Честно говоря, я общепризнанная чемпионка по вторым местам. Эту роль я любила даже больше, чем Манон или Маршальшу. Мне действительно нравилось быть второй — это достаточно высоко, чтобы чувствовать себя на коне, и в то же время не настолько высоко, чтобы голова закружилась. Второе место служит отличным стимулом для дальнейшей работы и самосовершенствования. Я такая целеустремленная, что даже не знаю, что было бы с моей карьерой, если б настоящий успех пришел ко мне в столь юном возрасте. А так жюри будто говорило: «У вас еще все впереди», вместо того чтобы сказать: «Пришла пора серьезных свершений».
Вскоре после этого меня попросили представлять Джуллиард в Южной Африке. Я долго сомневалась, ехать ли в страну, где существует апартеид, но в итоге решила составить собственное мнение по этому поводу. Месяц жила я в Йоханнесбурге в семье буров и пела в Претории. Страну сотрясали политические беспорядки, и в то же время это был настоящий рай на земле: природа там фантастическая. Эта поездка очень меня обогатила, и с тех пор я уверена, что в молодости надо путешествовать как можно больше. В Южной Африке я снова превосходно справилась с любимой ролью вице-победительницы — пришла к финишу второй, вслед за афроамериканской сопрано Мэрион Мур. Ее победа произвела большой фурор, и я благодарна судьбе, что присутствовала при столь значительном событии, объединившем музыку и политику.
Но, несмотря на свою приверженность вторым местам, я была не против победить разок-другой. Незадолго до возвращения в Штаты я наконец получила первую премию — на конкурсе в бельгийском Вервье. Вместе с замечательным американским баритоном Родни Гилфри мы жили в семье, ни слова не понимавшей по-английски. В свою очередь, мы на двоих знали фразы три по-французски. Родни смешил меня до колик, и те две недели, что мы там обретались, я смеялась не переставая. Уверена, что благодаря этому я и выиграла. Глядя, как одна из конкурсанток свалилась в обморок, едва начав арию, мы размышляли, как же это событие скажется на ее певческой карьере (так же, как переживали за того тенора в Чили). Много лет спустя мы с Родни исполнили партии Бланш и Стэнли в «Трамвае "Желание"» Андре Превена[29]; он до сих пор знает, как меня развеселить. Я поучаствовала еще в нескольких конкурсах в Германии, но не преуспела, что лишний раз подтверждает мою теорию: поражение для меня — лучшая победа. Если бы я выиграла какой-нибудь серьезный немецкий конкурс, то почти наверняка осталась бы в Германии. Сейчас я понимаю, что мой голос не выдержал бы испытания фестивалями или строгого контракта с требованием петь много разных партий одну за другой — тогда моя техника была еще недостаточно совершенной. Немецкая театральная система существенно отличается от американской или европейской, она более закрытая. Если тебе не повезет, о международной карьере можно просто забыть. Зато взамен получаешь социальное страхование госслужащего, массу привилегий и единственную в своем роде гарантию постоянной занятости. Это замечательная система для тех, кто хочет вести полноценную семейную жизнь и растить детей.
В тот год я участвовала в Мюнхенском конкурсе — престижном мероприятии, которое транслируется по телевидению, а также гарантирует хорошие контракты и существенные призовые. Кажется, я дошла до третьего тура. В следующем году я участвовала снова и срезалась в первом же туре. Мой аккомпаниатор был разочарован не меньше меня самой и сказал: «Знаешь, Рене, пожалуй, хватит. Плюнь на конкурсы, иди работать». Суть проблемы заключалась не в том, как я пою, а в том, что я пою, но тогда я этого не понимала. Я подходила к выбору репертуара слишком амбициозно. В то время еще не существовало консультантов по карьере, и некому было научить меня правильно себя преподносить. Я думала произвести впечатление, исполняя чрезвычайно сложную музыку, типа арии Лулу Альбана Берга[30], сцены из первого акта «Травиаты», арии Констанцы и забытых песен Вольфа. Я боялась, что меня никто не заметит, если я буду петь простые вещи, но, честно говоря, именно так и следовало поступить. Если бы я исполнила арию субретки — скажем, «Deh, vieni, nоn tardar» из «Женитьбы Фигаро» — и показала свой голос с выгодной стороны, тогда успех пришел бы ко мне гораздо раньше. Но я рада, что все сложилось так, как сложилось, потому что в те времена я не слишком уверенно брала высокие ноты, и рано или поздно работодатель это бы заметил. Пройдет еще несколько долгих лет, прежде чем я научусь брать высокие ноты без паники, не думая каждый раз, что из этого получится — пронзительный крик, срыв голоса или то и другое одновременно.
Больше в Германии мне было делать нечего, и я вернулась в Нью-Йорк, чтобы отучиться еще один семестр в Джуллиарде. Там меня поджидала неприятность. Беверли не верила в метод прикрытия Шварцкопф, и, несмотря на то что я считала эту технику своим главным европейским приобретением, отказывалась меня ей учить. Она умоляла меня наотрез отказаться от этой концепции, и со мной случился очередной кризис. Большая любительница чужих мнений, я подходила ко всем знакомым: «Вот это с прикрытием. — После чего исполняла небольшую музыкальную фразу. — А вот это без. — И снова та же фраза. — Вам как больше нравится?» Меня волновали исключительно звук, тональность и подача голоса. Какое исполнение красивее? Как спеть лучше?
Со временем я поняла, что Беверли возражала не против техники прикрытия как таковой, она призывала меня избегать ее из страха, что я стану перекрывать. Это лишний раз показывает, как важно учителю и ученику найти общий язык, обозначить все нюансы, связанные с голосом. Немного напоминает разговоры о Боге: приходится долго ходить вокруг да около, потому что невозможно найти единое определение для самого понятия — его не существует. Отсутствие же точных терминов непременно ведет к серьезному недопониманию. Я способна принимать большинство решений самостоятельно, но впадаю в отчаяние от того, что не могу отделить уши от тела и посадить их в другом конце комнаты. Мы не слышим самих себя во время исполнения и целиком зависим от тех, кому можно доверить роль наших «внешних ушей».
На самом деле я чрезмерно увлеклась прикрытием, и по возвращении в Нью-Йорк все как один спрашивали, что же случилось с моим голосом.
«Что с твоим голосом?» — не самый приятный вопрос для певицы.
К сожалению, я не только неправильно строила свою репертуарную политику, но и пыталась издавать прекрасные звуки, больше подходившие для камерного исполнения песен, нежели для оперы. В результате голос съежился и застревал в горле. Мне предстояло проделать немалую работу, чтобы ликвидировать последствия собственных стараний. Главная неприятность заключалась в том, что мне мое новое звучание нравилось, я слышала звук не реальный, а существовавший лишь в моем воображении, и не верила Беверли, убеждавшей меня изменить манеру пения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});