Нарядный, уютный интерьер ресторана был оформлен в виде огромного трехуровневого цветочного магазина в стиле московский модерн. Внутри размещались привычная для завсегдатаев кафе зона фри-фло, кофейня-бар, зона для курящих — под самой крышей, и летняя терраса — в сезон. В прекрасные солнечные дни лучи солнца пронизывали атриум насквозь, и в их невероятном сиянии казалось, что ажурные металлические лестничные марши были «подвешены» к лучам солнца.
Чем еще Максима подкупало это заведение, так это возможностью самому выбирать себе по вкусу блюдо, с пылу с жару, прямо на жаровнях и сковородках, и достаточно демократичные цены.
Максим взял себе куриный жульен, мясо по-французски к которому, в качестве гарнира, была приложена жареная картошка с грибами, а из напитков решил поддержать отечественного производителя, и взял пол литра «Старого мельника».
Практически то же самое заказали и друзья, однако они, ко всему прочему, взяли еще суп харчо.
— Ну, за удачу! — тоном известного генерала из «Особенностей национальной охоты», великолепно сыгранного Алексеем Булдаковым, произнес тост Сергей, и три бокала, наполненных светлым ячменным напитком, столкнулись с характерным звуком над центром стола.
Выпили, закусили.
Громов, вдруг заметил сидящих неподалеку, через стол, двух мужчин в возрасте, ведущих какой-то эмоциональный диалог. На столе перед ними не было ничего, кроме двух стопок, наполненных прозрачной как слеза жидкостью, по всей видимости водкой, однако, при всем этом, мужчины алкоголиками не выглядели.
Среднего роста, возраст — порядка пятидесяти — шестидесяти лет. Один, тот, что сидел к Максиму спиной, в пол оборота был практически лыс, другой, чье лицо было испещрено многочисленными морщинами, носил короткие, пепельные волосы и аккуратно подстриженные пшеничные усы.
Кое-как поддерживая друзей в общем разговоре, в пол уха слушая анекдоты, азартно рассказываемые Николаем, Громов напрягся, пытаясь услышать то, о чем говорили незнакомцы, хотя очень хорошо понимал, что, скорее всего его затея успехом не увенчается — народу в это время было уже прилично, и шум стоял достаточно серьезный. Однако, к полному удивлению Максима, ему удалось ясно и отчетливо разобрать речь сначала одного, потом и второго, лица которого Громов полностью не видел, и ему стала понятна вся ситуация.
Оба мужчины были, до недавнего времени, кадровыми военными, уволившимися из рядов Вооруженных Сил Российской Федерации год назад. Тот, что сидел к Громову в пол оборота, раньше командовал артиллерийским полком, входившим в состав пятьдесят восьмой армии, располагавшейся на Северном Кавказе, а пшеничноусый был командиром бригады ВДВ. Почти два года назад, восьмого августа две тысячи восьмого, в день открытия Олимпийских Игр в Пекине, когда по негласному соглашению прекращались все войны и на время затухали конфликты, грузинские войска вторглись на территорию сопредельной Южной Осетии. Тогда, несколько первых дней, когда по улицам Цхинвала лилась кровь мирных граждан и российских миротворцев, проходивших службу в Закавказье, весь мир думал, что Российская Федерация послала свои части ни в ответ на чудовищные действия новоявленного грузинского тирана, а сама, первая, без предупреждения, напала на суверенную страну. Лишь спустя неделю, когда грузинские войска были выдворены с территории Южной Осетии, мир узнал правду.
Но, как оказалось, в прессу попадала отнюдь не исчерпывающая информация. Об истинном положении вещей Громов не догадывался.
— Никакой тактики, никакого понятия о том, как нужно вести бои…, - глухо проговорил полковник-артиллерист. — Без поддержки авиации, всю группировку просто пнули вперед, под пули, вскрывайте, мол, оборону, как хотите…
— И я удивляюсь, — ответил пшеничноусый полковник, — почему сразу нельзя было направить авиацию, разбомбить аэродромы, почему нельзя было задействовать ударные вертолеты в первые моменты операции?
— А это, представляешь, какие мозги нужно было иметь, чтобы послать бомбить объекты на территории Грузии стратегический ракетоносец, да еще и без поддержки! Это же кретинизм!
Артиллерист разом осушил стопку, поморщился.
Максим, анализируя услышанное, оторопел. Он, всегда интересовавшийся оружием, военной техникой, прекрасно понимал чувства незнакомого полковника. Об умственных кондициях наших генералов народ всегда слагал легенды, но чтобы так садиться в лужу…
— Там и срочники были, — качнул головой десантник. — Представляешь, я тут недавно программу по телевидению смотрел, так вот там выступал такой один, участник вооруженного конфликта. Его ранили, в ногу и руку. Слава богу, парень в порядке, сам ходит, сам говорит. Проблема в том, что за ногой, да и за рукой нужно постоянное медицинское наблюдение, одни обследования чего стоят.
— Так он же участник боевых действий, причем тут деньги?
— А его не признают таковым?
— Как?
— Вот так! Южная Осетия, и все военные действия на территории этого государства нашей же страной не признаются, соответственно и статуса, получившего ранения в боевых действиях, у пацана нет.
У Максима, услышавшего эту фразу, было такое состояние, как будто его сначала окатили кипятком, а потом сунули под ледяной душ. Как же так могло случиться, что страна, пославшая отстаивать свои интересы за пределы собственных границ, пославшая защитить российских граждан за рубежом, фактически отказалась от собственных солдат?
А сколько подобных случаев было по всей стране? Громов ни единожды был свидетелем того, какое жалкое существование вели инвалиды войн в нашей стране, как они день ото дня вынуждены были побираться в переходах, на вокзалах и метро, в электричках и общественном транспорте, чтобы элементарно не умереть от голода, и видел глаза тех, кто проходил мимо, даже не обращая на этих несчастных внимания, словно не замечая их. Становилось понятным одно — такие люди обществу были не нужны. Но кто же сделал это общество таким безразличным к чужому горю?
Максиму вдруг показалось, что все окружающее пространство взглянуло на него, недобро, обозлено, с затаенной ненавистью, как могла взглянуть, например, бездонная пропасть. Громов аж весь вжался в стул, завертел головой по сторонам, но странного наблюдателя, разумеется, не обнаружил. Складывалось такое впечатление, что внимание к его персоне источал буквально каждый стул, каждая лампа на потолке.
По спине пробежал холодок, звуки стихли, вместо этого появился какой-то низкочастотный шум, гудение. Время словно начало замедляться, воздух стал тягучим, как желе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});