Разработанный Штабом РККА в начале 30–х годов план отражения «иностранной интервенции» предусматривал развертывание с первых дней войны партизанской борьбы в тылу врага, в том числе за пределами Советского Союза. Для этого, кроме 3–й авиационно–десантной бригады особого назначения, в Московском и приграничных округах было создано 33 штатных и нештатных батальона особого назначения.
В соответствии с поставленной Оборонной комиссией задачей советские стратеги принялись за составление новых планов. Вероятным противником они считали Польшу в союзе с Германией. В качестве возможного союзника рассматривалась Чехословакия.
«На ближайший отрезок времени,
― писал М.Н. Тухачевский, ―
«бить противника на его территории» означает бить польско–германские силы на польской территории».
Чтобы упредить врага в развертывании, сорвать мобилизацию и переброску сил, война должна «вспыхнуть неожиданно» и начаться немедленным вступлением в Западную Белоруссию и Украину советских армий вторжения, поддержанных сильной авиацией:
«Таким образом, операции вторжения срывают сроки сосредоточения противника, если война началась без предмобилизационного периода, что наносит удар по польской мобилизации; наконец, операции вторжения наиболее надежно обеспечивают собственное стратегическое сосредоточение…
Операции вторжения именно потому и предпринимаются, что запаздывает стратегическое сосредоточение и его надо обеспечить заблаговременным вторжением».
Вслед за этим, закончив стратегическое развертывание, Белорусский и Украинский фронты с линии Гродно―Слоним―Лунинец―Львов переходят в совместное наступление, причем главный удар предпочтительнее наносить из района южнее Полесья «в центр Польши», где и произойдет решающее столкновение.
Различные варианты боевых действий были разыграны в ходе военных игр в апреле 1936–го и в январе 1937 года. По всем расчетам выходило, что наличных сил и средств Красной Армии пока недостаточно для нанесения поражения польско–германским силам «на чужой территории»: количество дивизий надо увеличить минимум в полтора раза и бить противников желательно поодиночке ― молодой вермахт уже считался опасным противником. Но в любом случае в силе должны оставаться операции вторжения:
«Они обеспечивают выигрыш времени, дезорганизуя районы намеченного противником сосредоточения. Помимо того, операции вторжения сразу же переносят военные действия на территорию противника».
Операции вторжения с массовым применением авиации, крупных подвижных соединений и воздушно–десантных войск отрабатывались и оттачивались на маневрах Киевского (1935), Белорусского и Московского (1936) и других округов.
Стоит отметить, что напасть на СССР первой, даже в союзе с Польшей, Германия никак не могла. В 1935―1937 годах власть нацистов висела на ниточке, свитой из сытого благодушия Франции и нахальства Гитлера. В марте 1936 года, злодейски осуществляя ремилитаризацию Рейнской области своей же страны, фюрер буквально играл в русскую рулетку, доведя до состояния «истеричной служанки» военного министра Вернера фон Бломберга.
Тем временем с утроенной силой продолжался процесс «вооружения пролетариата». За две пятилетки СССР был радикально преобразован и стал могущественной военно–экономической державой. Страна достигла высокого уровня экономической автаркии, что позволяло целенаправленно готовиться к борьбе за усиление советского влияния в мире.
Особых масштабов военное строительство достигло в ходе второй пятилетки. Если общий промышленный прирост за 1933―1937 годы составил 120%, то в военно–промышленном комплексе ― 286%. Доля военных расходов в бюджете страны скакнула с 11,7% до 21%. Около 40% сметы Наркомат обороны тратил на закупку вооружения и техники.
Среднегодовая производительность авиационной промышленности в 1935―1937 годах достигла 3578 самолетов, бронетанковой ― 3139 боевых машин (британская армия в 1936 году располагала 375 танками), артиллерийской ― 5020. Выпуск винтовок перешагнул за миллион в год. Но и эти цифры не удовлетворяли Военное ведомство, финансирование которого стало настолько щедрым, что деньги не успевали потратить ― промышленность не справлялась с заказами. Численность вооруженных сил превысила полтора миллиона человек.
Всеми вопросами вооружения ведал лично товарищ Сталин. Он регулярно вызывал к себе главных конструкторов, директоров заводов, обсуждал характеристики видов вооружения, устанавливал планы выпуска продукции и тут же давал встречные планы.
«Без одобрения И.В. Сталина,
― свидетельствует маршал Жуков, ―
ни один образец вооружения или боевой техники не принимался на вооружение и не снимался с вооружения».
Иосиф Виссарионович, обладавший колоссальными памятью, работоспособностью и обширной эрудицией, но при этом сугубо гражданский человек, сам решал, что нужно Красной Армии, а что нет. Он, конечно, советовался со специалистами, которых, кстати, довольно часто менял. Но решал сам: принять на вооружение данное орудие ― снять с вооружения данное орудие, убрать со штурмовика заднего стрелка ― посадить на штурмовик заднего стрелка, стереть в лагерную пыль этого конструктора ― достать его из–под земли и доверить ответственное правительственное задание.
Вот только за всем разве углядишь! Даже «Военно–исторический журнал» поставил вопрос о «неэффективно истраченных финансовых средствах». О чем это? О том, что в 1934―1936 годах «практически все сходившие с конвейера танки были устаревшими», на производство металлолома израсходовали почти два миллиарда рублей, «что сопоставимо со всеми расходами на образование в СССР в этот период».
К примеру, за эти три года наклепали более 3600 двухместных плавающих танков Т–37А и Т–38 с лобовой броней 8 мм, двигателем в 40 «лошадей», вооруженных одним 7,62–мм пулеметом (вообще они стояли в производстве с 1933 по 1939 год). Как показал опыт боевых действий в Польше и финской кампании, эти пулеметы на гусеницах тонули охотнее, чем плавали, а на пересеченной местности отставали от пехоты и были «не способны ходить по маломальской грязи». Тем не менее «разведчики», пригодные только к парадным прохождениям, состояли на вооружении до 1941 года и сгинули абсолютно без всякой пользы, как не было. Ни один танкист не оставил мемуаров: «Я воевал на Т–37».
Или к чему было в период натуральной революции в военной технике производить 11 000 танков Т–26 с противопульным бронированием? Да просто потому, что масштабы у нас такие ― социалистические, страна большая. Вон, Жуков будет жаловаться, что ему не хватает 25 000 танков новейших конструкций, и получит эти танки. Как всякий диктатор, Сталин имел склонность к гигантомании, ему нравились большие пушки, большие корабли, армады танков и самолетов. Он понимал, что для победы всего необходимо много: сто тысяч боевых машин, сто тысяч бомбардировщиков, побольше химического оружия (через четверть века другой «верный ленинец» под бурные аплодисменты будет транжирить деньги бессчетно, пилить корабли, менять пушки на ракеты, откроет и закроет лунный проект; его объявят недоумком, Сталина ― гением).
Трудно, однако, в 60 лет при немыслимой загруженности разными делами не то что вникнуть, а хотя бы понять суть таких проблем, как радиолокация, гидроакустика, радиосвязь, криптография, или что за штука такая ― деление урана? Но система так была устроена, что думать больше было и некому, и принимать государственные решения никому не дозволялось.
Давно стало банальностью изречение ― все генералы готовятся к прошедшей войне. На мышление Сталина и большинства советских генералов наложили отпечаток нестандартный опыт Гражданской войны и стереотип классового подхода.
Саму войну Иосиф Виссарионович считал менее сложным делом, чем коллективизация, ― главное, досконально подготовиться и правильно расставить кадры. Военных профессионалов он всерьез не воспринимал. Весьма характерна сталинская телеграмма Ленину от 16 июня 1919 года:
«Морские специалисты утверждали, что взятие Красной Горки с моря опрокидывает морскую науку. Мне остается лишь оплакивать так называемую науку. Быстрое взятие Красной Горки объясняется самым грубым вмешательством со стороны моей и вообще штатских в оперативные дела, доходившим до отмены приказов по морю и суше и навязывания своих собственных. Считаю своим долгом заявить, что я и впредь буду действовать таким образом, несмотря на все мое благоговение перед наукой».
С каждым прошедшим годом уверенность Иосифа Виссарионовича в своих военных дарованиях только крепла. И то сказать, самые прославленные полководцы страны учились у него науке побеждать.