Читать интересную книгу Победительница - Алексей Слаповский

При этом ни в какой глуши нельзя затеряться так, как в Москве: ведь где-нибудь вне цивилизации, например в 52, ты тоже затериваешься, но совсем, тебя никто не видит, а в Москве эффект в том, что тебя видят, но тебя все равно как бы нет, если ты захочешь. Москва тогда была городомневидимкой: фасады и стены домов скрывали ее, настоящую. И каждый, попадавший в нее, становился тоже человеком-невидимкой: он идет по улице, он едет в автомобиле, в роликовом бусе, в трамвэе, в метро, но ты видишь только внешнюю оболочку, не представляя, что за ней скрывается. От этого еще в первый мой отроческий приезд возникло чувство загадки, тайны Москвы и живущих в ней людей, которую хотелось разгадать, проникнуть за эти фасады, за эти окна, за эти глаза находящихся рядом людей и понять, что там происходит...

Мне некогда было зацикливаться на своих аллергических проблемах: я сразу же попала в круговорот подготовки к конкурсу. Это был совсем другой уровень: продюсерам будущего шоу было все равно, кто победит, зато им очень важно было организовать эффектное зрелище. А для этого все девушки должны были иметь отличную подготовку, поэтому нас ежедневно тренировали, чтобы мы всё умели делать в лучшем виде.

Конкурс был юбилейный, собирались съехаться знаменитые модельеры, владельцы полированных журналов, фотографы. Со всей страны, вернее, со всей Москвы, что в ту пору было одно и то же, собрались люди светской тасовки. Поэтому, конечно, в среде конкурсанток королевствовал некоторый ажиотаж. Впрочем, все были уже опытными, все прошли региональные конкурсы. Это делало более поднятым градус соревновательности. Между прочим, я обнаружила, что, оказывается, участие в этом конкурсе стоит денег. Их заплатили сами девушки при помощи родственников или их покрыватели. Озадаченная, как же меня допустили к конкурсу, я обратилась к организаторам. Они сказали, что всё проплачено, не надо беспокоиться.

– Кем? – спросила я.

– Это не наше дело, – ответили они.

Было и приятное открытие: я еще обнаружила, что чем больше я сторонюсь по возможности запахов людей, тем больше меня притягивают запахи и фактура различных материй. Мне нравилось ощущать их на себе, прикасаться к ним, мне нравились их названия: жаккард, тафта, букле, шифон, жоржет, ламе, шанжан, спандекс, флис... Некоторые ткани я любила больше, некоторые меньше, тканям искусственного происхождения отдавала предпочтение, любила также лен и хлопок, они пахли чисто, растительно, а кожа, замша, шерсть по понятным причинам нравились мне гораздо меньше. При этом я предпочитала ясные цвета и четкие сочетания – никаких наплывов, разводов, узоров. Помню, как поразило меня соседство желтого, черного и красного – просто до реального телесного возбуждения. К зеленому долго была равнодушна, пока не увидела его в соседстве с белыми полосами, коричневое ненавидела – пока не узнала, сколько оттенков есть у него и как играют эти оттенки в зависимости от фактуры ткани...

Но вряд ли тебе это интересно.

Я жила с мамой – Борис и Лара любезно сняли для нас квартиру.

Я была почти спокойна и решила не настраивать себя на победу. Есть давняя теория: «Кто хочет, тот добьется», однако этой теории возражает странная, но мудрая русская поговорка: «Кто много хочет, тот мало получит». Видимо, она выросла из переосмысленного христианства: «η πρώτη θα είναι η τελευταία, η τελευταία θα είναι πρώτη»53.

Я решила быть психологически легкой, свободной, делать то, что нужно, и будь что будет. Поэтому на окружающие волнения я старалась не обращать внимания. Правда, не всегда это удавалось. Был момент, когда одна из очень красивых девушек с пламенными волосами сидела перед зеркалом, смотрела на себя и вдруг сказала:

– Зачем я сюда приехала? С какой стати на меня будут смотреть эти идиоты? Что я тут делаю?

Эта девушка была издалека, из Владивостока. Насколько я помню, самолетом лететь оттуда было не меньше трех или четырех часов, очень долго. Даже в пятидесятые оттуда нужно было перемещаться не меньше часа.

Выкричав свои слова, владивостокчанка бросила расческой в зеркало и покрылась слезами. Ее стали утешать, но она дергала плечами, а потом начала сметать руками всё со своего столика. Тут и другая девушка вдруг вскрикнула и заплакала. Через несколько минут мы были охвачены истерикой, причем я тоже не удержалась. Сначала смотрела на них и смеялась, невольно тоже нервясь, потом поняла, что не могу прекратить смех, дергаюсь так, что суставы готовы выскочить друг из друга. Нас еле-еле успокоили прибежавшие продюсеры, менеджеры и другие обслуживающие люди.

После первых же этапов стало ясно, что я выбиваюсь в лидеры. Непосредственными конкурентками были огневолосая девушка и блондинка, которую никто не видел вне репетиций, примерок, гримирования и прочих событий – ее увозили и привозили под строжайшей охраной. Всезнающие девушки шептали мне, что у блондинки есть папик, который обеспечивает ей наиболее благоприятные условия и не хочет допустить случайностей вроде подпиленных каблуков. Будто кому-то надо было подпиливать эти каблуки!

Количество конкурсанток становилось всё меньше, и вот осталось двенадцать, и вот мы должны выйти, чтобы, как всегда, заинтриговать зрителя: сейчас вручат приз от прессы, от какого-нибудь телеканала, приз зрительских симпатий, потом объявят вицемисс и, доведя нетерпение публики до края, наконец назовут победительницу. Мы стояли за кулисами, глубоко дыша, поддержливо улыбаясь друг другу, находясь в состоянии высшего напряжения. Меня оно тоже не миновало. Гулко колотилось сердце, щеки горели так, что я чувствовала, как воздух горячеет возле них. Конкурентная блондинка стояла передо мной. Я глядела ей в спину, потом вспомнила про шепот девушек насчет подпила каблуков и посмотрела на ее туфли. Туфли у всех девушек были от известного торгового дома обуви, со стразами, а то и с бриллиантами, очень хорошо сделанные, но, как это часто бывает, мельчайшая небрежность может пустить в прах всё великолепие. За кулисами был полусумрак, но все-таки я увидела, что застежка на ремешке правой туфли блондинки расстегнулась. Вернее, еще не совсем расстегнулась, металлический штырек только выскользнул из дырочки, но два-три шага – и ремешок спадет, и...

Потом я годами убеждала себя, Володечка, что просто не успела окликнуть блондинку, тронуть ее за плечо, указать на опасный выскольз штырька – потому что загремела музыка и объявили наш выход. Но тебе я не могу врать. Я могла успеть. Я не сделала этого нарочно. Голос замерз в моем горле, руку сковал паралич воли. Ты москвичка, мысленно говорила я блондинке, у тебя богатый папик, у тебя и так всё в порядке, а у меня решается судьба, я приехала издалека, от меня зависит благополучие моей мамы, сидящей в зале, и маленького брата, и, возможно, вся моя будущая жизнь...

Но всеё же было движение руки в последний момент, все-таки было. Я просто не успела. Я чуть замедлилась.

И блондинка, сходя с высоких ступенек, упала так же, как упала ее одноцветная беловолосая предшественница в Саратове, но гораздо некрасивее и травматичнее, потому что ступени для эффекта здесь были выше. Я видела, как она взмахнула руками, рухнула, покатилась, мне казалось, что я слышала, как хрустнула кость (потом выяснилось: да, это был перелом). Девушка валялась на сцене, била руками о пол и буквально выла от обиды и боли.

К ней бросились, унесли ее со сцены.

Церемонию задержали на полчаса.

Через полчаса ее вывезли на каталке с загипсованной ногой, она улыбалась – видимо, ей инъецировали анальгетики. Она получила звание вице-мисс, что было максимально в такой ситуации, а я стала победительницей.

Первый поздравительный звонок был от моего неведомого чудовища.

– Клянусь, я тут ни при чем, – сказал голос.

– Я знаю, – ответила я.

– Теперь у тебя начнется новая жизнь.

– Возможно.

– Но всё равно ты никуда от меня не денешься. Через три года или даже раньше.

Мне в эту минуту три года казались вечностью, поэтому я легко ответила:

– Что ж, буду ждать!

Каждая девушка, участвовавшая в конкурсе, предварительно подписывала контракт, по условиям которого она обязывалась в случае победы в течение оговоренного времени сотрудничать с определенными людьми, компаниями и фирмами в целях рекламы, пиара и промоушена. Девушки подписывали не глядя, рассуждая так: вероятность победы слишком мала, если же я все-таки побежду, то согласна на все! И напрасно: договоры того времени часто составлялись так, что 54, 55 имел кучу обязанностей и почти никаких прав, зато у 56, 57 было огромное количество прав и минимум обязанностей. Я советовалась на этот счет с Борисом, он пригласил юриста-консультанта, я объяснила ему проблему на руках, так как тексты договора нам не выдавали, мы должны были познакомиться с ними и подписать, не вынося из офиса. Консультант, статный седовласый мужчина, в недавнем прошлом один из самых известных московских адвокатов, был такой весь высокомерный, снисходительный, он смотрел на меня как усталый врач детского пионерконцлагеря на маленькую девочку, которая жалуется, что у нее болит живот. Я начала излагать суть проблем. После двух-трех минут слушания и смотрения консультант начал влажнеть лбом и оглядываться, ворча, что надо умерщвлять тех, кто экономит на климат-системах. Он был не прав – в офисе Бориса, где мы беседовали, климат-системы имелись и работали. Примерно через десять минут я закончила. Консультант, задыхаясь, вцепился в узел галстука, как повешенный в петлю, тянул его вниз, пытаясь ослабить, и еле выговорил: