Все публикации Куняевых первой половины 90-х годов о репрессированных русских писателях были изданы одной книгой "Растерзанные тени", которая вышла в один год, 1995-ый, с их "Сергеем Есениным", ранее опубликованном в "Нашем современнике" под названием "Божья дудка".
Эта книга создавалась Станиславом и Сергеем Куняевыми с "разных сторон" по взаимной договорённости, то есть заранее было определено, кто над какой частью работает. Из пяти глав, написанных Куняевым-младшим, я остановлюсь на двух – "Последние дни", "Роковой вопрос". Эти главы дают наилучшее представление о Куняеве-исследователе литературы и в них наглядно видно, как развенчиваются Сергеем Станиславовичем старые и новые мифы о Есенине. При этом я буду наступать "на горло собственной песне" в той степени, в какой уже высказался о современном есениноведении ("Родная Кубань", 2004, № 2).
Вполне естественно, что центральная тема главы "Последние дни" – гибель Сергея Есенина. Для многих авторов (в подавляющем большинстве левых, либеральных) она – не проблема для обсуждения, тем более дискуссии. Уже само сомнение в самоубийстве Есенина, по мнению Валерия Шу- бинского ("Новое литературное обозрение", 2008, № 1), свидетельствует о неадекватности исследователя. А Павел Басинский в рецензии на книгу Аллы Марченко "Сергей Есенин" (М., 2005) назвал её версию смерти поэта "любопытной" ("Новый мир", 2006, № 10).
Трудно понять, что в данной версии любопытного, ибо она в изложении рецензента выглядит вполне тривиально: "Так сложилось. Временное одиночество, пустота вокруг, денег нет, друзья не поспешили". И далее Басинский заключает: "На самом деле, скорее всего, так и было. Во всяком случае, это объяснение более разумно (здесь и далее в цитате курсив мой. – Ю.П.), чем безумие версии с убийством, где ни концов, ни начал".
Показательно, что все противники версии убийства Есенина не "опускаются" до аргументированной полемики с её сторонниками, ограничиваясь оценками типа "безумие"… Сергей Куняев в главе "Последние дни" приводит многочисленные факты, доказательства (отмечу по ходу его удивительную эрудицию и глубокие знания), свидетель- ствующие об убийстве поэта. Я, по понятным причинам, озвучу только некоторые из них и в кратком изложении.
Сергей Куняев называет "странности", не вписывающиеся в версию самоубийства Есенина. Так, поэт, не планировавший вообще селиться в гости- нице, оказался в режимном "Англетере", "ведомственной гостинице для ответственных работников". К тому же в списке жильцов за декабрь 1925 года имя Сергея Есенина не значится… Очень сильно расходится время смерти поэта, указанное в первом некрологе (23 часа 27 декабря) и принятое официально (5 часов 28 декабря). К тому же Куняев приводит свидетельство жены управляющего гостиницей, подтверждающее справедливость версии первого некролога.
Не менее странными выглядят другие факты, называемые исследователем. Исчезнувшие пиджак, револьвер, рукописи двух поэм и повести Есенина; не зафиксированное время смерти в акте судебно-медицинской экспертизы; в высшей степени непрофессионально составленный протокол; отсутствие подписи санитара Дубровского на всех документах; фотографии, сделанные не фотографом-криминалистом, а фотохудожником; свидетели, среди которых было немало агентов ОГПУ, масса противоречий и откровенной лжи в их показаниях; петля, на которой нельзя было повеситься; сгустки крови на полу, разгром в номере, клочья рукописей, следы борьбы и явного обыска; "свежая рана на правом предплечье, синяк под глазом и большая рана на переносице…" и т.д.
Приведённые факты уже, думаю, дают основание согласиться с одним из выводов Сергея Куняева: "В нашу эпоху всеобщего копания в кровавых сгустках прошлых десятилетий абсолютное доверие многих к официальной версии гибели Есенина просто смехотворно. Косвенных данных, свидетельствующих о том, что поэт не по своей воле ушёл из жизни, куда больше, чем тех же данных, говорящих об убийстве Соломона Михоэлса. И однако, Михоэлс считается убитым злодейской волей Сталина без единого документального тому подтверждения".
Авторы разных направлений и до выхода и после выхода книги Куняевых утверждали и утверждают, что у власти не было причин убивать поэта, тем более что многие из её видных представителей относились к Есенину заинтересованно-внимательно либо по-доб- рому.
И в этом контексте разговора "поэт и власть", как правило, появляется имя Льва Троцкого. В книге же Куняевых наибольшее внимание теме "Есенин – Троцкий" уделяется в главе "Роковой вопрос", написанной Сергеем Куняевым. Валерий Шубинский так оценил страницы, посвящённые данной, по его выражению, "болезненной теме": "Куняевы (отдадим им должное) не скрывают и не отрицают симпатии Есенина к тому, кто, по их доктрине, должен был бы быть его злейшим врагом и губителем" ("Новое литературное обозрение", 2008, № 1). О "доктрине" скажем позже, сейчас же рассмотрим версию Сергея Куняева об отношении "первого" поэта страны к её "первому" политику.
Позиция критика передана Шубинским явно неточно. Куняев показывает и доказывает, что оценки и чувства Троцкий вызывал у Есенина противоречивые, они менялись не раз на протяжении относительно небольшого промежутка времени. Крайние точки про- явления этого отношения – следующие берлинское и московское высказывания поэта: "Не поеду в Москву… Не поеду, пока Россией правит Лейба Бронштейн"; "Мне нравится гений этого человека, но видите ли? Видите ли?.."
Конечно, в такой кажущейся изменчивости взглядов Есенина можно увидеть желание приспособиться к ситуации, проявление политической конъ- юнктуры. Сергей Куняев "прочитывает" данную ситуацию иначе, единственно правильно: он рассматривает второе высказывание – цитату из "Железного Миргорода" – в контексте различных событий, в контексте времени (а этот контекст критик знает всегда досконально-точно).
Сергей Куняев, в частности, обращает внимание на то, что статья писалась в "один присест" вскоре после возвращения из-за границы. К тому же он комментирует вышеприведённые строчки из "Железного Миргорода" не столь однозначно, как это делают многие авторы. Оценка Куняева, думаю, более адекватна тексту поэта и ситуации: "Так он начал писать статью об Америке … , лукавя, иронизируя, как бы проявляя уважение к партийному деятелю и в то же время не соглашаясь с ним".
А ещё через месяц отношение Есенина к Троцкому сильно изменилось. К этому, по Куняеву, привели разные субъективно-объективные причины, в частности, следующая. После публикации "Железного Миргорода" выходит статья Троцкого "Искусство революции и социалистическое искусство", пафос которой – "исправление природы" и человеческого рода – вызывает неприятие поэта. То есть, как справедливо утверждает Сергей Куняев, конфликт поэта с политиком "был неизбежен. Он объективно следовал из всего происходящего, с какой бы ласковой улыбкой нарком ни приглядывался к Есенину и какие бы похвалы ни расточал поэт Троцкому в устных разговорах". При этом чувство, которое критик определяет как "влечение по контрасту", у Есенина не исчезает, периодически проявляется, о чём Куняев и повествует: "Подчас поэт не мог не испытать странного ощущения смеси восторга с ужасом и отвращения при мысли о наркомвоенморе – символе и олицетворении революции".
"Перебивка" темы Троцкого темой Родины, России представляется удачным, оправданным сюжетным ходом данной главы, позволяющим найти ответы на самые главные вопросы. И вполне естественно, что Сергей Куняев приводит два самых известных, характерных высказывания Есенина на эту тему: "Чувство Родины – основное в моём творчестве"; "Основная тема моей поэзии – Россия! Без этой темы я не был бы поэтом. Мои стихи национальны".
Но именно чувство России и любовь к Родине поэта ставятся под сомнение – здесь я позволю себе небольшое отступление – многими авторами. Ещё в 1926 году Вл. Ходасевич в "Есенине" писал, что ключ к судьбе поэта – это отсутствие у него чувства России. "Он воспевал и бревенчатую Русь, и мужицкую Русию, и социалистическую Инонию, и азиатскую Рассею, пытался принять даже СССР – одно лишь верное имя не пришло ему на уста: Россия. В том и было его главное заблуждение, не злая воля, а горькая ошибка. Тут и завязка, и развязка его трагедии" (Ходасевич Вл. Перед зеркалом. – М., 2002).
С точки зрения формально-лексической Владислав Ходасевич явно неправ. Слово "Россия", "российский", по подсчётам В.Николаева, употребляется в творчестве С.Есенина чаще, чем у А.Пушкина, Н.Некрасова, А.Кольцова, А.Блока (Николаев В. Великий ученик великих учителей: опыт математического исследования поэтической лексики С.А. Есенина // Творчество С.А. Есенина: Вопросы изучения и преподавания. – Рязань, 2003). Однако главное, конечно, не в этом. При таком математическом подходе, на него, по сути, сбивается и Ходасевич, игнорируется осново- полагающее начало в мире Есенина – по-разному выраженное духовное, онтологическое, сакральное чувство, пространство России.