Читать интересную книгу Девушки для диктатуры сионизма - Михаил Маковецкий

После расставания с Рабиновичем молодые люди посещают дом хасида Вани. В доме Варвары Исааковны электричество не работало, и царил полумрак, а сама Бух-Поволжская при этом она была немного пьяна, почему-то одета в броскую униформу публичного дома и случала песни лагерной тематики. Плохое воспитание вновь толкает молодых людей на острый конфликт с законом. Увидев её, двое молодых людей, третий в дом не полез, а остался на стреме, повели себя безнравственно. Сначала один из них, а потом и другой совершили с Варварой Исааковной половой акт. Не спрашивая согласия последней. Параллельно с этим позволяя себе высказывания грубые и несправедливые в адрес Бух-Поволжской, называя её при этом почему-то Ольгой.

И все было хорошо, но тут появляются сотрудники полиции, предусмотрительно кем-то вызванные еще до появления молодых людей в поселении Ливна.

На Варвару Исааковну появление полиции подействовало очень возбуждающе. В этот момент ее актерское дарование проявило себя в полной мере. Трижды она падала в обморок, и полицейским приходилось брызгать ей на лицо водой. Когда она приходила в себя, её взгляд блуждал, и она тихо спрашивала: «Где эти звери?»

После чего заходилась в рыданиях.

«Эти звери», наоборот, держались уверенно. Они утверждали, что всё произошло по взаимному согласию, что никакой жалобы эта сука (имелась в виду Варвара Исааковна) не подпишет, потому что (нецензурная брань), если она не вернется на работу в публичный дом, (нецензурная брань), ее вышлют в Псков (нецензурная брань), а там её, как минимум, посадят лет на пять. (Грубая нецензурная брань).

Впрочем, когда они, наконец, поняли, что называли Ольгой Варвару Исааковну совершенно напрасно, их настроение ухудшилось.

Третий молодой человек, бездарно стоявший на стреме, понял всю ситуацию очень быстро, но не до конца, и продолжал поиски Ольги самостоятельно, предварительно доложив обстановку руководству. Руководство ответило, что с полицией всё уладят и потребовали не прекращать поиски беглянки.

Что же касается подруги хасида Ивана, то та сообщила, что она не какая-то там Ольга, а Варвара Исааковна Бух-Поволжская, служительница муз и видный деятель театра. И все случившееся вызвало у нее приступ мигрени. Поэтому она пока не может для себя решить однозначно, подавать ли ей заявление в полицию или она выше всей этой грязи. Работники полиции выясняют личности молодых людей и отпускают их, но обещают вновь с ними встретиться в случае подачи заявления об изнасиловании.

— С детства мечтал сесть в израильскую тюрьмы за изнасилование, мать твою за ногу — сказал один из крепких молодых людей, обращаясь к другому — ну и что делать теперь будем?

— Не нуди, и без тебя тошно, — было ему ответом. Они сидели на скамейке около детской площадки, и настроение после беседы с сотрудниками правоохранительных органов у них было скверное.

— С детства тяготею к субтропическим военным тайнам, — обратился к ним нахально присевший рядом с ними рыжеволосый мужчина, — и кто же та дуреха, которая отказала таким орлам в любви?

— А если в пятак? — поинтересовался один из молодых людей. После чего, с выражением глубокой задумчивости на лице, добавил, — В пятак и сразу по уху.

— Высказывания сержанта Хомякова вновь подтверждают справедливость старой истины о том, что Хомяк в своей жизни должен сделать три вещи: пожрать, поспать и сдохнуть, — резюмировал высказывания своего бывшего подчиненного.

Сержант Хомяков уже широко открыл рот с целью дать достойный отпор гнусному выпаду рыжеволосого нахала, но ее прервал возглас бывшего старшего лейтенанта Гришина:

— Верхнюю пуговицу расстегнуть! Приготовить к проверке подворотнички!

Хомяк поперхнулся.

— Товарищ старший лейтенант, а вы то как?.. — удивлению его не было предела.

— Отцы-командиры и в Израиле покоя не дают, — сказал второй плохо воспитанный молодой человек и смачно сплюнул, — ну, и как нам поступить в такой ситуации, товарищ старший лейтенант?

— Попавшему в беду товарищу нужно помогать, — заявил Гришин. — Помню ты, Сапог, во время ночного дежурства, когда хочется спать, любил пососать что-нибудь сладкое. А потому совершил покупку по объявлению «Продаю мёд в натуральной упаковке (улей, пчела)». Наверное, хотелось чего-то природного, без химии. Пчела ужалила тебя в язык, когда ты уже засыпал на боевом посту. Окончательно проснувшись, ты даже не смог испустить душераздирающий крик. Помню, рот тебе удалось закрыть только на третий день. А ведь ты ещё и свечи на меду от геморроя купил у них. Для страдающего геморроем прапорщика из второй роты. В натуральной упаковке. И тихо ждал, пока он ими воспользуется. Как прапор кричал, бедняга!

Сапог грустно усмехнулся. Служба в псковской дивизии ВДВ с ее милыми безобидными розыгрышами казалось ему бесконечно далекой. Хотя с того времени, как его с Хомяком хотели посадить за рэкет, но пожилой следователь замял дело и устроил им работу в Израиле, пошло не так уж много времени.

— А я, помню, в госпитале лежал, когда от суда хотел отмахаться — погрузился в армейские воспоминания Хомяк, — медсестра там одна была — зверь. Сижу я как-то, смотрю телевизор. Заходит она.

— Больной Хомяков, — говорит, — хватит смотреть телевизор. Пора в кровать.

— А нас не застукают? — с надеждой в голосе спрашиваю я.

— Об этом даже подумать страшно, — ответила медсестра, но, судя по всему, храбро подумала, — представляю, что будет твориться с товарищем подполковником.

Героическая медсестра была официальной любовницей заведующего этого отделения. Впрочем, как и почти всех его пациентов. Но заведующей умудрялся этого не знать.

— Ты должна попросить товарища подполковника перевести меня в другую палату, — капризно произнёс я. Я уже примирился с перспективой в очередной раз за эту смену отправится в кровать с медсестрой из народа, и теперь нагло требовал за свою маленькую любезность блага и привилегии.

— А чем тебя не устраивает твоя палата? — удивилась медсестра.

— У моих соседей по палате мания величия, дорогая, — говорю, — Один называет себя Молотовым, другой Берией. Но разве товарища Сталина обманешь?

— С кем мне приходиться иметь дело, — с грустью подумала ищущая любовных утех медсестра, но вслух сказала, — Ладно, товарищ Сталин, пошли в кровать. Сейчас я проверю, действительно ли ты лучший друг детей.

— У тебя все дороги ведут к кровати, — с горечью подумал я. В эту минуту я уже пожалел, что решил прикинуться сумасшедшим. Лучше бы в лагерь пошел.

— Это что, — поддержал его Сапог, — вот у меня в школе была учительница, у которой на уроке литературы спросили, как пишется слово «беременная». Классе в седьмом.

— Милочка, не пиши сочинение на тему «Как я провела лето», — строго сказала она, — Лучше раскрой образ Раскольникова.

— Ну, сел Иванушка-дурачок на коня-идиота, — сказал Гришин, — нашел что вспомнить. Вот у меня, помню, случай был.

Заказ у меня поступил из Америки. В Нью-йоркском аэропорту la Guardia довелось мне посетить туалет. После длительных поисков. Там я быстро снял брюки и решительно сел на унитаз. Неожиданно услышу голос, который говорит:

— Greetings (Привет).

— Greetings (Привет), — отвечаю, и инстинктивно попытался одеть брюки. Ни к чему хорошему это не привело.

— How are you doing? (Как дела?) — поинтересовался голос.

— Everything is all right (Всё в порядке), — отвечаю, безуспешно пытаясь понять, кто это разговаривает. Я сидел на унитазе в изолированной кабинке, в которой кроме него никого не было. Но полиции, в душе, я всегда опасаюсь.

— Than you are engaged? (Чем занимаешься?) — не унимался окончательно обнаглевший голос.

— And you guess (А ты угадай), — огрызнулся я. Беседа с непонятно кому принадлежащим голосом определённо действовала мне на нервы.

После моего грубого ответа повисла неловкая пауза, после чего голос сказал:

— You excuse, dear, I shall call back to you. Here any придурок behind a wall … (Ты извини, дорогая, я тебе перезвоню. Тут какой-то придурок за стеной…), — вот такие случаи в жизни бывают.

— А что за заказ у вас был, товарищ старший лейтенант, — поинтересовался Хомяк, — что вы должны были делать в Нью-Йорке?

— Да киллерствую я, ребята, помаленьку, — сказал Гришин, доставая из кармана сигареты и с достоинством прикуривая, — сейчас жизнь сами знаете какая.

— Это да, — с вздохом согласился Сапог. В псковской дивизии ВДВ старший лейтенант Гришин слыл интеллигентом, так как кончил спецшколу и говорил на иностранных языках. Впрочем, интеллигентские манеры на уровень его общефизической подготовки никак не влияли. И все его подчиненные, в том числе Хомяк и Сапог, искренне гордились своим командиром.

— Ну, а дальше что было, — спросил Хомяк, — кончилось то все чем?

— Да чем кончилось, — пожал плечами Гришин, — Дальше я слушать не стал, а вновь подтянул брюки и, не застёгивая ремня, перебежал в другую кабинку. Но и здесь мне не удалось полностью уединиться. Через короткий промежуток времени дверь кабинки неожиданно широко распахнулась и дородная негритянка, с криком «Be cleaned from here! It is a female toilet!» (Убирайся отсюда! Это женский туалет!), выставила меня наружу.