ни воды, ни мерок, а в кафе вообще чрезвычайное положение – клиенты выпили всю воду и разворовали все чашки и стаканы.
Я перехожу из дома в дом, с улицы на улицу, выбираюсь за город, иду через поля и луга, пока не упираюсь в густой лес, и тогда наконец сдаюсь.
В этот же момент рядом со мной возникает низенькая избушка, которой раньше там не было. Я думаю, что, раз даже в лучших домах страны не нашлось ни капли воды, ни посуды для питья, безнадежно искать это у обитателей столь бедных жилищ. Но тут в дверях избушки появляется седобородый старец, тычет в мою сторону ржавой поварешкой и спрашивает: «Что ты готова отдать за старую поварешку?» И я отвечаю: «Мою душу!»
Он протягивает мне поварешку и спрашивает: «Дуб или виноградная лоза?» Я, полагая, что он имеет в виду рукоятку, отвечаю: «Дуб». Улыбнувшись мне, старик тянется к ветке дуба, что растет за избушкой, а крону раскинул над ее крышей, срывает листик, укладывает его на свою ладонь и сжимает в кулаке. Сквозь его пальцы начинает сочиться кристально чистый сок, который до краев наполняет поварешку.
Я хочу поблагодарить старика, но вдруг оказываюсь там, где началось мое путешествие, и слышу, как в зале магазина прокашливается пьянчуга. Ступая очень осторожно, чтобы не пролить ни капли дубовой воды, я выхожу к пьянчуге и, извинившись, что ничего другого под напиток не нашлось, протягиваю ему поварешку. Тот отвечает: «Моя жажда благодарит тебя за тот эликсир жизни, который она видит в этой благородной чаше». Взявшись за посудину обеими руками, он залпом опустошает ее и по-мужски выдыхает. Затем задумчиво произносит: «Дуб или виноградная лоза?»
У меня перехватывает дыхание: передо мной в одном лице стоит отшельник, продавший мне поварешку, и сам Фюрер в одном из его многочисленных обличий, которыми он пользуется, когда путешествует по стране, заботясь о своих подданных. И я знаю, что не продала ему свою душу – она уже давно ему принадлежит».
Ильзе К., торговка тканями, 52 года.
* * *
«Фройляйн Р. велела мне зайти к ней после занятий. Я жду ее в коридоре возле классной комнаты. Она просит меня войти.
Фройляйн Р. стоит у доски с классным журналом в руках и наблюдает за белой кошкой. Кошка лежит на столе на открытом атласе и котится черными котятами на Атлантический океан. Котята выскальзывают из нее, как по конвейерной ленте, и отвечают жалким писком, когда фройляйн Р. зачитывает имена моих одноклассников. Я с ужасом жду, когда очередь дойдет до меня».
Генрих Л., 13 лет.
* * *
«Мы играем в индейцев: я, мой брат Томас и наш друг Герман из соседнего дома. Томас – индеец, он прячется от нас. Мы находим его в бойлерной и связываем. Томас быстро освобождается от пут, но вместо того, чтобы продолжить играть и выбрать, кто из нас будет вместе с ним ковбоем, он открывает бойлер, снимает с себя всю одежду и бросает ее в огонь».
Клаус М., учитель музыки, 39 лет.
* * *
«Я бегу по гребню крыши, скатываюсь на полусогнутых ногах вниз и останавливаюсь на самой кромке. Я здесь не один, в нескольких метрах от меня вперевалку что-то движется. Сначала мне кажется, что это какое-то панцирное животное, крот или огромный еж, но, когда я подхожу поближе, оказывается, что это один из Россумских универсальных роботов. Он размером с новорожденного ребенка и карабкается вверх по крыше.
Я решаю догнать его, чтобы узнать, умеет ли он говорить. Когда робот переваливается через гребень и с жутким грохотом катится вниз с другой стороны, до меня долетают женские голоса.
Спрятавшись за одним из дымоходов, я осторожно выглядываю из-за него.
Внизу, у края крыши, стоят мать с дочерью из соседнего дома. Они смеются над роботом, что лежит в водосточном желобе на спине – беспомощный, как букашка. Мне хочется прикрикнуть на них, но я не могу вспомнить, как их зовут, а без этого, мне кажется, я ничего не могу сделать.
Я наблюдаю за матерью и дочерью: когда они вдоволь насмеялись, дочь носком туфли переворачивает робота на ноги, а мать задирает до середины бедра подол своего платья. Робот начинает карабкаться вверх по ее ноге».
Эрик Н., трубочист, 31 год.
* * *
«Старуха натравливает на меня барана, петуха и лошадь. Я бегу от них во весь дух».
Хенкель О., историк, 97 лет.
* * *
«Я – на заднем сиденье несущегося с огромной скоростью автомобиля. Впереди сидят мужчина в черном и Сара Леандер. Мне кажется, что у нее на шее красная бархотка. Мужчина поворачивается к Саре, и в салоне становится нестерпимо жарко, когда он произносит: «Я сейчас заторможу!»
Голова женщины срывается с плеч и падает мне на колени».
Ханна П., школьница, 16 лет.
* * *
«Домашний питомец моей бабушки – тигрица.
Бабушка растит ее у себя на кухне уже шесть лет, и теперь пришло время выгулять тигрицу на улице. Вблизи она кажется забавной и дружелюбной с детьми, но издалека видно, как блестят ее когти и клыки в оскаленной пасти.
Водить ее на прогулки – моя обязанность».
Гюнтер К., печатник, 59 лет.
* * *
«В моем шкафу висит фрак, с него что-то капает».
Фрида Р., учительница, 39 лет.
* * *
«Раннее весеннее утро, я иду на работу. Когда до городской ратуши остается несколько метров, наступает вечер. Я останавливаюсь и раздумываю, не вернуться ли мне домой. И тут вдруг слышу прерывистое постукивание мотора. Оно доносится из-за забора, который окружает дом пастора Хельмута.
Неожиданно я оказываюсь у него во дворе. Кто-то волнообразной линией разложил по всему двору яблоки, и я иду вдоль этой линии. Стук мотора становится все громче, и вот я уже стою за домом. Там никого нет, а звук доносится сверху.
На краю крыши стоят две женщины и смотрят вниз, на меня. Одна из них – в длинном черном балахоне, с затянутыми в узел волосами, другая – с короткой стрижкой и в нежно-голубом платье. Та, что в платье, обхватила сзади ту, что с узлом, и прижимает ладони к ее лону. Машинный звук исходит из-под балахона, и я понимаю, что из-за этого заикающегося мотора и наступил вечер».
Манфред С., служащий городской управы,
43 года.
* * *
«Я смотрю, как папа щекочет маму. Мама так сильно смеется, что я убегаю на кухню. Там сидит