осколки, заставляя Татьяну на мгновение зажмуриться и вскрикнуть. Она несмело открыла глаза и посмотрела на Евгения, что всё ещё сидел за столом, усыпанным осколками, часть из которых поранила его ладонь. По руке побежала кровь, тонкими ярко-красными дорожками срываясь с локтя и капая на пол.
– Женя! – громко обозначила своё присутствие Таня. Одна её часть желала помочь, подойти ближе, обработать глубокие порезы. Другая же находилась в истерическом припадке и не желала даже смотреть на Евгения. Хотелось только выяснить причину его поступка и высказать всё, что она по этому поводу думает.
– Уйди, – тихо попросил Громов, только сейчас бросив на неё быстрый взгляд.
Услышанное по телевизору вывело из себя, и он сдерживался из последних сил. Стакан был только началом. От бешенства, клокочущего внутри, хотелось разнести в щепки всё, что было вокруг. И остатком здравого рассудка, голос которого звучал всё тише, Женя понимал, что если Таня сейчас попадется под руку, то беды не миновать.
– Уйти? – оскорбленно уточнила Таня, пытаясь сделать так, чтобы голос не дрожал. – Кто дал тебе такое право, Женя?
Громов разочарованно качнул головой, зажмуривая глаза на несколько секунд. Таня была бы не Таней, если бы послушалась и ушла сейчас, давая ему остыть.
– Какое право? – переспросил он, обжигая партнершу гневным взглядом, а затем опустил его на стол, усыпанный стеклом.
– Решать за нас двоих! Использовать меня! – Таня принялась дрожащими пальцами расстегивать пуговицы пальто, ощущая, как по телу разливается жар, вызванный гневом.
– А ты не решала за нас двоих? – вопросительно изогнул бровь Евгений. – И не использовала меня?
– Когда? – буквально взвыла Таня, очевидно не понимая, на что намекал Громов.
– Когда лгала о плече, – напомнил Громов, поднимаясь из-за стола. Согнув пораненную руку в локте, он направился в ванную. Таня последовала за ним.
– Я хотела как лучше! – в который раз попыталась оправдаться она.
Таня чувствовала себя виноватой за то, что лгала и понимала, что была не права. И всегда боялась, что эта тема, которую они так и не обсудили в спокойной обстановке, рано или поздно всплывет. И она всплыла. Вот только обстановка была совсем не спокойной.
Евгений открыл небольшой белый шкафчик над раковиной, доставая оттуда маленький бутылек с перекисью. Когда он щедро обработал бесцветной жидкостью глубокие порезы на внутренней стороне ладони, кровь вступила в реакцию, образовывая пену и заставляя почувствовать неприятное жжение.
– Ты начала это ещё в Москве, – ядовито напомнил Евгений, всё ещё смотря на ладонь. – И ты, зная, что рискуешь, втянула меня в командник. Ты решила за нас двоих и пошла на риск. Ты использовала меня, чтобы помочь другим.
– Я не использовала тебя! – воскликнула Таня, удивляясь подобному обвинению.
– Использовала, потому что ощутила себя рядом со мной непобедимой, – констатировал Громов, поднимая голову и смотря через зеркало на Таню, что замерла возле двери в ванную.
– Нет! – продолжала оправдываться она. – Я просто хотела помочь!
– За мой счет? – не выдержал Евгений, оборачиваясь к партнерше и обжигая взглядом, в котором было так много гнева, что Тане стало не по себе. Её злость сменилась страхом и вновь показалось, что Громов может вот-вот ударить. – За счёт моего олимпийского золота? За счет многих лет моего пота и крови?
Таня сделала неловкий шаг назад, ударяясь спиной о белую дверь. Большими, напуганными глазами она смотрела на партнера, в ужасе приоткрывала губы и не знала, что ему ответить. Она была уверенна в том, что в своем нынешнем состоянии он всё равно ничего не услышит.
– Н-нет… – медленно качнула головой сторону она, запинаясь от волнения.
– Да! – впадая в бешенство воскликнул Громов, откидывая в сторону перекись. – Стаса ты бы не потащила в это дерьмо! Со Стасом Олимпиаду ты бы увидела только по телевизору! Потому что без меня ты – никто!
Таня моргнула, чувствуя, как по щеке покатилась слеза. Она видела, что Женя продолжал что-то говорить, пребывая в неистовстве. Видела. Но не слышала больше ничего. Слова «ты – никто», услышанные из уст любимого мужчины, оглушили и парализовали всё тело.
– Правда в том, что я как последний идиот повелся на всё это! – продолжал Громов. – Я влюбился в тебя, не понимая, что это нужно мне в последнюю очередь! Если бы ты продолжала работать из чувства страха передо мной, всё было бы хорошо! Ты бы не довела плечо до такого состояния! Я бы не ввязался ради тебя в командник и не отказался от своего последнего чемпионата мира!
Татьяна вспомнила, что Громов уже на Олимпийских играх сказал, что она для него не существует. Вспомнила, как с трудом приводила его в чувства, как преодолевала страшную боль в плече, чтобы он стал олимпийским чемпионом.
В словах Жени ей слышались лишь претензии. Но те были на самом деле скорее мольбой, чтобы эта любовь, эта его слабость скорее закончились, как заканчивается излечением тяжелая болезнь, что на длительное время делала тебя никчемным и бессильным.
– Ты разрушила конец моей карьеры! – сокрушался Евгений. – Сначала заставила нервничать на чемпионате Европы, после своего падения, затем Олимпиада… А теперь это!
Татьяна судорожно глотала воздух приоткрытыми губами, пытаясь сформулировать в голове хоть какой-нибудь ответ. Нужно было что-то сказать. Нельзя было оставлять это вот так.
– Но… – несмело начала она, делая глубокий вдох и пытаясь унять слёзы. – Со мной ты стал олимпийс…
– Нет, Таня! – заорал Евгений, заставляя зажмуриться от громкого голоса, усиливающегося от кафельных стен. – Это ты со мной стала олимпийской чемпионкой! Дело здесь не в тебе! Дело во мне! Я бы стал олимпийским чемпионом с любой партнершей, но досталась мне ты! Я знал, что ничем хорошим чувства к тебе не закончатся! Мне не нужна была девушка! Мне нужна была партнерша!
– Хватит! – взмолилась Таня, по-детски вынужденно закрывая ладонями уши, не в силах больше это слышать.
– Ты хотела, чтобы я рассказывал то, что у меня на душе? Ты лезла в моё прошлое, копалась в моих вещах! – напомнил Громов, заставляя Таню понять, что ладони не помогают, и она всё равно слышит громкий и полный гнева голос.
Вжавшись спиной в дверь ванной, Таня зажмурила глаза, из которых текли слезы.
– Так вот он я, Таня! – Громов развел руки в стороны, смотря на дрожащую партнершу и не испытывая никакой жалости. – Из-за твоего плеча я снялся с чемпионата мира! С моего последнего чемпионата мира!
– Тебя ни… Никто не просил сни… сниматься, – пыталась возразить Таня, несмело открывая глаза. Взъерошенные русые волосы, ледяные серо-голубые глаза, покрасневшее от ярости лицо и часто вздымающаяся грудь – Евгений был как никогда похож на дикого зверя. И сейчас это сравнение не радовало и не возбуждало. Сейчас оно было совсем не сравнением, а практически констатацией его состояния.
– А тебя никто не просил приходить в мою жизнь и разрушать мою карьеру! – угрожающе прорычал Громов, делая шаг вперед к Тане, заставляя сердце пропустить несколько ударов. – Я всегда прав! Я был прав, когда понимал, что мне нельзя давать волю чувствам! Был прав, когда говорил, что не надо соваться в долбанный командник!
– И сейчас ты тоже прав? – собрав последние силы и оставшуюся смелость, спросила Таня, вытирая ладонями соленые дорожки слёз, что тянулись по щекам. – Громов? Сейчас ты тоже прав?
Евгений на несколько секунд отрезвел и, нахмурив брови, внимательнее посмотрел в глаза Тани, не до конца понимая, что именно она имеет в виду.
– Говоря, что я для тебя не существую, что я без тебя н-никто… Ты тоже п-прав?
– Хочешь дать мне пощечину? – вместо ответа задал вопрос он, посмотрев на руки, что Таня согнула в локтях и прижала к груди. – Но смотри, как бы тебе самой не стало больно.
Эта фраза показалась странной и страшной. Громов то ли угрожал ответить, то ли предупреждал, что от удара у самой Тани заболит плечо. Она прикрыла глаза, вновь ощущая обжигающие слёзы на щеках. Он считает, что прав. И Таня – никто.
– Нет, – хрипло ответила она. Сейчас не хотелось давать ему пощечину,