Читать интересную книгу Смерть в день рождения - Найо Марш

— Ох, уволят вас когда-нибудь. Ну пошли.

Они начали спускаться вниз.

— Оставшиеся гости, — говорил Фокс, — во второй комнате справа. Это те, которые были с покойной до времени ее ухода из оранжереи. И только эти люди покидали место расположения всех приглашенных перед началом речей. А кстати, сэр, до того момента, когда начались речи, здесь находился фотограф, а кинооператоры со своими камерами заняли весь первый пролет. Кроме того, рядом с внутренней лестницей было устроено что-то вроде бара. Я говорил с барменом. Он утверждает, что пока он там был, никто, кроме няни и Флоренс, наверх не поднимался. Это гостиная покойной или, как они ее называют, — будуар. Кабинет — первый направо.

— Где лекарь?

— В теплице. Мучается с похмелья. Поднять его?

— Пожалуйста.

Они расстались. Аллейн, постучав в дверь будуара, вошел. Рози сидела в кресле с журналом в руках, Тимон Гантри только что кончил разговаривать по телефону, а Берти, недовольный и раскрасневшийся, читал какую-то пьесу. Увидев Аллейна, оба мужчины поднялись, а Рози, смутившись, отложила журналы. Представившись, Аллейн сказал:

— Я зашел только извиниться за то, что вынужден просить вас ждать.

— Это чертовски неудобно, — проговорил Гантри. — Приходится отдавать распоряжения по телефону.

— Надеюсь, у вас сегодня нет спектакля?

— Нет. Но я репетирую новую пьесу. Премьера через три недели. Тут уж надо приспосабливаться.

— Да, действительно надо, — согласился Аллейн и вышел.

— Какой шикарный мужчина, — равнодушно заметил Берти и вернулся к своей пьесе.

В кабинете, где находились Уорэндер и Чарльз, царило молчание. Аллейн подумал, что оно не походило на молчание родственников, которых соединило общее горе. Напротив, казалось, что было молчание враждебно настроенных друг к другу людей. Аллейн мог бы поклясться, что его приход вызвал скорее чувство облегчения, чем раздражения. Он отметил, что кабинет, как и спальня Чарльза, был обставлен взыскательным и требующим во всем совершенства человеком с чувством меры, вкусом и большими деньгами. Казалось, обстановка лучшим образом соответствовала сдержанности двоюродных братьев. Аллейн подумал, что, возможно, они просидели здесь все время, не сказав друг другу ни слова. На изящном столике, который разделял их, стоял нетронутый графин и два чистых бокала.

Чарльз сделал движение, чтобы подняться. Но Аллейн удержал его:

— Пожалуйста, сидите.

Чарльз тяжело опустился в кресло. Уорэндер встал. Глаза у него покраснели, лицо было покрыто пятнами.

— Паршивое дело, сэр, — сказал он. — Так?

— Да, очень, — согласился Аллейн, посмотрев на Чарльза, и обратился к нему: — Простите, сэр, но мы пока не можем избавить вас от всех этих формальностей.

— Садитесь, пожалуйста, — с видимым усилием проговорил Чарльз. — Вы — Аллейн? Я, разумеется, знаю вас по имени.

Уорэндер подвинул стул.

— Что-нибудь выпьете? — спросил Чарльз.

— Большое спасибо, нет. Я постараюсь вас долго не мучить. Но есть вопросы, которые необходимо обсудить. Будет дознание и, увы, вскрытие. Кроме того, мы обязаны проверить все, насколько это возможно. Цепь событий, предшествующих несчастному случаю. Я понимаю, что это причиняет вам боль и приношу извинения.

Рука Чарльза поднялась, а потом бессильно упала.

— Мне лучше испариться? — предложил Уорэндер.

— Нет, — ответил Аллейн. — Я хотел бы, чтобы вы остались.

Пристально глядя на Аллейна, Уорэндер постучал себя в грудь против сердца и едва заметно показал головой в сторону Чарльза. Аллейн кивнул.

— Если не возражаете, — обратился он к Чарльзу, — я попрошу полковника Уорэндера рассказать, что предшествовало тому моменту, когда ваша жена покинула гостей и прошла к себе наверх. Если, сэр, вы захотите поправить его, добавить что-то от себя или задать вопрос, вы, конечно, сможете это сделать.

— Хорошо. Хотя, видит бог, теперь ничего уже нельзя изменить.

Уорэндер выпрямился, тронул свои гвардейские усы и начал старательно и подробно описывать события. Он сказал, что был рядом с Мэри Беллами с того момента, как она, кончив встречать гостей, отошла от двери и, останавливаясь поговорить то с одним, то с другим (полковник назвал несколько имен), направилась к оранжерее. В конце концов она присоединилась к небольшой группе, расположившейся в оранжерее.

Аллейн делал записи. В этом месте полковник, глядя прямо перед собой, замолчал. Чарльз сидел, не шевелясь.

— И что? — спросил Аллейн.

— Она была там, пока не принесли именинный торт, — ответил Уорэндер.

— Находившиеся в оранжерее гости никуда не выходили?

— Я выходил, — вмешался Чарльз. — Я вышел… поговорить с двумя гостями… они должны были рано уйти.

— Да? А вы обратно вернулись?

— Я велел Грейсфилду, нашему дворецкому, принести торт, — устало ответил Чарльз. — Я оставался в комнатах, пока его не принесли.

— Так. А потом? — спросил Аллейн.

— Потом внесли торт, — продолжал рассказ Уорэндер. — Они с Маршантом вышли. Маршант — это продюсер Мэри: «Маршант и K°». Он произнес поздравительную речь.

— А остальные тоже вышли из оранжереи?

— Да.

— Вместе с мисс Беллами?

— Нет, — сказал Уорэндер.

— После нее?

— Нет. До нее. Некоторые. Хотя, кажется, все, кроме Маршанта.

— А вы, сэр? Что вы делали?

— Я вышел раньше.

— Вы остались в комнатах?

— Нет, я вышел в холл на минуту, — сказал полковник и замолчал.

Аллейн ждал.

— Попрощаться, — добавил Уорэндер. — С двумя гостями, которые уходили.

— Ах да. Кто они?

— Некто по имени Браун и его племянница.

— А попрощавшись, вернулись?

— Да.

— В оранжерею?

— Нет. В столовую. В это время произносили речи.

— Когда вы вошли, речь только началась?

— Кончилась. Мэри отвечала, — уточнил Уорэндер, глядя по-прежнему прямо перед собой.

— В самом деле? В таком случае, вы оставались в холле довольно долго?

— Дольше, — ответил он, — чем намеревался. Не думал, что церемония уже началась.

— А вы не помните, кто еще там был? Кто ушел из оранжереи раньше мисс Беллами?

— Мисс Кавендиш и Сарасен. И Тимон Гантри, режиссер. Ваш помощник уже обо всем расспрашивал и попросил их остаться.

— Если не возражаете, я бы хотел уяснить все это для себя. Кто-нибудь еще? Например, те двое гостей, которые ушли раньше? Они тоже были в оранжерее?

— Да.

— И ушли?..

— Первыми, — очень громко произнес Уорэндер.

— Итак, вы застали их в холле. Что они там делали, сэр?

— Разговаривали. Прощались. Не знаю точно.

— А вы не помните, с кем они разговаривали?

— Ума не приложу, — начал Чарльз, — почему почти незнакомые люди, которые к тому же ушли до того, как все случилось, интересуют вас.

— Не знаю, может, — быстро ответил Аллейн, — это звучит неубедительно, но мне кажется, что эти двое и послужили причиной, которая определила поведение других.

Он обратил внимание, что его замечание почему-то встревожило Уорэндера. Во всяком случае, тот глянул на Аллейна так, будто инспектор произнес что-то оскорбительное, но при этом попал в точку.

— Видите ли, — продолжал Аллейн, — для того чтобы констатировать несчастный случай, надо провести расследование по всей форме, выяснить передвижения всех, кто окружал мисс Беллами вплоть до момента трагедии.

— А-а-а, — бесстрастно протянул Уорэндер.

— Но Мэри… но моя жена была там. Все еще там! Сияющая! Там, ее все видели… не могу себе представить… — Чарльз откинулся на спинку кресла. — Не важно, — пробормотал он, — продолжайте.

Уорэндер проговорил:

— Браун и его племянница, думаю, говорили с Сарасеном и мисс Кавендиш. Когда я вошел в холл… Они говорили… Прощались с Гантри.

— Понятно. И больше никого не было в холле при этом прощании?

Наступило долгое молчание. Вид у Уорэндера был такой, будто кто-то изо всех сил ударил его сзади по голове. Широко раскрыв глаза, он повернулся к Чарльзу, который наклонился вперед, вцепившись в ручки кресла.

— Господи! — проговорил Уорэндер. — Где он? Что с ним? Где Ричард?

4

За долгое время работы Аллейн научился отличать в поведении людей реакции непроизвольные от наигранных. Может быть, в этом отношении ему было легче, чем многим его коллегам, потому что он от природы был наделен инстинктом, которому всячески старался не доверять. И все-таки инстинкт почти никогда его не обманывал. Сейчас Аллейн подумал, что Чарльз Темплетон был совершенно явно удивлен собственной забывчивостью. А вот определить, что было основой поведения полковника Уорэндера, было значительно сложнее. Аллейн уже заметил, что Уорэндер обладал той труднопреодолимой сдержанностью, которая позволяла ему не скрывать ничего, кроме самого существенного.