Читать интересную книгу Обратный отсчет - Пол Тот

Наконец, из прачечной прибыли вещи, я оделся, сунул в ящик с Библией книжку Элмора Леонарда – свой вариант бамперной наклейки Керри. Страдающие бессонницей постояльцы вознесут хвалу небесам, обнаружив в ящике нечто кроме Гидеона.[30]

Я снова направился к Пегой, бедненькой моей ослице. Она как бы со стоном на меня взглянула, когда я повернул ключ зажигания. Все, что угодно, кроме ослиного рева. Она не стремилась к цели. Я не стал ее пришпоривать, только дернул поводья. Мы покатились, оба помятые в приключениях.

До Фресно было два часа езды – мы возвращались к хайвею. Хорошо бы иметь при себе Санчо чтобы перевязывал раны. Через десять минут я лишился и Пегой.

Она намертво испустила дух на въезде на бесплатную автостраду с громким воплем и мультипликационным облаком дыма. Мотор сдох. Вскрытия не требовалось: я все понял и пошел пешком. Никогда не умел менять масло. Наверно, последними словами машины были следующие: «Может, ты хотя бы отбуксируешь меня на кладбище?»

«Слышала, что я говорил о костях?» – напомнил я ей.

Прошагал пять миль назад к городу, поспрашивал окружающих, кто-то меня направил к автобусной станции, где я купил билет в оба конца куда-нибудь и откуда-нибудь в Калифорнии. На последние деньги.

Автобус был набит престарелыми горожанами, ехавшими на какую-то ярмарку в Фресно. Я сидел рядом с типом, больным раком. Подсознательно регистрировал признаки химиотерапии, думая об Аквамарин, которую так назвала рано постаревшая пьяница-мать, державшая бутылки в каждом ящике и шкафчике, наполовину индианка из Индии, наполовину истинная американка, «белая кость». Неся на шее ярмо подобного имени, ее дочь каким-то образом уговорила всех и каждого звать ее Марни, производным от Марин, сокращенного варианта Аквамарин, и алфавитный трюк сработал. Я имею в виду, это действительно была Марни – умненькая американская девушка, еще не женщина, несмотря на официальный возраст, которую никогда в жизни не спутаешь с ее матерью. Обычная девчонка, совсем не того типа, который обычно украшает мое полусуществование.

Мы познакомились в ресторане «Биг-бой», где она служила официанткой. Я заскочил туда впервые за долгие годы, после ухода от Керри, и, привлеченный веснушками, окрестил ее Пегой. Не успел даже зарегистрироваться в доме отдыха, когда мы нашли меж собой нечто общее. Регистрация была отложена, мы болтали, пока я дожидался счета.

Она рассказала, что ее зовут Аквамарин, ребята звали просто Марин[31] до того момента, как она объявила, что ее отец, морской пехотинец, убит во Вьетнаме. Соврала. Ребята спросили, как ее теперь называть. «Никак», – сказала она, отправилась в библиотеку, попросила книжку «Как назвать ребенка». Увидела имя Марни и все поняла. Впоследствии официально зарегистрировалась в магистрате под этим именем, хотя мать упорно звала ее Аквамарин. Вместо супа «Кэмпбелл» и лапши «Рамон» она еженедельно одаривала дочь мешочками кристаллов и целебными ароматическими маслами.

В тот вечер мы оторвались от души, хоть я еще не оправился после дневной поправки в баре. И полностью выложил Марни историю Керри. Она привела меня к себе домой. Я стал ее однодневным домашним Животным, которому она позволила спать в своей постели. У нас была абсолютно разная химия, ибо Марни ни разу не выезжала из Фресно. Была так довольна местом официантки, что ее никогда не манили непроторенные тропы.

– У меня роговые бородавки от химии, – сообщил сидевший рядом со мной мужчина.

Остаток пути я старался прослушать дальнейшее. Есть люди, которые разбираются решительно во всем: в разнообразных медицинских инструментах сканерах, лучевых пушках, иглах и уколах, пиявках и внутривенных капельницах. Я еще час слушал его диссертацию, а по окончании сказал:

– Желаю вам удачи.

На том он успокоился. Знал, наверно, что практически все готовы говорить о чем угодно, кроме его болезни, а поскольку я вообще молчал, признал меня исключением.

– Хороший ты парень, сынок.

До Марни топать еще три мили. Я шагал, погрузившись в мечты, как в двенадцать лет, разъезжая на велосипеде, мечтал в конце концов оказаться в местечке получше. Но тогда каждый раз был обязан вернуться домой, где мать постоянно по любому поводу делала замечания – не так стоишь, не так держишь ложку, корректировала бы даже мою манеру писать, если б я не запирал за собой дверь туалета.

Я помнил дорогу к дому Марни. Вскоре дошел до комплекса дешевых кооперативов в квартале для стесненных в деньгах людей. Здесь жили главным образом матери-одиночки и разведенные отцы. Прекрасная площадка для постельных игр между потерпевшими крах. Я замечал, как один тип неделю ходит в одну квартиру, следующую неделю в другую и так далее. В определенном смысле подобное место, где можно бродить туда-сюда, не выезжая из Рима, было бы для меня идеальным. Больше простора для эффективной деятельности.

Я постучал – никто не ответил. Потом появилась какая-то женщина с маленькой дочкой.

– Марни еще тут живет?

– Нет. Съехала месяц назад. Не знаю куда. Просто собралась и исчезла.

Существовали два возможных варианта. Как уже говорилось, Марни никогда не уехала бы из Фресно. Либо она в «Биг-бое», либо делает карьеру в Эпплби, либо дома у матери – иди ищи.

Поэтому я отправился к матери, еще за милю. Найти не трудно – на окнах всегда висело столько ниток, унизанных кристаллами, что астронавты из космоса наверняка замечали сверкание. Однако, преодолевая расстояние, я не видел алмазного блеска. Стоял обычный дом, точно такой, как соседние. Мне пришло в голову, что Америка давно старается сделать каждый квартал, город, район похожим на любой другой, чтобы ни у кого не возникло желание ехать куда-нибудь в другое место.

На мой стук дверь открыла мать. Теперь она была наполовину не индианкой из Индии, а африканкой. В дрянном пестром многонациональном наряде и шляпе до потолка, зажаренная в микроволновке до оранжевого цвета. Вид умиротворенный до сумасшествия, довольный, как после лоботомии. На стенах развешаны маски. Деревянные жирафы и тигры отели пройтись по ковру, но были парализованы, Сидя в штукатурке, как в клетке зоопарка.

– Ты к Аквамарин? – спросила она. – Захода дорогой.

Я сел на табуретку, чувствуя, как розничная Африка давит мне на мозги. Она принесла чашку чаю от которого шел пар с ароматом корицы.

– Она скоро придет.

– Что у вас за акцент? Были в Африке?

– Конечно. Ездила со своей группой из заочного колледжа. В конце концов осталась там на год. Моя жизнь полностью переменилась.

– А Марни как?

– Кто такая Марни?

– Аквамарин.

– Ты имеешь в виду Акилу? Это значит «та, кто размышляет». Слишком много размышляет. Все старается обосноваться, устроиться. Мне хотелось бы, чтоб она повидала мир.

– А вас мне как теперь называть?

– Дека. «Та, кто несет наслаждение».

Как она на меня посмотрела… Давным-давно Дека – мать – с удовольствием и со смехом касалась моей руки, иногда прижималась, время от времени поглаживала по плечу, пока оттуда до самого паха не пробегали мурашки. Я чувствовал эротические позывы. Все это творилось на глазах у Марни, которая просто дымилась от возмущения.

– Зачем ты здесь, мальчик?

– Ищу вашу дочь. Мне с ней надо поговорить.

– Тебя так долго не было, я по тебе скучала.

Несмотря на искусственный акцент и загар, я начинал верить, что она действительно африканка-Квартира была пропитана незнакомыми запахами. Я ждал каких-нибудь племенных ритуалов, предчувствуя, что она вскоре вытянет мою шею до размеров жирафьей или проколет в мочках ушей дыры величиной в полдоллара.

– Акила вернется через два часа. У меня для тебя есть подарок.

Она ушла в спальню, вернулась с кулоном. Если я не ошибся с первого взгляда, в центре медальона сверкал не цирконий.

– Очень ценная вещь. Я познакомилась с одним торговцем алмазами. Он начал меня снабжать. Но не могу же я все носить! Вдобавок они мне напоминают о родине. Я должна вернуться. И вернусь. А пока дарю это тебе.

Она остановилась у меня за спиной, пальцы, прежде чем застегнуть цепочку, пробежались по шее – нежно, медленно, – добрались до груди. Мать изогнулась, обвила меня – Африка поглотила Америку.

– Ах, – вздохнула она, тискаясь так, что я не мог противиться, – два часа у нас есть. Потом оденемся. Акила ничего не узнает.

Мы направились в спальню. Она меня раздела, осмотрела, толкнула в постель. Разделась сама без труда, поскольку под шелком ничего больше не было. Светилась оранжевым светом, но у меня в глазах стояло красное пятно – Марни. А синее? Синее пятно – последний раз с предыдущей женщиной, лучше любого текущего унылого момента. – Ты все-таки знаешь, что делать.

– Что значит – все-таки?

– Инструмент небольшой, но работает споро.

Мы двигались все быстрей и быстрей, континенты сближались, сливались, география переворачивалась. Поглотив меня, она сказала: