Читать интересную книгу Любовь напротив - Серж Резвани

После недолгих колебаний я решил быстренько подняться к ним на этаж и через дверь дать знать о моем присутствии, надеясь, если мои расчеты были верны, прервать их в самый кульминационный момент. Таким образом, отныне, когда бы они ни занимались любовью, их всегда будет преследовать мысль о моем присутствии, что я могу помешать им… как в том плохом то ли французском, то ли английском, но точно не американском, фильме «Что везете?» Да, я навсегда встану между ними! Я торопливо сполз со своего «насеста» и закрыл дверь, не забыв при этом поставить на место вырванную из дверного косяка скобу с продетой в нее дужкой замка. Мне повезло, и я никого не встретил ни в коридоре, ни на черной лестнице. Я быстро поднялся к ним, постучал в дверь и назвал себя. В ответ тишина. Я собирался постучать снова, как вдруг из полумрака снова появилась та самая старуха.

— Вы зря теряете время, они там, поверьте мне, я знаю. Но они вам не откроют. Как и той даме в норковом манто, которая приходит каждое утро и, как вы, напрасно стучится.

Дама в норковом манто? Что еще за дама в норковом манто? Я пулей слетел вниз и, по-прежнему незамеченный, поднялся на чердак дома напротив. Я запыхался, руки мои тряслись, что стало с пресловутым хладнокровием «фон С.» в такой непредвиденной ситуации? Я снова вытащил скобу из дверного косяка, вошел в комнату и торопливо взобрался на комод. Как и в первый раз, с комода я перебрался на качающуюся под моим весом рухлядь, которая так хорошо послужила мне прошлый раз. Никого! В окне мне хорошо был виден угол развороченной постели, на которой лежало сброшенное кимоно Алекс. Да, знакомое кимоно было на месте, но без нее! Должно быть, они находились в голове кровати, но при наблюдении с моей точки та часть мансарды попадала в «мертвую зону». Конечно, удобнее было бы следить за ними не с этого места, а с другого, двумя комнатами левее, думал я, сдерживая приступы нервного смеха, сотрясавшего меня при мысли о комичности ситуации, в которой я оказался. Как же это меня угораздило? Я, чьим кумиром был самый хладнокровный, самый сдержанный человек из всех известных Голливуду, вел себя с недопустимой неловкостью и горячностью… Хотя, по правде говоря, ситуация, когда я шпионил за Алекс и Шамом, не отличалась от той, в которой находился Фон, всегда кравший у жизни знаменитые кадры большинства своих, ныне исчезнувших, фильмов. Если… если не считать, что у меня в руках не было камеры, чтобы украсть происходящее в окне напротив. Со мной были только мои глаза, воображение и распаленное желание. Я был — по причине отсутствия камеры — не вором, а вуайеристом. Не знаю, почему вдруг в этой странной ситуации я вспомнил о «Свадебном марше», фильме, который никто никогда не увидит таким, каким Фон его задумал и, действительно, снял на камеру — с пустыми кассетами, как ходят слухи. Об этом я уже говорил, но разве можно пресытиться такой страстью и величием? Строхайм воссоздал на съемочных площадках Голливуда громадный вавилонский бордель, населив его опытными жрицами любви всех рас и из разных стран: китаянками, японками, еврейками, турчанками, испанками, австрийками… и, конечно, француженками. Никто из них не скрывал «своей» специализации. Говорят даже, что нагие женственные юноши с телами без единого волоска танцевали в белых париках под музыку голых, покрашенных в белый цвет музыкантов, в то время как черные «рабы» с лоснящимися от масла телами, увешанные золотыми, серебряными и стальными цепями, закованные в «пояса целомудрия» с замками в форме сердца, свирепо насиловали сиамских сестер-близнецов, наполовину согласившихся на это…

Но к чему тут эти видения, когда я, нелепо взгромоздясь на колченогий стол перед окном, похожим на погасший экран, дивился тому, что попал в ситуацию, обратную той, которую Голливуд представляет своим насильникам-денди, вооруженным кинокамерами? Кто бы сообразил, в чем тут дело? Неожиданно меня поразила невероятная убогость собственной мечты по сравнению с мечтой Строхайма, словно пребывание здесь стоило всех барочных излишеств кино, источающего зловонные долларовые миазмы. Это было подобно озарению. Да такому, что человек, спустившийся со своего дурацкого насеста, уже мало чем напоминал того, который взобрался на него минутой раньше. Я думаю, умная личность поймет, что существуют художественные ситуации настолько банальные, что отмечены «блеском», который я бы квалифицировал, как… э-э, нечто, не поддающееся определению. И, находясь, как мне кажется, под воздействием все того же озарения, я вдруг остро почувствовал желание немедленно обменять свой «Бьюик» на одну из первых 2CV[37] — этакую консервную банку на колесах, при виде которой люди уже тогда не могли сдержать ироничной улыбки.

А теперь я должен рассказать, что произошло тот момент, когда я неловко сползал с кучи хлама, который использовал в качестве своего наблюдательного пункта.

— Что вы здесь делаете?

В дверном проеме кладовки стояла молодая женщина, внешне похожая на мальчишку. Ее, несомненно, привлек шум передвигаемой мебели и моя возня в захламленной комнате. Она напоминала мне Джуди Гарланд в фильме «Звезда родилась»[38] — одной из немногих цветных кинолент, достойной восхищения именно за цветовое решение. Сразу скажу то, что узнал от нее позже, поскольку иногда жизнь преподносит нам почти романтические сюрпризы, которые стоят того, чтобы упомянуть о них в повествовании, подобном этому. По случаю, который можно было бы назвать чудом, она жила этажом ниже, занимая вторую комнату слева, если считать от кладовки, служившей мне наблюдательным пунктом. То есть именно там, откуда, по моим расчетам, должна была просматриваться та часть мансарды, где находилась кровать Шама и Алекс. По тому, как эта молодая незнакомка разговаривала и смотрела на меня, было ясно, что мой вид ее нисколько не напугал — причину этого я понял чуть позже. Судя по всему, больше всего ее озадачили два момента: мое труднообъяснимое пребывание на куче пыльной мебели и явно взломанная дверь. Я быстро успокоил ее, пустив в ход свое обаяние, обычно безотказно действующее на женщин: в данном случае мне понадобилось всего лишь встретиться с ней взглядами. Не стоит хвастаться в том случае, когда это не стоило мне никаких усилий. Я решил ничего не скрывать от нее и честно признался, почему находился здесь и в каких отношениях был с ее соседями напротив. В итоге я с радостью узнал, что она сама уже давно подсматривала за ними и не лишала себя этого удовольствия, особенно, когда на мансарде горел свет. Более того, когда мы с ней раззнакомились, она призналась, что заметила меня во время моих посещений мансарды и, само собой разумеется, за рулем «вашей прекрасной американки». Наконец, она без всяких церемоний со смехом пригласила меня к себе, чтобы я сам смог убедиться, насколько хорошо из ее окна просматривалась мансарда Алекс и Шама. Более того, по чудесной случайности именно с ее постели была полностью видна кровать тех, в чью жизнь я так страстно стремился вторгнуться. Поэтому не стоит удивляться тому, что за этим последовало, как не стоит ожидать и подробного описания эротических сцен, поскольку Джульетта, в самом деле, была той, кого всегда изящно именовали — чертенок в юбке.

Конечно, я едва ли скажу что-то оригинальное, но всем известно, что Дон Жуан не пропускает ни одной женщины. Трахать их всех — чуть ли не его долг. Но те поклонники Дон Жуана, кто восхищается им, так сказать, снаружи, не будучи им сам, как, например, бедняга Жув, который едва ли знает, что такое женщина, те, кто привык мыслить стереотипами, не понимают, даже не догадываются, что настоящий Дон Жуан не трахает, а является, по существу, карающим ангелом, что он есть чистый продукт культа девы Марии. Я не совсем согласен с Камю, который утверждал, что Дон Жуан любит всех женщин.

Дон Жуан и любовь? Какая банальность, недостойная одного из немногих наших философов, вышедших из народа! Лично я считаю, что Дон Жуан, будучи испорченным продуктом куртуазной любви, — придуманный к тому же жалким испанским священником, — вовсе не любит женщин, поскольку проникает в них лишь для того, чтобы пройти насквозь, и тем самым наказать этих чудовищных самок, какими они все являются, по мнению Молина[39]. Что касается меня, то я уже говорил: меня привлекают лишь поистине «чудовищные» женщины. Те, которые всегда шли вопреки установленным законам и нормам морали, отказываясь превращать свою матку в машину по воспроизводству «рода человеческого». Я беру слово «чудовищные» в кавычки, поскольку женщинам непозволительно иметь другие качества помимо тех, что раз и навсегда были определены, как типично женские. Множество брошенных женщин, которые с горечью называют себя «крольчихами», «тряпками», «чушками», — эти слова они используют для самоуничижения — действительно не заслуживают ничего, кроме презрения. Это стадо жалких самок представляет собой отстой человечества. Машины для воспроизводства вида, бессловесные твари без личной жизни, без выдумки, с одной лишь идиотской верой в свое самопожертвование. И если они вдруг воображают, что им удалось «освободиться», то они с восторгом принимают ценности своих бывших угнетателей и эксплуататоров. Кем они тогда становятся? Шпионами, солдатами и так далее… короче, они, сами того не сознавая, воссоздают того ненавистного самца, который всегда гнездился в них, ибо изо всех сил стремятся принять его облик и, не раздумывая, берут на вооружение его идеологию насилия. Если бы после стрижки под ноль и напяливания мужской униформы эти дуры могли отрастить себе усы и козлиную бороденку, они, как мне кажется, были бы самыми счастливыми из людей. Джульетта принадлежала к числу тех молодых женщин, которые были готовы осуществить женскую мечту, проистекавшую от желания сравняться с «мужчиной» на его собственной территории. По ее собственным словам, она была полицейским-аспирантом, хотя я так и не понял, что на самом деле обозначало это звание. Я знаю лишь то, что она небезуспешно участвовала в соревнованиях по стрельбе и готовилась к поступлению в Национальную школу полиции. Подробности меня совсем не интересовали, и эту тему мы закрыли. Что касается всего остального, то я не отвергал ее заигрываний, и вскоре ее твердая и узкая кровать стала моим наблюдательным пунктом и вместе с тем местом… как бы это сказать?.. братской любви. Короче, она трахалась просто и без всяких фокусов, совсем не так, как Сара и многие другие женщины, которые оказывались в пределах моей досягаемости. Я не буду углубляться в подробности некоторых… э-э-э, эротических отклонений, что ли? Однако я должен вкратце высказаться по этому поводу, не потворствуя подобным описаниям, которыми не грешат лишь считанные современные романы, — эти произведения удушены духом времени. Признаюсь: мне, как и многим другим, доводилось участвовать в групповухе, когда возбуждение провоцируют не твои собственные действия, а действия окружающих, то есть, когда в собственных органах предполагается ощущать то наслаждение, которое, как ты догадываешься или воображаешь, испытывают те, кто трахается вокруг тебя. Подобные акты совместных плотских… или визуальных утех, происходящие по взаимному согласию и желанию всех участников, меня никогда особо не возбуждали, но и не отвращали, как, впрочем, и церемония сама по себе… если не считать того, что мое обостренное чувство прекрасного всегда страдало при виде волос в неположенном месте, дряблой кожи, перекачанных мышц, чрезмерной худобы… Но вот что навсегда отвратило меня от подобного рода коллективных развлечений, так это запах пота — тривиальная вонь, замаскированная к тому же избытком парфюмерии, — множества голых людей обоих полов, старых и молодых, полных и худых, лихорадочно совокупляющихся в относительно небольшом замкнутом пространстве. И если в начале своего повествования я посчитал необходимым подробно рассказать о своем приобщении к сексу, о том восхитительно эротичном опыте, приобретенном в компании с Робертой и Гарольдом, то только для того, чтобы поднять пассажи этих хроник, имеющие отношение к «любовным наслаждениям», на приличествующий им уровень эстетического нарциссизма. Если я вкратце описал комнатушку Джульетты с ее узким спартанским ложем, откуда отлично просматривалась мансарда Алекс и Шама, то лишь потому, что там произошло нечто непредвиденное, хотя и ожидаемое; да, нечто особенное, что, случившись, — и не единожды, — могло бы сойти за плод моего воспаленного воображения: их любовные игры в освещенном окне напротив. Как в случае с Сарой, когда мне случалось провести с ней ночь и, казалось бы, похитить у нее нечто оставленное Шамом до знакомства с Алекс, благодаря ее соседке напротив я испытал ощущение, что также краду что-то таинственное, происходящее между ними. Позже, занимаясь с Джульеттой скачками на ее узкой и твердой солдатской койке, мы инстинктивно подстраивались под темп движений Алекс и Шама, объятия которых смутно видели в окне, словно смотрели фильм с последнего ряда кинозала. Так было и в самый первый раз, когда Джульетта застукала меня на чердаке и, по сути дела, изнасиловала, пока я, не отрываясь, упивался восхитительным действом, происходившим в мансарде напротив. На самом деле, в тот день работало только мое воображение, поскольку в отличие от первых отчетливых сцен, подсмотренных из пыльной кладовки, расположенной точно напротив окна Алекс и Шама, лишь небрежно брошенное знакомое кимоно свидетельствовало о том, что нагие фигуры, словно светящиеся собственным светом в полумраке алькова, — это именно они.