ходили с самодельными сумками, сшитыми из холста с наружными карманами для чернильниц-непроливашек, которые несмотря на название прекрасно проливались и оставляли пятна на сумках и тетрадях. Чернила изготавливались в домашних условиях из сажи с добавлением марганцовки. Были особые мастера этого дела, у которых они получались фиолетовыми, яркими, блестящими, для чего требовалось добавить чуть-чуть сахарку. Однако у большинства чернила получались бледными и быстро выгорали, соответственно и письмо было некрасивым. Из холста делали и так называемую "азбуку» — нашитые на кусок материи кармашки для бумажных букв алфавита, из которых складывали слова. Тетрадей, так же, как и бумаги в продаже не было. Их выдавали в школе — в клеточку, в линейку, а для уроков чистописания в косую линейку. Видимо их не хватало и часть нужно было приобретать самим. У нас тетради с братом были, наверное, мама «доставала» их, обменивая на натуральный продукт. Другие делали их сами, сшивали из разных листочков и даже из газет. Конечно, была проблема и с перьями для ручек. Только после возвращения папы с войны у нас появились роскошные костяные японские ручки и хорошая бумага, видимо какая-то специальная — белая до голубизны с тончайшими блёклыми голубыми и розовыми полосками.
Часто ученики приходили в школу раньше времени боясь опоздать, но в здание нас не впускали даже в сильные морозы. Таких всегда было много, и мы набивались плотной толпой в промёрзший тамбур. Потом нас впускали в раздевалку, мы сдавали пальто и получали номерки. Однажды я потеряла номерок, пальто мне не отдавали, посылали к директору для объяснения. На это я никак не могла решиться, все ушли, а я долго сидела в пустом холодном коридоре. Когда совсем замерзла, не придумала ничего лучше, как пойти домой без пальто. Как я бежала в одном свитерке сквозь морозный туман запомнилось мне на всю жизнь. Домой я пришла почти оледеневшая, но насколько помню, потом даже не заболела. На следующий день всё же пришлось идти к директору вместе с мамой. Мое жалкое пальтишко было заброшено в её кабинете на шкаф, а мы с мамой вместо извинения за преступную бездушность персонала получили строгое внушение.
В начальных классах школьных развлечений было немного. На переменках нам было, велено взявшись за руки ходить по коридору и петь песни. Чаще всего пели "Дан приказ ему на Запад, ей в другую сторону, уходили комсомольцы на гражданскую войну…" Картина выглядит печальной, но внутреннее ощущение было прямо противоположным. Убогость жизни была естественным состоянием и не замечалась, всё происходящее казалось очень значительным, а сами мы радовались по всякому поводу и без него. Помню себя с серой шалью плечах, а поверх неё тоненькие косички, заплетенные тряпочками вместо лент, которых у меня не было. Настоящие атласные ленты были у немногих, купить их было негде и они конечно же были моей мечтой. И вот в один прекрасный день ленты «завезли» в магазин. Назавтра некоторые девочки явились в школу с большими красными и голубыми бантами. Мама тоже стояла в очередь, но ей досталось только полтора метра узкой синей ленты. Её разрезали пополам и, к моему огорчению, бантики получились совсем маленькими.
Потом наши одежды украсились красными звездочками из картона, обшитого сатином — весь класс вступил в октябрята. И началась настоящая общественная жизнь — сборы звена, отряда, какие-то занятия. Я участвовала во всём этом с искренним удовольствием вплоть до переезда в Новосибирск. А потом всю оставшуюся жизнь любыми способами уклонялась от подобных мероприятий, хотя всё-таки в конце концов пришлось поучаствовать и немало. Из Маслянинского краеведческого музея, с которым я связывалась лет 10 назад в процессе печати моих воспоминаний в местной газете, я получила фото нашего первого класса. Этой фотографии у меня не было, и я с большим интересом её разглядывала, пытаясь вспомнить имена, фамилии и лица моих соучеников. Себя я нашла в нижнем ряду третьей слева, первым сидел мальчик в белой рубашке Володя Петров, единственный владелец коробки цветных карандашей, он никому кроме меня их не давал. Возможно, потому что был другом моего брата, а может быть (более лестный для меня вариант) я ему нравилась. В центре наша учительница Ада Филипповна, круглолицая, вся в веснушках, добрая, весёлая и с одной рукой. Рядом с ней моя подруга по парте Шура Пилипенко — хмурая, нелюдимая девочка, но мне она нравилась и мы отлично ладили. Шура жила в детском доме, я очень хотела, чтобы она ходила ко мне после уроков, но, как я понимаю, это не приветствовалось. Только один раз она по моему настоянию отпросилась, но больше не приходила — или ей у нас не понравилось или больше не разрешали. Вторая подруга Эрна была из переселенных немцев, фамилию её я забыла, а третья — Тамара Беляева, дочь директора школы. Я часто у неё бывала, но встречи с матерью избегала. В их доме жила домработница, мастер разных рассказов особенно страшных. Как-то я, наслушавшись таких рассказов и возвращаясь вечером домой чуть не умерла от ужаса. Было темно, абсолютно безлюдно и так тихо, что пугал скрипит снег под собственными валенками. В небе сияла огромная луна, окна домов чуть светились жёлтым светом ламп. И вдруг раздался, как мне тогда показалось, страшный грохот. По ощущению это было как взрыв бомбы и только потом я сообразила, что просто заработал мотор в маленькой электростанции при типографии.
После четвертого класса уже активно действовали разные кружки, которые мы выбирали сами. Силами драматического кружка ставились спектакли, например, "Три апельсина", который в школе имел успех не меньший, чем современный "Властелин колец". Моей коронной ролью была роль кочегара в моноспектакле по рассказу Зощенко "Кочерга", публика всегда дружно смеялась. В гимнастическом кружке мы делали "мостики", "шпагаты", создавали так называемые «пирамиды" — композиции из различных акробатических фигур. Главной площадкой выступления, конечно, была в школе, а иногда Дворец пионеров и избирательные участки во время выборов. Других представлений тогда не было, поэтому полные залы и успех зрителей был обеспечен.
Мне очень хотелось учиться в музыкальной школе игре на пианино. Источником этого желания была стоящая в комиссионном магазине старая фисгармония. Меня привлекали два медных подсвечника над клавиатурой, и я очень живо представляла, как я играю при свете свечей. По поводу слуха я почему-то не сомневалась, а надо было просто сходить и проверить слух, и проблема бы исчезла сама собой.
Учительница по литературе читала нам стихи и прозу и в занимательной форме рассказывая о писателях и поэтах. Мне