— Укороти язык, Джек. Тебе же не захочется вылавливать свои зубы со дна Серпентайна.
— Это мы так шутим? — Джек легкомысленно пренебрег предостережением. — Откуда у графа вселенская грусть? Где наша радость, где веселье? Неужели все дело в паре-тройке синяков?
От прозвучавшего ответа мог бы покраснеть и заправский матершинник.
— Ох, ну ладно. Поговорим о чем-нибудь другом. — Выдохнув струйку дыма, Джек предложил добавить ему бренди. — Или ты предпочитаешь виски? А ты знаешь, что это слово гэльского происхождения? — Приятель помолчал секунду. — От шотландского uisge beatha, что означает «живая вода».
— Да ты у нас просто кладезь знаний. — Лукас отодвинул свой стакан и сжал кулаки. — Жалко, что от них ничего не останется после промывки мозгов пуншем в клубе.
Джек хихикнул.
— Умоляю, не злись, Хэдли. Обещаю заткнуться и помолчать.
Лукас откинулся в кресле.
— Так-то лучше.
— Не будь занудой. В городе и без того грустно и пусто, в особенности когда Сандхерст отправился в Шотландию на медовый месяц. — Джек угрюмо посмотрел в стакан с бренди. — Он вернулся вчера, но молодая жена так вскружила ему голову, что теперь его на аркане не затащишь в Сент-Джайлс, чтобы перекинуться в картишки. — Губы у него уныло скривились. — Не то чтобы я виню его, но леди Оливия может стреножить любого жеребца.
— Стреножить? — возмутился Лукас. — Что за пессимизм?
Приятель заметно повеселел.
— Я знал, что могу рассчитывать на тебя. Завтра вечером в «Волчьем логове» играют в винт. Ставки специально поднимают очень высоко. А оттуда можно будет прямиком отправиться в премиленький бордельчик, на который я наткнулся в Саутуорке. Там девочки…
— Извини, — остановил его Лукас. — У меня вечер занят.
Джек стряхнул пепел в камин.
— Чем дальше, тем интереснее. Тогда бери даму с собой. На собственном опыте убедился, что большинству из них нравятся запретные развлечения.
— Моей не понравятся. — Поняв, что человеку, который вроде как вот-вот объявит о своей помолвке, в таком тоне не пристало отзываться об объекте своего влечения, Лукас добавил: — Она леди совсем другого плана.
Джек нахмурился и затянулся сигарой. Потом расхохотался.
— Вот черт, чуть не купился. — Он еще громче рассмеялся. — Какая-то приличная дама? Да ладно!
Лукас невозмутимо посмотрел на него.
— Это правда, на самом деле. Я должен сопровождать леди Кьяру Шеффилд на бал к графине Сейбрук.
Джек закашлялся, разбудив пожилого джентльмена, дремавшего в кресле неподалеку.
— Хм-м. Вам, молодой человек, лучше бы перейти на более легкий виргинский табак, если душа не принимает индийских сигар.
Джек пролопотал что-то похожее на извинение и повернулся к Лукасу.
— Наверное, твой ум-разум смыло водой в последней проделке.
— Джек… — предостерег его Лукас.
— По-другому никак не объяснить такое неожиданное преображение.
— Преображение? — повторил Лукас.
— Ну да, ты вроде как окунулся в купель и вылез из нее святошей.
— Полагаешь, я не способен измениться? — Ему даже стало приятно наблюдать, как смятение овладевает его приятелем. И чтобы донять его еще больше, добавил: — Может, я уже приготовился скинуть старую кожу.
— Головастики превращаются в лягушек, а не в принцев, — пробормотал Джек.
Лукас поднял стакан и помешал в нем бренди. Огонь от камина сверкнул в гранях хрусталя, превратив янтарный напиток в жидкое золото. Перед глазами возникли роскошные волосы леди Шеффилд, и он представил себе, как они сияют на солнце.
— О, черт! Лукас! — Приятель покачал головой. — Ты что, не в себе? Сбрендил?
— Нет, я абсолютно здоров, — очнулся он.
— Тогда послушайся голоса разума. Держись подальше, беги от Черной вдовы. Тебе напомнить, что ее первый муж неожиданно умер?
А он вдруг вспомнил ее беззащитное лицо, глаза, полные страха.
Рука стиснула стакан. Кьяра так одинока! Вдобавок у нее не хватает смелости восстать против злобных слухов и грязных сплетен. Дьявол, она не заслужила, чтобы над ней глумились. Должен же быть кто-нибудь, кто встанет на ее защиту.
— Из того, что я слышал, меня удивляло, что она не прикончила его раньше.
— Ради всего святого! — Джек подлил себе еще. — Почему именно она, когда ты можешь выбрать любую?
— Может, меня привлек ее ум, — протянул Лукас. — Мой дядя самым высоким образом оценил ее интеллект.
Приятель с досадой фыркнул.
— С каких это пор ты в женщине предпочитаешь ум телу?
— Ты встречался с леди Шеффилд? — Ему не хотелось признаваться в том, что ее ум действительно заинтриговал его.
Джек покачал головой.
— Как смерть с косой, она, наверное, обитает в темноте.
— Уверяю тебя, у нее под черной хламидой совсем не кожа да кости. — Лукас не удержался от самодовольной ухмылки.
— Потому что она питается кровью своих жертв. — Джек поморщился. — Никак не могу понять, зачем тебе соблазнять женщину, подозреваемую в убийстве. — Он задумался на миг, а потом его лицо прояснилось. — Пари! Скажи, что ты это сделал на спор.
— Ты хорошо знаешь, что джентльмен ни с кем не обсуждает своих отношений с женщинами, — ответил Лукас. — Это кодекс чести.
— Чокнутый Хэдли учит меня морали? Держите меня, по-моему, кто-то нафаршировал мою сигару опиумом!
В ответ на безжалостный сарказм приятеля Лукас стал постепенно заводиться.
— Хочешь сказать, что я не джентльмен?
Джек расхохотался:
— Именно это и говорю тебе, глядя в глаза.
— Джек, это нечестно, — попытался защититься Лукас. — Я никогда не мухлевал в карты, никогда не изменял своему слову. Ты же знаешь, что мое слово что золото.
Приятель пожал плечами.
— Я, конечно, не ставлю под сомнение твою честь, когда ты среди своих. Но вот что касается остальных… Господи, Лукас, твое имя в обществе стало синонимом дурного поведения. Признайся, что ты обалдуй, который рад натянуть нос всем приличиям. — Джек швырнул в камин окурок. — Но не так уж это ужасно. Все твои друзья-приятели считают тебя отличным парнем. Однако в трудную минуту ты будешь последним, от кого хотелось бы зависеть.
Ах ты, дьявол! Лукас помедлил, сделав крупный глоток бренди. А потом еще один. Экая трезвая оценка его характера!
Джек потянулся за бутылкой и добавил себе в стакан еще.
— Мне кажется, ты немного мягок с девицами. Могу ли я надеяться, что хоть с вдовой-грешницей ты будешь вести себя по-другому?
Он не ответил.
Приятель вопросительно поднял брови.
— И, пожалуйста, не говори, что обиделся на мои слова. Если я был груб, то исключительно ради твоего же блага.