Михаил слушал с удивлением. Это имя – Милюков – он знал, это был главный критик трона. И теперь – говорил такое? Так за этим было что-то! Да и какое серьёзное он говорил: Россия – не может существовать без монархии! И – правда, конечно не может. Это Михаил понимал.
Но если Ники уже всё равно отрёкся – так кому же принимать? А если и Михаил отречётся – так кто же тогда?
А Милюков добавлял:
– Не тогда начнётся гражданская война, если вы примете трон, но начнётся, если не примете! – и это будет убийственно при внешней войне. Начнётся полный хаос и кровавое месиво… А вы – дéржите в руках простое спасение России: примите трон! Только так утвердится и наша новая власть. Мы все должны прикрепиться к традиции, к постоянству, к монархии, которую только одну знает и признаёт народ!
Это – Михаил понимал! Он хотел только, чтоб это всё – без него укрепилось. Он – от брата не ожидал. А если уж никакого выхода нет – так как же не выручить? Если обстановка, оказывается, такая грозная и безвыходная, так что ж – надо выручить? Это уже как бы – военный долг?
Между тем к собравшимся восьми вошли ещё двое новых: известный Гучков и с ним какой-то легковатый ферт с острыми усиками.
Они не представились и ни с кем не здоровались, лишь поклонились великому князю, но, кажется, всем здесь были известны. Под тяжелозвучное выступление Милюкова они безмолвно заняли стулья в замыкание окружности, прямо против великого князя. А Милюков с их приходом ни на минуту и не умолк:
– Ваше Императорское Высочество! Если вы сейчас не примете трона – в России возникнет новое Смутное время, и, быть может, ещё более разорительное и долгое. Вот того кровопролития надо бояться – больше, чем, может быть, временного и малого сейчас. Михаил Владимирович правильно здесь обрисовал столичную картину, да мы её видим все, но я решительно не согласен с его выводом. Да, сейчас здесь в столице затруднительно найти верную часть для опоры. Но они есть, я думаю, в Москве. Они есть повсюду в стране. Вся Действующая армия – верная сила! Вам надо немедленно ехать туда – и вы будете непобедимы.
Убеждённый напор старого опытного политика сильно подействовал на Михаила. В самом деле: вся Армия – в распоряжении императора, только надо к ней прийти.
Ах, зачем отречение брата застало Михаила не на фронте? Оставайся бы он в своей Туземной дивизии – да сразу бы он мог повести войска.
Но и сейчас ускользнуть из Петрограда, наверно, не так тяжело: не стоит же сплошной кордон вокруг города. Можно дождаться этой ночи, на худой конец – переодеться, ночью – на двух автомобилях? или даже пешком? Само ускользание как задача кавалерийская было Михаилу понятно и не казалось трудным.
Впрочем, брат был при всех войсках, при всей власти – и отрёкся.
А ведь было ему когда-то предсказание, он не верил, даже не задумывался серьёзно: что он будет – Михаилом II и последним русским императором.
– Ваше Императорское Высочество! – хрипло, густо вговаривал Милюков, не останавливался, всё по-новому выворачивая то же. – Мы первые не проживём без вас бурного времени. Мы – просим вас, как о помощи…
Солнце так сильно засвечивало комнату – даже жмурились, на кого попадало.
375
Генерал Алексеев прозревает, что обманут Родзянкой. – Созвать совещание Главнокомандующих?Так хотелось генералу Алексееву окончательного и последнего порядка! Так хотелось, чтобы сегодняшний день не было уже никакой трёпки! Да ведь уже и становилось, кажется, на места: Верховный Главнокомандующий был назначен, и вполне законно, волей Государя императора, ещё не отрекшегося тогда. И так же законно был назначен министр-председатель. А он выбрал себе нужный состав министров, который и оглашён был сегодня и в Петрограде, и в московских газетах. И естественно было теперь генералу Алексееву составить циркулярную телеграмму-приказ с оповещением всех войск о происшедших назначениях.
Так же и против шаек он теперь имел свободу распоряжаться: раз это вовсе не депутации Государственной Думы, теперь мог он послать Западному фронту категорический военный приказ открыть энергичные действия против той шайки в Полоцке, или где она, и против других таких чисто революционных, разнузданных шаек, какие будут стараться захватывать власть на железных дорогах или проникать в саму армию. При появлении таких шаек желательно их не рассеивать, а стараться захватывать и по возможности тут же назначать полевой суд, а приговор его приводить в исполнение немедленно.
И в самом же Петрограде, оказывается, ничего страшного не происходило. Разговаривали утром с Главным морским штабом, и оттуда дежурный капитан успокоил, что в столице всё налаживается, никакой резни офицеров и нет, и не было, всё вздор, все офицеры живы и здоровы. И Временное правительство – сильно, и авторитет его не поколеблен.
Вот и суди. Вот и верь Родзянке.
А увидеть самим, что делается в Петрограде, у Ставки не было глаз. Петроградская обстановка была загадочна, как на луне.
Да вон из Одессы слал командующий округом телеграмму: в видах успокоения умов выпустить всех политических? И будто в Херсон уже пришло такое распоряжение министра юстиции. Может быть. Но почему же всё это успокоение и упорядочение не оглавлено торжественным объявлением о новом Государе Михаиле II? Почему должно скрываться от народа его имя и не призываться к присяге армия?
Это было для Алексеева совершенно непонятно, а с каждым часом и тревожнее.
Об этой тревоге, вот, энергично телеграфировал и Эверт. Когда можно рассчитывать получить указания? Не надо ли объявить войскам, что Манифест есть, но задерживается? И – какие же причины задержки??
И Брусилов тоже просил: ориентировать.
И – что же на всё это мог ответить Алексеев? Он сам всё более недоумевал. И даже начинал подозревать какую-то интригу. Как в чужом непродорном лесу пробирался, царапался он, неумелый, в этих политических сплетениях, где непригодны ни топографическая карта, ни компас, ни военная команда. Оплетала политика ползучими плетями руки-ноги.
А если в Петрограде спокойно – так чего Родзянко так боится? Что вынуждает его к переговорам с левыми, и почему он намерен идти им на уступки? Ведь которую ночь он повторял, что новая власть всеми признана, утверждена и единственна, потому и диктовал так властно на фронт. А то – какие-то солдатские бунты что ни ночь?
И вдруг – резкое, неприятное подозрение проняло Алексеева: да не выдумывал ли Самовар это всё для каких-то своих политических целей? Почему он сам себе противоречит столько раз и противоречат ему другие?
И почему ж Алексеев так ему доверился? Просто: никто другой из Петрограда эти дни не был слышен. А Родзянко – так уверенно всё заявлял.
Тут прислали от Рузского (почему не раньше?) копию такого же его разговора с Родзянкой: оказывается, о задержке Манифеста Родзянко ещё на час раньше телеграфировал Рузскому. (Повадился. Что за манера появилась – миновать Ставку и обращаться к Главнокомандующим?) И с Рузским разговаривал куда откровеннее: что воцарение Михаила как императора абсолютно неприемлемо! Что переговоры с рабочими депутатами велись – и привели к Учредительному Собранию, которое – так можно было понять – и определит форму правления России?
У-у-у-ух! – как штык вкололи между рёбрами. Вот оно где! вот оно в чём! А Алексеев-то, простак, и не понял, к чему это Родзянко упоминал Учредительное Собрание. Во-он заче-ем!
Так для этого Родзянко и задержал Манифест? Он – копал под императора Михаила? И даже, кажется, подо всю династию?..
Оттого-то и мешал им новый Государь: они хотели продлить неопределённое состояние? – а за это время прикончить династию? Ах мерзавцы! С левыми-то они сговаривались – о чём? династию свергнуть? Там фраза была – «не исключено возвращение династии». Как будто её уже убрали.
Так Родзянко – может и есть главный республиканец? Вождь революции??.. Или, во всяком случае, – игрушка в руках левых?
А Алексеев его слушался – и собирал от Главнокомандующих отречение???..
Вот попал так попал генерал Алексеев!.. Ну, попа-ал! Родзянко его обманул да использовал?!
Да как же можно было предполагать в нём такое коварство?
Так и придавило Алексеева в его жёстком кресле. Такого дурака, такого дурака – не помнил он, чтоб из него когда в жизни строили…
Позо-ор! Позо-ор!
Но – переживаниям никогда он не давал собой овладевать. Он всегда и считал и высказывал, что пробный камень для полководца – сохранять ясность ума и спокойствие духа при неудачах. Надо действовать. Если бы Верховный уже был бы сейчас в Ставке – Алексеев пошёл бы и честно признался ему во всём позоре.
А сейчас, пока он в Тифлисе? Сейчас Алексеев сам должен был решать меру против Петрограда.