Читать интересную книгу Там, вдали, за рекой - Юрий Коринец

Но я их, конечно, не понесу в музей. Пусть уж лежат дома. А то в музее все попадают в обморок, и заплачут, и попросят эти бивни продать. И отказать будет неудобно! А не отказать — жалко! Такая всё-таки ценность! Потом-то я их, может быть, и отдам, через несколько лет. Когда я на них насмотрюсь. Спешить с этим не надо. Никогда не надо спешить! В конце концов, я могу завещать эти бивни и после своей смерти. Завещать их музею. Конечно, бесплатно. Тогда пусть себе в музее лежат! А над ними будет повешена мемориальная доска, на которой будет написано, что эти замечательные бивни принесены в дар музею от такого-то и такого-то, то есть от меня. Так всегда делается. Я видел в музее одну такую доску. Только рядом висели не бивни, а какие-то старые тусклые картинки. Я уж не помню какие… Хуже бивней, конечно.

Всё это я думал, пока шёл в школу. Как только я вошёл в класс, я сразу всем показал свои бивни. Вы знаете, какое они произвели впечатление? Потрясающее! Все просто онемели, остолбенели, окаменели, одеревенели и обревнели. И смотрели на мои бивни. Вот было впечатление! Никогда ещё в жизни ничем я не производил такого сильного впечатления!

Больше всего поразили мои бивни Витьку. Он смотрел на них во все глаза, даже несколько раз пощупал. А я делал вид, что не замечаю его, хотя сам наблюдал за ним боковым зрением. Витька просто умирал от зависти, я это видел по его глазам. Но он ничего не сказал.

А я сказал! Я сказал, что это мне дядя привёз. С Северного полюса. И про музей я тоже сказал, когда меня спросили, что я с ними буду делать. Но тут прозвенел звонок, и все сели за парты. В класс вошла Лидь Петровна.

Я положил бивни в парту, но они торчали даже из парты. Я их всё время трогал, потому что они мне мешали, а ещё потому, что мне приятно было их трогать. И мой сосед Скобелев тоже их трогал, потому что я ему разрешил. Лидь Петровна заметила, что мы вертимся, и сделала нам замечание. Но я продолжал ёрзать на месте, потому что бивни упирались мне прямо в живот. Один раз они меня так защекотали, что я рассмеялся. У меня было прекрасное настроение!

— Какой-то ты сегодня странный! — сказала мне Лидь Петровна. — Что это с тобой?.

— Ничего, — сказал я.

После этого я сидел смирно, хотя мне было очень неудобно: я даже дышать не мог — так мне мешали бивни. Но ничего не поделаешь. Так я сидел до конца урока. Я прямо измучился. Я ничего не понимал из того, что говорила Лидь Петровна, потому что всё время думал про бивни, и про свой успех, и про Витьку, а урок был как в тумане, в котором торчали огромные бивни. И всё вертелось вокруг этих бивней.

На первой же перемене весть о моих бивнях разнеслась по всей школе. Все приходили на них смотреть. Даже десятиклассники. А я давал всем объяснения. И рассказывал всем о дяде. Когда я на минуту отлучался из класса, объяснения давала Валя, потому что Валя всё знала — и про бивни, и про дядю. Когда я выходил, я поручал бивни Вале, чтобы с ними ничего не случилось. Но вообще-то я почти не выходил из класса, потому что всё время должен был быть рядом с бивнями. Как какой-нибудь экскурсовод. Но экскурсоводы ходят по музею, а я почти не ходил. Я даже не ходил завтракать.

Тогда я вот что придумал: я вставил бивни в рот и стал ползать по партам — как мамонт! Витьку я этим совсем уничтожил! Вот было смеху! Бивни чуть не разорвали мне рот. Все очень смеялись. И я тоже. И Валя. И Витька тоже захохотал. Он так захохотал, что чуть не упал на пол. Он уж слишком захохотал, меня это даже удивило. И вдруг я заметил, что все смотрят на доску. Я тоже посмотрел на доску. И я сразу перестал смеяться…

Большими буквами на доске было написано:

МИША + ВАЛЯ = ЛЮБОВЬ.

Кровь сразу ударила мне в голову.

— Кто это написал? — крикнул я, хотя прекрасно знал, кто это написал.

Витька ничего не ответил — он продолжал хохотать, держась за живот.

Я подскочил к доске и стёр эту подлую надпись.

Валя сказала:

— Брось, что ты обращаешь внимание на дураков!

И Витька перестал смеяться.

— Он просто боится признаться, тот, кто это написал, — сказал я и посмотрел прямо на Витьку.

Тут опять прозвенел звонок, и мы сели за парты. Мне опять ничего не лезло в голову. Я думал о том, какой подлый этот Витька. Даром что второгодник! Настроение у меня было немножко испорчено. Но только немножко. Всё-таки бивни были бивнями! Тут уж ничего не поделаешь. Просто я думал, как отомстить Витьке за эту подлость.

На следующих переменах мы опять играли с бивнями. Я тоже играл и делал вид, что ничего не случилось. Все опять приходили смотреть на эти бивни, и щупали их, и расспрашивали про дядю, и вставляли бивни в рот, и прикладывали их к голове — как оленьи рога, и приставляли их к носу — как рог носорога, и даже фехтовали на бивнях! Было очень весело. На Витьку никто не обращал внимания. Но под конец мне это всё надоело. Я устал.

Когда прозвенел последний звонок, я опять положил бивни в портфель и вышел во двор. Во дворе стоял Витька и ещё ребята — из нашего класса и из другого, Витькины дружки.

Когда я проходил мимо них, Витька вышел вперёд.

— Послушай, — сказал он, — хочешь конфетку?

В руках у него был кулёк. Довольно большой кулёк. Этого ещё не хватало!

— Не хочу я твоих конфет! — сказал я.

Я пошёл дальше. Но Витька пошёл за мной. И те тоже.

— Брось ты дуться! — сказал Витька. — Ты думаешь, это я написал? Я ничего не писал!

Но я шёл молча.

— Мишка! — сказал Витька и забежал вперёд. — Ты брось! Я ведь ничего не имею… ну, против того, чтобы дружить. И насчёт дяди забудь, он совсем не болтун. Это я теперь вижу…

И ребята тоже сказали:

— Хватит вам! Кончайте ссориться!

— Бивни у тебя замечательные! — сказал Витька. — Просто блеск! Возьми вот конфетку! Ну, возьми! Шоколадные…

— Ну ладно! — буркнул я. — Так это не ты написал?

— Конечно, не я! Честное пионерское! Я знаю кто… Я тебе потом скажу… Возьми вот эту, она с вином!

Я взял конфетку и положил её в рот. А ребята стояли и смотрели. Они смотрели мне прямо в рот.

Я раскусил конфетку и почувствовал во рту какую-то дрянь… Это была соль! Вся конфетка была напичкана солью! У меня от неожиданности голова закружилась! А во рту было так противно…

А Витька улыбнулся и вытянул голову.

— Ну как? — спросил он.

И ребята заулыбались. Я видел, что они готовы расхохотаться.

— Очень вкусно! — сказал я, еле переводя дух.

И тут я проглотил эту конфетку.

— Замечательно вкусная! — повторил я. — Ещё можно?

Я опять протянул руку и взял другую конфетку. Вторая конфетка была без соли. Я стал её тщательно прожёвывать, а ребята смотрели, как я жую. И Витька смотрел, как я жую. Его улыбка постепенно сходила с лица. А я жевал как ни в чём не бывало! Жевал и смотрел на них. Я жевал и лихорадочно думал…

— Дай ещё конфетку! — сказал я.

Я положил на землю портфель, взял ещё конфетку и сразу проглотил её.

— Давай ещё конфетку! — закричал я. — Давай!

И тут я размахнулся и ударил Витьку прямо в переносицу!

— Ещё конфетку! — Я снова ударил. — Ещё! Ещё конфетку! Ещё! А ну ещё! Ещё конфетку…

Витька вдруг заревел, закрыл лицо руками и побежал. По дороге он один раз упал.

А я стоял и смотрел ему вслед. На моём кулаке была кровь. Я вытер кулак об штаны. Я весь дрожал. И тут я увидел ребят. Они стояли молча, с открытыми ртами.

— Вот это да! — сказал вдруг один из них. — Дай пять! — Он взял мою руку и сжал её. — Вот это да! — повторил он. — Сила! Можешь на нас рассчитывать!

— Благодарю за внимание! — сказал я. — Большое спасибо! Весьма!

Вот как я им ответил! Здорово ответил, не правда ли?

Я взял портфель и пошёл.

Бальзам «Мэри Пикфорд»

Один раз вечером в нашей квартире раздался странный звонок. Никто никогда так не звонил! Тем более в десять часов вечера. Звонок был настойчивый и оглушительный.

Все жильцы высунулись на «проспект». Я первый побежал открывать. Я всегда первый открываю, когда раздаются общественные звонки. Один звонок — это общественный звонок, звонок ко всем: так звонят молочницы, точильщики, почтальоны, страховые агенты, Мосгаз, Мосэнерго и пионеры, собирающие металлолом. Но они звонят вежливо. И не в десять часов вечера. Разве что телеграмма. Но это не была телеграмма! Я это сразу почувствовал. Это все сразу почувствовали.

Когда я открыл дверь, я оторопел.

На площадке лестницы стояли: милиционер с портфелем, дворник Афоня и трое каких-то женщин.

Я сразу обратил внимание на этих женщин. Одна из них была высоченной — метра два ростом. Другая была среднего роста, но зато толстая, как баобаб. А третья была совсем маленькая, чуть повыше меня. Лица у всех были закутаны платками — блестели одни глаза. Я видел такие фигуры у дяди на фотографиях, которые он привозил из Азии. Женщины были похожи на привидения!