Читать интересную книгу Жду ответа - Дэн Хаон

— Приготовлю тебе изумительный ужин, — сказал Джордж Орсон. — Севиче[22] из трески. Тебе понравится.

И Люси на него оглянулась, оторвавшись от «Моей прекрасной леди», которую смотрела по второму разу, притворяясь полностью сосредоточенной. Будто не провела почти весь день в состоянии черной паники. Позволила ему наклониться, прижаться губами ко лбу.

— Ты моя единственная, — шепнул он.

Хотелось бы верить.

Даже сейчас, среди полной неопределенности, остаются его пальцы, сжимающие ладонь, случайное прикосновение плеча к плечу, его крепкое тело. Сфокусированное присутствие. Возможно, примитивное утешение, но для успокоения достаточно.

Еще есть вероятность, что он о ней позаботится. Возможно, приезд сюда с ним — не ошибка. Эта мысль искрой вспыхивает в сером суровом безграничном небе. Может, они еще вместе разбогатеют.

Она смотрела вниз на колею, тянущуюся сквозь кусты, прикрыв рукой глаза от ветра и пыли.

— Держи, — сказал Джордж Орсон, протягивая свои очки, и она их взяла.

«Девчонки, которые считают себя умней всех, — сказала ей однажды мать, — в конечном счете оказываются глупее всех».

Это одна из причин, по которым Люси еще не уехала. До сих пор чувствуется ядовитое жало. Девчонки, которые считают себя умней всех. Сама мысль о возвращении в Огайо, в хибару, к Патрисии. Ни колледжа, ничего. Все от души потешатся над ее самомнением. Над самонадеянностью.

Ее никто здесь насильно не держит. Разве Джордж Орсон не повторяет, что она может уехать когда пожелает? «Слушай, Люси, — повторяет он в их многочисленных уклончивых беседах о сложившейся ситуации. — Слушай, я понимаю, ты нервничаешь, и просто хочу, чтобы знала: если вдруг почувствуешь, что утратила ко мне доверие, если решишь, что ничего не получится, всегда можешь уехать домой. Всегда. Я с сожалением, но с полным пониманием куплю тебе билет на самолет и отправлю в Огайо. Или куда скажешь».

Вот так.

Значит, существуют альтернативы, и в последние дни и недели она их рассматривает.

Почти явственно видит себя в самолете, видит, как идет по проходу, садится в узкое кресло у грязного окна. Куда летит? Обратно в Помпею? В какой — нибудь большой город? В Чикаго, в Нью-Йорк или…

В какой-нибудь большой город, где…

Больше ничего не видно.

Она всегда была полна идей насчет будущего. В принципе мыслит практично, планирует заранее. Мать называла ее «амбициозной», причем вовсе не для комплимента.

Помнится один вечер незадолго до смерти родителей, когда отец поддразнивал Патрисию с ее ручными крысами, шутил, что крысы от нее парней отпугивают, а мать, которая внимательно слушала, моя посуду, вдруг резко его перебила.

«Ларри, — сурово врезалась мать, — лучше будь полюбезней с Патрисией, — оглянулась и вдохновенно взмахнула кухонной лопаточкой в мыльной пене. — Потому что я тебе так скажу: именно Патрисия позаботится о тебе в старости. Если будешь по-прежнему столько курить и к пятидесяти пяти годам станешь таскать за собой на колесиках кислородный баллон, то не Люси будет возить тебя по врачам и покупать продукты, это я тебе точно скажу. Как только она выйдет из школы, то сразу исчезнет, потом ты пожалеешь, что дразнил Патрисию».

«Черт побери!» — сказал отец Люси, и Люси, внимательно разглядывавшая кухонный стол, подняла голову.

«При чем тут я? — сказала она, думая, что в основном мать права. Она вовсе не собирается торчать в Помпее, ухаживая за больными родителями. Оплатит содержание в лечебнице или в доме престарелых. И все-таки дурно со стороны матери вот так сравнивать ее с Патрисией, поэтому она бросила на нее обиженный взгляд. — Не знаю, что плохого в желании поступить в колледж или чем-нибудь другим заняться».

В то время она задумала стать юристом, специализироваться на корпоративном праве, где, говорят, крутятся большие деньги. Или заняться инвестиционным банковским делом, ценными бумагами: «Меррил Линч», «Голдман Сакс», «Леман бразерс», что-то вроде того. Воображала сверкающие кабинеты — сплошное стекло, полированное дерево, голубой свет, окна во всю стену, за которыми парят в воздухе горизонты Манхэттена. Даже скачивала информацию с веб-сайтов крупнейших компаний насчет стажировки и практики, хотя, оглядываясь назад, было ясно, что там не берут в стажеры и практиканты выпускников средней школы из Огайо.

Мать на редкость враждебно отнеслась к идее.

«Не знаю, смогу ли я стерпеть юриста в семье, — едко бросила она. — Не говоря уже о банкире».

«Не будь смешной», — сказала Люси.

И мать насмешливо вздохнула.

«Ох, Люси, — сказала она, застегивая жесткую розовую больничную блузу, собираясь на дежурство в больницу. Просто младшая медсестра, даже не дипломированная, даже не закончила четырехлетний колледж. — Вопрос стоит об одном: „Что я с этого буду иметь?“ Одни деньги, деньги, деньги. Это не жизнь».

Люси минуту молчала. Потом тихо сказала: «Мама, ты не понимаешь, о чем говоришь».

Теперь, шагая с Джорджем Орсоном к старому причалу, она снова думала об отъезде, вновь представляла себе самолет, улетающий куда — то в пустоту, как рисованный аэроплан за поля страницы комикса — в никуда.

Или можно остаться.

Надо серьезно и честно обдумать, сделать выбор. Известно, что Джордж Орсон замешан в какой-то противозаконной деятельности; известно, что он очень многого ей не рассказывает — у него масса секретов. Ну и что? Разве не секретность и загадочность привлекли ее в первую очередь? Нечего отрицать. А пока сами деньги реальные, пока в этом смысле положение можно поправить…

Дошли до постройки в конце дороги. Одноэтажный фасад с витриной, вывеска, на которой написано: «Универсальный магазин и заправка» — устаревшим шрифтом, а пониже перечень товаров: «Наживка… лед… сэндвичи… холодные напитки…»

Похоже, магазин закрыт со времен конных дилижансов. Возле таких заведений останавливаются путники в старых вестернах.

Хотя здесь все так, осознала она. Сухой ветер, суровый климат, пыль. Все превращается в древность.

Джордж Орсон стоял, склонив набок голову, прислушиваясь к слабому скрипу петель, на которых висит старая доска с рекламой сигарет. Его лицо ничего не выражает, как фасад магазина. Окна разбиты, забиты кусками фанеры, кругом мусор — вылинявшая обертка от конфеты, пластиковый стаканчик, листья и прочее кружатся в хороводе на заляпанном машинным маслом асфальте. Бензоколонки еще стоят, молчат.

— Эй! Есть здесь кто-нибудь? — крикнул Джордж Орсон.

Он ждал почти с надеждой, будто кто-нибудь в самом деле ответит, скажем, чей-нибудь призрачный голос.

— Здравствуйте! — крикнул он по-русски. Старая шутка. — Конисива!

Вытащил шланг из крепления на боку колонки, нажал для пробы на ручку подачи бензина, но, конечно, ничего не добился.

— Вот таким будет конец цивилизации, — сказал Джордж Орсон. — Как думаешь?

Когда Джордж Орсон был ребенком, озеро — водохранилище — было самым крупным в районе. Двадцать миль в длину, четыре в ширину, глубина у плотины сто сорок два фута.

— Пойми, — сказал Джордж Орсон. — Люди ехали отовсюду, из Омахи, из Денвера, за сотни миль. Во времена моего детства это было что-то потрясающее. Сейчас трудно представить, что здесь кипела жизнь. Помню — смотришь с дамбы, даже конца не видишь. Колоссальное озеро, особенно для бедного мальчишки из Небраски, который никогда океана не видел. А теперь похоже на кадры, снятые в Ираке. Один мой приятель-геолог рассказывал, как пересыхает Евфрат, показывал снимки — точь-в-точь похоже.

— М-м-м, — проворчала она.

Он любит вставлять такие подробности. Приятель-геолог — какой-нибудь одноклассник, с которым он бегал в школу в незапамятные времена. Знает самых разных людей, истории, мелочи, которыми время от времени старается произвести на нее впечатление и которые — да — она признает занимательными. Самой очень хотелось бы знать людей, из которых выросли геологи, известные писатели и политики, как из однокашников Джорджа Орсона.

Люси подала заявления в три университета: Гарвардский, Принстонский, Йельский.

Только они ее привлекали — самые знаменитые, самые крупные…

Воображала себя в кампусах — стоит под статуей Джона Гарварда перед Юниверсити-Холлом, бежит через двор Маккоша в Принстоне с книжками под мышкой, идет по Хиллхаус — авеню в Нью-Хейвене, «красивейшей улице в Америке», согласно буклетам, по пути на прием в президентском доме…

Впервые появляется робко — у нее нет красивых нарядов, но это абсолютно не важно. Одежда простая, темная, скромная, можно даже сказать, загадочная. В любом случае вскоре все, подобно Джорджу Орсону, оценят ее тонкое остроумие, острую чуткость к абсурду, колкие комментарии в аудитории. Вместе с ней в комнате общежития будет жить какая-нибудь наследница, и, когда Люси, наконец, стыдливо признается, что она сирота, ее, может быть, пригласят на каникулах в Хэмптоны,[23] на мыс Код, куда-нибудь вроде того…