К Келли бросился аудиотехник. Она повернулась к нему спиной, и тот, приподняв ее пиджак, проверил батарейки, прикрепленные к поясу юбки, открыв взгляду Сэма синий шелк блузки.
Связь восстановилась, и Келли подарила аудиотехнику ослепительную улыбку.
– Теперь отлично слышно. Спасибо, Карл. Мужчина, приветливо махнув ей рукой, отошел от подиума, и в тот же момент режиссер выкрикнул:
– Тишина! Мы выходим в эфир через двадцать секунд!
Келли села напротив Кэтрин и что-то шепнула ей. Потом склонилась над разложенными на коленях бумажками, что-то вычеркивая и заново вписывая.
– Пятнадцать секунд, – последовало предупреждение, и начался отсчет в обратном порядке.
Сэм взглянул на монитор, где лица ведущих сменили графики погоды. Мысли его как всегда вернулись к винодельне, виноградникам и текущей работе: прореживание виноградника Сола, розлив по бутылкам двухлетнего каберне-совиньона, подготовка к розливу «Мерло».
Лен Дауэрти не присутствовал в его мыслях – пока не присутствовал: перед отъездом в Нью-Йорк шериф сообщил им, что Дауэрти арестовала полиция Сент-Хелен за дебош в пьяном виде, и теперь он отбывал четырехдневный срок наказания в городской тюрьме.
Задумавшись, Сэм не сразу увидел на мониторе лицо Келли Дуглас. На экране замелькали разные цифры – информация, связанная с винным аукционом: время, место, цена билетов и предположительная сумма выручки, которая целиком пойдет на благотворительные цели.
В душе Сэм хотел, чтобы они повидались с бароном Фужером, заглянули на аукцион и поскорее возвратились домой. И в то же время понимал, что, возможно, это последний выход в свет Кэтрин. Она всю свою жизнь, всю свою неутомимую энергию посвятила виноградникам Ратледжей, производству вин, лишив себя всего остального. Разве не заслужила она, чтобы и на нее распространилась слава ее замечательных вин?
А в том, что аукцион принесет заслуженный триумф их вину, Сэм не сомневался ни на секунду. Кэтрин выставила на аукцион ящик каберне-совиньона – «Ратледж-Эстейт» 1973 года – вино, которое все эксперты считали «классическим» в своем роде – высшая оценка, которой может быть удостоено вино. Сейчас его можно было отыскать разве что в частных коллекциях. Семь лет назад, когда одна бутылка вина этого урожая появилась на аукционе, ее продали за пятьсот долларов – потрясающая сумма за бутылку калифорнийского вина. Цена же за весь ящик может исчисляться десятками тысяч долларов.
Назвать такое просто успехом будет явным преуменьшением, решил Сэм.
Стоя рядом с ним, Хью Таунсенд пробормотал:
– Великолепно. Просто великолепно.
Сэм обернулся. Таунсенд возбужденно потирал ладони.
Увидев вопросительный взгляд Сэма, он кивнул головой на подиум.
– Она выбросила вступление и написала собственное. Просто потрясающе, – пробормотал он, продолжая потирать руки.
Только тогда Сэм прислушался к тому, что говорила Келли Дуглас.
– …действительно может считаться легендой. В дни «сухого закона», когда некоторые виноделы вырубили виноградники и развели на их месте сады, она сохранила свои в неприкосновенности. Более того, насадила молодняк – лично отобранный и привезенный из Франции, ни минуты не сомневаясь, что когда-нибудь с великим экспериментом – «сухим законом» – будет покончено. История подтвердила ее правоту. Спросите любого знатока калифорнийских вин о «Ратледж-Эстейт», и он благоговейно заговорит о «вине мадам». – Келли подарила Кэтрин улыбку. – Я уже говорила, но повторю еще раз – для нас большая честь принимать вас у себя, мадам Ратледж.
– Спасибо. А мне доставляет большое удовольствие быть у вас в гостях, – Кэтрин слегка склонила голову с изяществом, еще более подчеркивающим ее врожденное чувство собственного достоинства.
– Вопрос из любопытства. Откуда пошло это обращение – «мадам»?
– Это долгая история. – Кэтрин только махнула рукой, не уточняя, сколько с тех пор минуло лет. – Когда я впервые, еще невестой, появилась в поместье Ратледжей, слуги, обращаясь ко мне, называли меня «молодая мадам», чтобы отличить, полагаю, от матери моего мужа, которая тогда была еще жива. Позднее, когда после смерти мужа я вернулась на родину, меня сопровождали Жерар Бруссар и его юный внук Клод. Несмотря на «сухой закон», Жерар Бруссар согласился возглавить винодельню «Ратледж-Эстейт». Теперь этот пост занимает его внук Клод. Оба они, как французы, обращаясь ко мне, говорили «мадам». Отсюда все и пошло.
Келли знала, что из Европы Кэтрин везла также двух сыновей, Джонатана и Гилберта, черенки и гроб с останками мужа, но упоминать об этом не стала. Вместо этого она заметила:
– Я знаю, что вы редко покидаете Напа-Вэлли в последнее время. Это совпадение, что вы и барон Фужер совместно посетите наш гала-аукцион этого года, или есть правда в слухах, что вы с вашим сыном Гилбертом, владельцем винодельни «Клойстерз», вступили в соревнование за право создания в Напа-Вэлли совместного предприятия с фирмой «Шато-Нуар», принадлежащей барону?
Кэтрин приветливо улыбнулась.
– Когда в одной долине так много виноделен – «Петрас», «Лафит-Ротшильд», «Моет», «Шандон», – слухов не избежать. Но если вы спрашиваете, встречусь ли я с бароном здесь, в Нью-Йорке, то мой ответ «да». Наши семьи дружат уже много лет.
Келли оценила изящество, с которым старая дама уклонилась от прямого ответа. Возраст никак не отразился на силе ее ума, быстроте реакции. До конца интервью оставалось меньше минуты, и у Келли не было времени, чтобы развить эту тему.
– Для любой матери нелегко конкурировать с собственным сыном в одном деле, будь то производство тонких вин или что-либо другое. Думаю, ваш случай не исключение.
Склонив голову набок, Кэтрин нарочито удивленно улыбнулась:
– Но, Келли, у «Ратледж-Эстейт» нет конкурентов. Келли инстинктивно почувствовала, что эта фраза будет прекрасным завершением интервью. Она повернулась лицом к камере.
– Уверена, что те, кто придет завтра на аукцион, смогут убедиться в этом сами. А вас, Кэтрин Ратледж, хозяйку прославленной калифорнийской винодельческой фирмы «Ратледж-Эстейт», благодарю за участие в передаче. Для всех нас это редкая и приятная возможность увидеть вас.
Интервью прошло безукоризненно, и Келли это знала. Нервное напряжение слегка ослабло.
С началом рекламной паузы Келли, извинившись, вернулась на место диктора, передав Кэтрин в умелые и заботливые руки Салли О'Мэлли.
Завершающие минуты передачи прошли как во сне. Келли ничего не запомнила. Ее коллега объявил телезрителям, что она уходит работать на другой канал, где будет вести свою программу. Келли сказала что-то приличествующее случаю, но не смогла бы этого повторить даже под дулом пистолета.