продолжил: – Я про этого юродивого нашёл кое-какую информацию, – он достал платок и вытер толстые мокрые губы. – Баба у него есть… Так что, если он кому и рассказал, то своей бабе. Хотя это уже и неважно. Короче, вот её адрес, тащите сюда.
Он подошёл к Алексею и, глядя на него, добавил:
– Делайте с ней что хотите, но хотя бы какую-нибудь информацию из него вырви.
Он присел перед Алексеем и с усмешкой произнёс:
– Доигрался в Робин Гуда? Ну это уже ерунда… Так что, парень, никогда не жалуйся, что плохо живешь, потому что жизнь твоя всегда может стать ещё хуже.
– Может ребятам этим и надо самоутвердиться… А вам-то всё это зачем? – с надеждой произнёс Алексей, когда ушёл Онопко и уехали за Настей молодые парни. – Вы же другой. Я же вижу, что вы образованный человек.
Он понял, что надеяться ему не на что. И единственная возможность спасти себя, и теперь ещё и Настю – это попытаться переубедить оставшегося с ним наедине надломленного судьбой пожилого мужчину. Только как это сделать, Алексей не представлял.
– Как вы вообще оказались среди них? – спросил он.
Пантелей медленно подошёл к столу, чуть подумав, налил в стакан водки из оставленной Семёном бутылки и молча выпил. Присел и со злой усмешкой, глядя Алексею в глаза, похвалился:
– А я вроде тоже, как и ты, за правду пострадал. Давно… Ещё когда следователем работал, – он потер руками голову с седыми, но еще жёсткими волосами. – Дочь предыдущего мэра сбила бабу с коляской. Ребёнок жив, а мама сразу на тот свет. Хотя я к тому времени все гвозди, которые мне в голову при советской власти вбили, уже вытащил, и иллюзий, кто есть кто, у меня уже не было, но что-то меня тогда возмутило. Может действительно ещё верил во что-то… Только вся жизнь моя перевернулась…
Пантелей встал и, не обращая внимания на Алексея, сделал несколько шагов к окну. Отодвинув горшки с давно засохшими растениями, он опёрся ладонями на подоконник и продолжил:
– Мне, конечно, звонили. Просили… Угрожали. И при других обстоятельствах я бы не сомневался, что делать. Но здесь… Когда эта дочка из машины пьяная выползала, её десяток человек видело. Все сняли на телефоны и в интернет выложили. А журналисты вытащили новость на общероссийский уровень. Дочь мэра же… Что я мог сделать? Я тогда ещё о карьере мечтал, надеялся заметят, в Москву вызовут. Поэтому передал в суд, всё как положено… И срок ей дали. Только она так и не села. Пока разбирались, ребенка родила… Ну и до совершеннолетия отсрочили.
Пантелей повернулся от окна и с той же злой улыбкой, обращаясь к Алексею, насмешливо добавил:
– А вот я через полгода сел. Свои же местные нашли за что посадить, чтоб другим неповадно было хозяев не слушаться.
– А что же вы могли сделать? – спросил Алексей.
– Да что угодно. Например, написать, что та мамашка, которая под колеса попала, пьяная была. Максимум ‒ уволили бы… Да и то с повышением… Короче, сам виноват. Не сориентировался. Решил, что самый умный.
Он шагнул к Алексею, сидящему на полу.
– Но, а ты, считай, сам в петлю залез. Зачем? Доказать что-то себе хотел? А может, и во мне тогда, и в тебе сейчас гордыня разыгралась? Ведь гордыня ‒ тяжкий грех.
Пантелей вернулся к столу и налил себе ещё водки.
– Помню, в СССР с утра до ночи на каждом углу внушали: советский человек ‒ это гордость страны. Самый умный, самый образованный, самый работящий… Самый, самый, самый… Ну, и естественно, возгордился человек, попивая водку у себя на кухне. Возгордился и задумался: «Если я такой прекрасный и восхитительный, то почему же живу в таком дерьме?» И сразу виноватого нашел. Власть! – зло выкрикнул Пантелей. – Не сам же он в своей паршивой жизни виноват. Так и кончился СССР. А человек тот возгордившийся ещё в большем дерьме оказался.
Выпив, он быстро подошёл к Алексею.
– Вот и ты сейчас не за правду воюешь, а себя вознести хочешь. Мол, я не такой, не как вы все… Чуть ли не святой… Жизнь свою для вас не жалею…
Он опять подошел к столу. Вылил в стакан оставшуюся водку и устало сел на стул.
– А на то, что потом из твоей правды вырастет, тебе плевать, – Пантелей поставил локти на стол, обхватил ладонями голову и, глядя на стакан, тихо добавил: – Знаешь же прекрасно, куда благие намерения ведут…
– Теперь, кажется, знаю, – тихо откликнулся Алексей. Он смотрел на уже пьяного и казавшегося сумасшедшим человека в медицинском халате, и с ужасом думал, что будет, когда сюда привезут Настю.
Пантелей будто очнулся и, с надеждой повернувшись к Алексею, спросил:
– Может тебе назвать кого-нибудь? Любого, кого захочешь. У тебя же есть враги?.. Ты только имя назови, а я тебя отпущу. Никто же не будет проверять. На это и времени нет… – он вроде уже и рад был бы отпустить Алексея и только искал повод. – И у тебя, и у бабы твоей шанс появится.
– Враги, конечно, есть, но как же так можно? А вдруг его потом так же как меня… Совсем ни за что…
– А ты, и правда, за них переживаешь или просто не веришь, что отпущу? – хитро прищурившись, спросил Пантелей.
– Почему не верю?..
Алексей задумался: «А может он прав? Может, если бы я точно был уверен, что меня и Настю отпустят, как только я скажу ему чьё-нибудь имя, то назвал бы не сомневаясь?» Он представил, что произойдёт, когда сюда привезут Настю. «Что они с ней сделают?» Ему стало жутко.
– Ну, я не знаю… – неуверенно произнёс Лёша.
– Ты хорошенько подумай. Вспомни, – будто искушая, уговаривал Пантелей.
– Нет! Нет никого, – отрезал Алексей. Он вдруг ясно понял, что никакого освобождения не будет, что этот человек через его падение хочет так же самоутвердиться, как те молодые отморозки.
– А ведь ты всё равно задумался, – разочарованно покачал головой Пантелей. – Все мы люди. И когда припрёт, то и мысли всякие закрадываются. Даже Христа дьявол в пустыне искушал, а уж нас простых… Хотя вроде и мы сыновья божьи, – с усмешкой добавил он. – Только одним от нашего общего папы досталось почему-то больше, другим меньше. Это только считается, что во Христе все равны…
Он внимательно смотрел на Алексея, ещё надеясь, что тот поверит его обещанию.
– Чтобы ты лучше понимал, что тебя ждёт… Тем двум молодым пацанам от бога вообще ничего не досталось. Так что,