запаршивеем скоро. Умерщвление монашеской плоти — не для меня, майор.
— Убедил. Ночуем. Только завтра утром — в путь.
Боевая задача никуда не делась. Но одновременно произошло врастание в местную жизнь. Привыкли к её мелким радостям. А как иначе?
* * *
Авторское примечание к главе пятой. Баллада «Поход на Франкфурт» поэта XVI века М. Стрыйковского приведена в обработке З. Сосновского. Исполнение этой баллады фолк-рок группой «Стары Ольса» можно услышать и увидеть тут: https://www.youtube.com/watch?v=nqGWhQf9LxU
Глава 6
Выехали на утро, когда София ещё почивала, не выйдя к завтраку. Генрих выглядел истощённым, но весьма довольным.
— И правда — колдунья! Пусть без хвоста, — делился он впечатлениями, подстёгивая лошадей. — Конечно, всяких постельных хитростей нашего времени не знает, зато страсти — вагон. Как набросилась! Жаль, что ты не присоединился, намекала же. Её запала хватило бы и на двоих, и на троих. А, пуританин?
— Да, пуританин. Пришла холопка, натёрла мне спину в баньке мочалом, и это всё. Потому что… Вот представь, возвращаюсь домой в январе двадцать шестого. Жена между делом спрашивает, как оно там, в командировке. Не прямо так, но ясно намекает. Конечно, с полной уверенностью могу поклясться, что мой шестидесятитрёхлетний вялый стручок ни в какие норки не заглядывал. И это будет правда. Но не вся.
— Ей же не обязательно знать подробности.
— Но я-то знаю.
— А уверен, что благоверная тебя всегда верно ждала? Из Афгана, из Сирии, из Грузии. Короче, отовсюду, куда тебя заносило. Это только у Штирлица жена терпела десятилетиями ради единственной встречи в кафе. И то — кино. Представь, они не виделись лет десять-пятнадцать, бедняжка постарела. Напротив — красавец-мужчина в чёрном мундире СД, вокруг полная Германия молоденьких вдовушек, чьих Гансов наши отцы и деды перемножили на ноль на Восточном фронте. Если бы Штирлиц не трахался периодически с бабами, его моментально взяли бы под колпак: спит с мужиками, с козами или с кем-то ещё? Ради одной только шпионской легенды должен был присовывать. Советская супруга всё понимает… но и она — живой человек, от неутолёнки на стену лезет. Или нет?
— Ты прав в одном: это — всего лишь кино. Штирлиц как идиот расхаживает в чёрной парадке, а не в