Читать интересную книгу Умрем, как жили - Анатолий Голубев

— Устыдил! — с наигранным испугом согласился Юрий. — Ну а конкретные предложения есть?

— Какие конкретные? — махнул рукой Александр.

— Слушай, Толмач, у меня конкретные… Во-первых, почаще собираться на вечеринки. Слушай внимательно. Есть указания, — он ткнул пальцем почти в потолок, — сложа руки не сидеть.

— От господа бога указания, что ли? — насмешливо сказал Толмачев.

Вместо ответа Юрий спросил в упор:

— Ты почему в городе остался?

— Тут такое было, что на этот вопрос тебе многие не ответят. А если по подвалам шарить, всякого народа найдем…

Он доверительно наклонился к Юрию:

— У меня в укромном месте два парня спрятаны, лейтенанты, пленные. В пятнадцати километрах под Гвоздевкой лагерь. Там наших видимо-невидимо. Лейтенанты тревогу пересидят — ищут, наверно, их — и айда туда, за линию, фронт догонять. Думаю, с ними податься…

— Долго догонять придется…

— Не так долго, как ты предполагаешь. Идем. — Он потянул Юрия за рукав. Они вышли на крыльцо. Толмачев плотно прикрыл дверь.

Стояла слепая, задавленная тишиной осенняя ночь. Узкий серп умирающего месяца почти не светил. Поздний предморозный холод сразу взбодрил и как-то насторожил тело.

— Во… слушай! Не дыши — слушай! — Толмачев схватил за рукав Токина.

— Да что слушать-то? Собака паршивая и то не тявкает… Всех, гады, перестреляли!

— Черт с ними, с собаками! Фронт слушай. Тихо, тихо… Опять! Как бы на скрипочке играют… Замри и слушай…

Юрий весь сжался, напряг слух и действительно где-то на границе земной и небесной тьмы услышал легкое подрагивание воздуха. Это совсем не походило на звучание скрипки, но он не спорил. Он стоял, пораженный тем, что фронт так близко и что Бонифаций ошибся со своими расчетами.

— Надо откопать приемник, — глухо сказал Юрий. — Тогда хоть правду знать будем.

— Цел, думаешь?

— Я его в резиновым мешке за яблоней в песок зарыл. Что он там пролежал — пару месяцев! А теперь электричество есть, можно и попробовать! Слушай, Толмач. Мы будем создавать спортивный боевой отряд. Войдут только свои ребята. Еще не все продумано. Но уже есть оружие…

— Этого дерьма вокруг полно! Будто специально посеяли и ждут, что вырастет.

— Ненадолго это. Скоро поймут немцы, что убирать нужно. А пока поймут, мы должны насобирать столько, чтобы хватило к своим пробиться.

— У каждого в заначке что-нибудь найдется…

— Тут не что-нибудь, а хороший арсенал нужен! — упрямо повторил Юрий, но потом, смягчившись, спросил: — Надо ли тебя спрашивать, что ты будешь в отряде?

— Можешь не спрашивать! — Толмачев откликнулся, как эхо. — Если к своим да еще с боем, об этом мечтать можно. Это тебе не красного петуха под крышу запускать да в кусты. — Толмачев насупился и, попыхтев, как паровоз, вдруг признался: — А ведь это я склады на Старой площади поджег…

Он сказал это так просто и таким тоном, что Токин при любых обстоятельствах ни за что не поверил бы, а тут лишь спросил:

— Не врешь?

— Чего врать-то?! Это я им за Пестова. Чтоб не думали, будто в одной петле всю правду задавили…

— Молодчина! — восхищенно воскликнул Юрий. — А знаешь, я тебя в ту ночь, кажется, видел, только не признал точно. Знакомое померещилось в фигуре, а кто — и не до отгадки было.

Они вернулись в дом. Гулянка шла своим чередом. И до полуночи, когда стали расходиться, Юрий успел переговорить еще с несколькими ребятами, в которых не сомневался.

Кармин остался ночевать у Токина. Они до утра прошептались, прикидывая, как лучше организоваться, с каждым словом понимая, насколько все труднее и опаснее, чем казалось им в тот день, когда решились взяться за объединение знакомых парней в боевой отряд.

Толмачев, работавший у Морозова на электростанции, зашел за Токиным после работы. Они долго брели по улицам Мокрой слободки, в которую и до войны Юрий наведывался редко. Парни здесь были дружны до кастовости и, если бы не футбольная популярность, ни за что бы однажды не простили чужаку проводы красивой слободской девчонки.

Юрий напомнил Толмачеву об одной давней истории.

— Были ребята, да все вышли! Одни бабки по избам. Немцы даже обыски делать перестали — ничего, кроме рваных юбок, не найдешь!

Махнув через пару плетней, пробрались огородами к дому. Александр отпер дверь ключом, лежавшим под половиком у дверей, и они нырнули в сумеречные сени.

— Николай, — вполголоса позвал Александр и сверху, с потолка, глухо ответили:

— Кто с тобой?

— Свой, Токин. Я говорил тебе.

В потолке медленно открылась квадратная ниша, и опустилась легкая лестница. Когда Юрий поднялся по ней вверх, в лицо ударил свет чердачного окна, и он не сразу заметил возле беленой трубы лежку с тулупом и заросшего густой черной бородой человека. Сзади, откуда-то из-под стрехи, выплыло второе лицо. Познакомились. Только по голосам можно было признать, что перед нами сидят ребята не старше их, сверстники, которых война крутанула сильнее.

— Александр говорил, что вы были в лагере, где это?

— Тут, рукой подать. Под Гвоздевкой, — Николай тряхнул головой, словно пытаясь освободиться от лагерных воспоминаний.

— Расскажи подробнее, что это такое.

— Что это такое сейчас, сказать не могу. Мы пробыли там неделю. Нас согнали на огромный луг, где до войны была летняя свиноферма. Большой вонючий пруд, от которого несло за сто верст, и легкие дырявые бараки. Да и не бараки вовсе, а так, закутки, чтоб свиньи не разбежались. Согнали народу видимо-невидимо…

— Тысяч пять было, — подал голос молчаливый спутник Николая.

— А то и больше, — охотно согласился Николай. — Наша колонна пришла, когда бараки были набиты битком, и новоприбывшие сидели и лежали прямо под дождем, пытаясь сохранить под собой хоть клочок сухой земли. На следующий день пригнали несколько грузовиков со столбами и тяжелыми мотками колючей проволоки… Два дня обносили себя оградой, на совесть заматывая колючей проволокой. Какая-то говорящая по-русски сволочь объяснила, что есть дадут лишь после того, как лагерь начнет функционировать, а, значит, высшим начальством будут приняты все работы по обеспечению безопасности. Но и на следующий день еды не дали. Только расстреляли троих, обвиненных в том, что недостаточно надежно произвели оплетку ворот. Хуже всего, не было воды. Пили из свинячьего болота. На запах уже не обращали внимания…

— Через это болото и бежали…

— Там болотина впадает в пруд и проволока лишь сверху пропущена. Решили не ждать, пока все благоустроят, — усмехнулся Николай. — Ночью по горло в дерьме и ушли. Никто не заметил. Там осталось немало парней, готовых на все. Им надо только помочь. Но кто знает, что происходит в лагере?

— Посмотреть бы, что там… — в раздумье произнес Токин. — Только вот эту речушку найти?

— Она одна. Вы к лагерю близко не суйтесь. И кругом, кругом — как раз на речонку напоретесь! А уж по ней подойдете…

— Поточнее бы знать, — протянул Юрий, но Александр уже загорелся.

Он спустился вниз и принес четыре с маслянистыми боками «лимонки» и два ТТ. Один, поновее, признавая старшинство, отдал Юрию, другой молодцевато сунул за пазуху.

Николай неодобрительно покачал головой:

— Бессмысленный марафет против пулеметов, Да и в разведку идете — тут главное оружие тишина и скрытность.

Толмачев покраснел:

— На всякий случай! Вдруг напоремся.

— Лучше никаких «всяких», — упрямо повторил Николай, и Юрию такая опасливость не понравилась.

«За себя боится! Как бы чего плохого потом и для них не вышло. С таким настроением, лейтенантик, самый раз к фронту пробиваться».

Когда ночь плотно накрыла землю, Токин и Толмачев отправились в путь. Оврагами, по кочковатым тропам, вынырнули далеко за городом, у самой дороги на Гвоздевку. По дороге шагали открыто, но как только вдали вспыхивало зарево идущей колонны автомашин, прыгали через кювет, ложились в кусты и слушали гомон в кузовах, урчанье моторов.

От нечего делать считали машины и, дождавшись, когда тишина вновь опускалась на дорогу, шли дальше. Иногда переходили на легкий бег, будто разминались перед игрой на пустом утреннем стадионе.

Лагерь оказался к шоссе ближе, чем можно было предположить по рассказам Николая. Он лежал за леском и с дороги не был виден, но устойчивое желтое марево огней над ним служило безошибочным ориентиром. Жидкий лес пересекли без приключений, и сразу с опушки открылась панорама лагеря. Его размеры угадать в ночи было нелегко, но широкое каре тусклых фонарей показывало, что территория немаленькая.

Лагерь выглядел мертвым, но откуда-то с противоположного конца, скрытого склоном холма или невидимыми в потемках постройками, неслись голоса, вскрики команд, мерный топот многих ног.