этой мерзкой сцены.
В прошлый раз она выглядела хорошо, и меня удивило, как сильно она изменилась. Лицо было серым и усталым. Она лежала на кровати в окружении фотоальбомов.
– Я пришла спросить, как у вас дела.
– Ты их видела? До чего неблагодарные. Двое детей, которые никак не дождутся моей смерти, чтобы получить деньги. Даже в свои 45 и 48 они ведут себя как два избалованных младенца. Это моя вина, я всегда давала им все, чего бы они ни попросили, мало бывала дома. Мне столько хотелось бы им рассказать, но их интересует только мой банковский счет.
Она была права: ругаться в присутствии матери из-за наследства – безусловная неблагодарность, но я удержалась и не стала поддакивать.
– Иди сюда, посмотри.
Я села в изножье кровати, и она открыла альбом. На каждой странице были аккуратно приклеены фотографии, все они были подписаны от руки. Маргерит в поле, Маргерит с друзьями, беременная Маргерит…
Она проводила пальцами по лицам людей, которых мне показывала, листая альбом.
– Кем ты работаешь?
– Я художница, но мне бы хотелось делать больше.
– Другую профессию?
– Может быть, когда мне станет лучше.
Мне не хотелось выглядеть человеком, который ходит из комнаты в комнату, хвастаясь идеальной жизнью. В Доме «Тропинка» надо разговаривать честно.
– Ты болеешь?
– Я в депрессии…
Ее лицо изменилось. Она похлопала рукой по кровати рядом с собой. Я поняла, что она просит меня сесть поближе. Она отодвинула несколько альбомов, выбрала один, перелистала, закрыла – и так несколько раз, пока не нашла то, что искала.
Она приподняла пленку, покрывавшую страницу, и открепила пожелтевший квадратик. На фотографии стояла молодая женщина рядом с коровой. Что-то меланхоличное было в этом снимке.
– Не поверишь, но эта семнадцатилетняя девушка дьявольски мучилась. Я была сиротой, нас с братом приютил дядя. Он твердил нам, что мы и мечтать не должны бросить его ферму и что в любом случае ни одному работодателю не пригодятся наши куриные мозги. Сколько раз он обзывал нас куриными мозгами! Он был жестоким и любил нас припугнуть, чтобы мы чувствовали его власть. Вот эта большая корова – я назвала ее Люсеттой – была моей единственной подругой. Я рассказывала ей все свои тайны. Она смотрела на меня огромными черными глазами, и я до сих пор уверена, что она меня понимала. В тот день, когда дядя догадался, что я к ней привязалась, он отправил ее на скотобойню. Тем же вечером я собрала вещи и сбежала в город. С помощью бабушки я решила попытать счастья и стать медсестрой. Наелась я там хлеба и сухого молока, в общежитии. Но, получив диплом, я решила идти дальше и окончила мединститут.
Я слушала, а она листала страницы. На многих фотографиях ее окружали пациенты, часто – дети. На каждой она улыбалась как человек, выигравший пари.
– А дядя? Он знал?
– Когда он заболел, брат упросил меня вернуться, чтобы ухаживать за ним.
– И вы поехали?
Я сидела на ее кровати по-турецки и слушала, как маленькая девочка слушает сказку на ночь.
– Да. Я была рада повидать животных, подышать деревенским воздухом. Когда я поднялась в комнату к дяде, то дала ему понять, что теперь у меня своя жизнь в городе и меня ждут пациенты. Я не могу им заниматься, но я уговорила коллегу дежурить у его постели вместо меня. Я спустилась за коллегой, а вернувшись, представила их друг другу. Видела бы ты его лицо, когда он понял, что я принесла ему курицу! Я положила ее к нему на кровать и уехала.
Мы долго смеялись. Каков финал!
– А ваш брат?
– Когда дядя умер, он наконец-то покинул ферму и выучился на краснодеревщика. Стал лучшим в городе.
– Я завидую вашим куриным мозгам!
Маргерит снова засмеялась, вытирая глаза.
Она взяла меня за руку, а другой, кончиком пальца, слегка постучала меня по носу.
– Я знаю, что сложно любить жизнь, когда она мучает нас. Иногда мы начинаем ее ненавидеть. Но знаешь, что прекрасно?
Я подняла брови, вся обратившись в слух.
– То, что жизнь, Фабьена, не держит зла. Как бы мы ее ни поносили, в чем бы мы ее ни обвиняли, она ждет, когда же мы откроем глаза, чтобы показать нам свою красоту.
Я надеялась, что она права.
– Хотите, я изображу вас рядом с Люсеттой?
Она широко распахнула руки. Я обняла ее и пообещала, что вернусь с нужными принадлежностями.
Все синонимы глагола «кричать»
У меня появилась привычка чаще ходить и реже ездить, как советовала Луиза, и от этого мне правда делалось лучше. Я ходила быстрым шагом. Мне необходимо было чувствовать, как под пальто бьется сердце. Удивительно, но после пожара Вьюга стала бодрее и то и дело тащила меня в лес.
Когда мы проходили перед маяком, она всегда морщила нос от запаха дыма, а у меня всякий раз сердце отзывалось болью. Шарль с помощниками вовсю расчищали пожарище и усердно трудились над тем, чтобы весной все было уже готово к началу работ.
Анна работала в «Thym & Sarriette» официанткой, и советовала клиентам, куда отправиться в путешествие. Она гордилась, что может ими поруководить, и напоминала, что и мне хорошо бы куда-нибудь съездить. Шарль мастерил новые столы для ресторана, и Анна всегда радостно встречала его. Они были счастливы, что у них оказалось столько общих дел. А меня успокаивало, что они будут жить в соседнем с нами доме.
С самого дня пожара я не открывала почтовых ящичков. Боясь того, что на этот раз приготовил мне дуэт «брат и сестра», я отправилась на поиски сосны номер 15, а Вьюга бежала по следу. Снег успел немного растаять, и мне пришлось прыгать, чтобы дотянуться до ящика.
Мы знаем, какая ты скромная, и уверены, что ты не выполнила предыдущее задание, но это не провал, ты можешь легко исправить положение. Не нужно кричать никаких фраз, просто крикни один раз от макушки до самого нутра.
Планета и галактика предупреждены: ты имеешь право крикнуть так громко, как захочешь.
Анна & Фред
Ну почему им было так надо, чтобы я взорвалась? Наверное, Фридрих помнил о той ночи, когда нашел меня в ванной: я сказала ему, что голосить мне помогало. Я оглядела лес, и мне захотелось попробовать.
Я как следует выпрямилась, твердо поставила ноги в снег, раскинула руки и закричала. Так долго и так громко, как могла. Я кричала, думая о матери, об Этьене, о записке отца, о пятом этаже больницы. Я кричала о моем разрушенном маяке, обо всем, что не могла описать словами, о той черной дыре, что хотела меня поглотить. Это был не мой голос, а животный, звериный крик. Когда я закончила, согнулась пополам, упершись руками в бедра, меня начало рвать. Я представляла себе, как из моих мыслей и тела извергается гниль. Вьюга смирно сидела совсем близко, ожидая, когда я приду в себя.
– Пойдем, на сегодня прогулка закончена.
По возвращении домой я думала только об одном: надо хорошенько вымыться, чтобы вместе с водой ушло все, чего я не хочу в своей жизни.
Ваши чемоданы
Я смотрела на ногу мужчины, сидевшего слева от меня. Она так быстро дергалась, что я гадала, как ему удается держать темп. Все участники как будто погрузились в собственные мысли, и никто, кроме меня, не наблюдал за окружающими. Мы сидели кружком, наверное, для того, чтобы было проще разговаривать. Я впервые пришла на групповую встречу и уже жалела об этом.
Еще в начале наших сеансов с Луизой я заметила приколотый к доске объявлений листок: «Достаточно маленького светильника, чтобы ночь стала нежнее и добрее. Встречи “Светильник”: по четвергам в 20:00». Я попросила Луизу рассказать мне о них подробнее, и она очень советовала сходить, убеждая, что я не разочаруюсь и мне это поможет.
Вошла какая-то женщина, и обстановка сразу же переменилась. Все семеро других участников мгновенно расслабились и заулыбались ей.
– Добрый вечер, для новеньких представлюсь: меня зовут Сильви, и я веду встречи «Светильник». Каждую неделю мы обсуждаем какую-нибудь тему, а в конце просто общаемся. Годится? Кто хочет вытянуть тему?
В банке лежали сложенные листочки. Девушка, сидевшая справа от меня, встала и вытянула тему вечера. Для смеха она специально медлила и держала интригу. Когда она застенчивым голосом прочла тему, я зажмурилась. Ненавижу, когда в игру вступает случай.
– «Какое место в вашей жизни занимает чувство вины?»
– Хорошо, – сказала Сильви. –