Читать интересную книгу Поляна, 2014 № 03 (9), август - Журнал Поляна

Однажды мы пошли купаться очень поздним вечером. Беззвучная темнота пляжа незаметно перетекала в шелестящую темноту океана, далеко позади тускло переливались огни отеля, и доносилась чуть слышная музыка, звучала та же мелодия, под которую мы танцевали. Патриция сбросила халат, осталась в купальнике. Ее трудно было различить в свете тусклых фонариков, обозначавших расставленные шезлонги. Я почувствовал, что она подошла ко мне очень близко, взяла мои пальцы в свои ладони. Потом внезапно сбросила лифчик и прижалась ко мне острыми грудями. Губы наши соприкоснулись, поцелуй был длительным, влажным, я положил руки на ее спину, но она вдруг оттолкнула меня.

— Что, Патриция? — прошептал я, боясь нарушить тишину. — Что?

— Я хочу тебя, Лэд, — тоже шепотом ответила она. — Очень хочу тебя. Но это не должно случиться, потому что тогда все изменится. Секс будет лишним. Как иногда бывает лишним последний бокал вина, который ничего не портит, но делает реальность другой. Мы не должны…

Да, мы были не должны. Хрупкая конструкция, сама собой возникшая из случайностей, тем не менее, существовала, несмотря на всю нереальность, из которой возникла. Она могла быть сломана даже легчайшим неловким движением. Бывает так, что близость нетелесная, совершенно эфемерная вроде бы, является самоценной без близости телесной, да, бывает. Секс и стал бы тем лишним бокалом вина, который превратил бы нечто, доселе неизведанное мною, в потную, одышливую и стыдную историю, которых и так имелось у меня немало.

Через два дня я должен был улетать в Дюссельдорф, ждала работа, от которой отказаться было никак невозможно. Впереди маячило неизбежное прощание, оттягивать его не имело смысла, но я в глубине души надеялся услышать от нее слова… не знаю какие, но надеялся. Я предложил Патриции поехать в небольшой, но очень дорогой ресторан в отеле «Кемпински», он славился прекрасной живой музыкой и хорошей кухней. Нас проводили на открытую веранду, усадили за столик прямо у перил, так что перед нами был только океан. Официант зажег свечу, кроме нее ничто не рассеивало темноту, для того, чтобы прочитать меню, нам дали два фонарика. Посетителей почти не было. Я обратил внимание на то, что рояль закрыт. На мой вопрос официант ответил, что музыки сегодня не будет, кажется, он сказал о болезни пианиста. Принесли напитки, Патриция пила сухой «Мартини» с оливкой, я испоганил начало ужина русской водкой на голодный желудок. Молчали. Патриция заговорила первой:

— Лэд, я не буду тебе звонить. Прости.

Я понял ее, но все же спросил:

— Почему?

— Ты ни разу не сказал, что любишь меня.

— Ты тоже.

Она опустила голову. А я не понимал, что происходит. Мне хотелось вернуть время назад и никогда не помнить, что встретил ее в этом проклятущем отпуске, сломавшим не мою жизнь, нет, вдребезги разбившем моих неправильных глиняных богов. А как жить, если боги повержены, разбиты и осколки валяются у твоих ног? Что я буду делать без этой маленькой женщины из чужого мира, законов которого я не знаю и не могу знать?

Я встал из-за стола и подошел к роялю. Посмотрел на мэтра, застывшего у входа, он мелко закивал головой. Я откинул крышку, пробежал пальцами по клавишам. Заиграл мелодию «Прощального ужина» Вертинского. Я играл и думал…

«Мы пригласили тишину…». Нам не о чем говорить, потому что впереди нет ничего…. Вот и тишина…

«Они, как яркие огни, горят в моем ненастье…». Такое ненастье, как у меня, — лучше уж удавиться…

«Благодарю вас за любовь, похожую на муки…». А любовь ли это, или бледный отблеск неприкаянного одиночества…

«За упоительную власть пленительного тела…». Лучше бы секс, только секс и ничего кроме секса, не было бы так больно…

«Я поднимаю свой бокал за неизбежность смены». Смены чего? Привычек, взглядов, натуры, самой жизни, чего? Да, это случится…. Наверное.

«Я не завидую тому, кто вас там ждет, тоскует…». Неправда, господин Вертинский, завидую, еще как завидую, по-черному, только не хочу думать об этом…

«Я знаю, я совсем не тот, кто вам для счастья нужен, а он иной…». Тоже не соглашусь, я, может, как раз тот и есть, впрочем, не знаю…

«Даже кораблям необходима пристань». Нет, уже не нужна пристань, если к сорока не сумел…

«Бродягам и артистам!» А, вот! Нашел себе определение. Бродяга, да. Артист из меня хреновый, а бродяга и есть бродяга. По чужим жизням и душам. Вот оно и спелось мне. По крайней мере, полная ясность.

Я вернулся к столику.

— Что это было, Лэд? — тихо спросила Патриция.

Я сбивчиво попытался растолковать ей, что такое романс, она ничего не поняла. Сказала только: «Ты играл это не для меня, для себя».

Что я мог ответить?

Было совсем поздно, когда мы вышли из ресторана и побрели по аллее. Шелестел океан, а воздух чуть слышно пах водорослями и духами Патриции. И вдруг случилось непонятное. Нас бросило друг к другу, я впился в ее губы, грубо лапал ее тело, она хрипло стонала, увлекая меня в сторону от аллеи. Но в эту зависшую секунду я почувствовал, что кто-то легонько хлопнул меня по плечу. Я оттолкнул Патрицию и резко обернулся. Перед нами стоял Шон. Он снисходительно улыбался.

— О, cunt, — хриплым, низким голосом грязно выругалась Патриция. — What are you doing here? Do you want me to leave you, bastard? What the hell are you following me?[4]

Шон ничего не ответил жене. Продолжая улыбаться, он взял меня за руку.

— Отойдем на минуту, мистер Лэд. Я должен вам кое-что сказать.

Патриция смотрела на нас, кусая губы.

Мы отошли на несколько шагов так, чтобы она не могла нас слышать.

— Видите ли, мистер Лэд, мне кажется, что вы слишком далеко зашли в своих забавах с моей женой. Я знаю все о ней и о вас, но я очень снисходительно отношусь к ее… причудам, хотя она ничего подобного раньше себе не позволяла. Я очень люблю ее, а вот она меня не любит совсем. Она вышла за меня замуж по обоюдному соглашению со всеми сопутствующими условиями. Одним из этих условий была ее полная свобода в браке, другим — соблюдение внешних приличий. Я очень богатый и влиятельный человек, мистер Лэд. У меня нет претензий к вам, но, все же, осмелюсь просить вас улететь сегодня ночным рейсом. Думаю, это будет лучше, в первую очередь для нее. Вы согласны?

Я обернулся и посмотрел на Патрицию. Она стояла, опустив голову, как будто в эту минуту решалась ее судьба. Она ждала решения.

А я… Странная штука произошла со мной. Я превратился из Лэда во Влада и отчетливо ощутил это, испытав даже некоторую гордость.

Я схватил Шона за воротник и резко ударил под ребро. Он икнул и согнулся пополам, сломавшись в своем длинном теле. Я плюнул на его лаковый белый ботинок и подошел к Патриции. Она сжалась, будто ожидая удара.

Я погладил ее волосы.

— Прощай, — сказал я, спокойно глядя ей в глаза. — Ты права, тебе не стоит мне звонить. Нам не дано измениться. Прости за мужа, я был резок.

Но он, кажется, испортил тебе жизнь своей любовью. Я не хочу оказаться на его месте.

А теперь уже несколько лет в меня падает серое лондонское небо, да еще мочит мое нутро мелким колким дождем. И нет мне покоя. Неужели маленькая слабая женщина может разбить цельную натуру вполне взрослого и очень уверенного в себе человека? Неужели такое возможно?

Борис Илюхин

«Я, верно, в прошлой жизни был котом…»

Я, верно, в прошлой жизни был котом —Приносит март мне снова беспокойство;Кровь обрела таинственное свойствоКипеть, коль взял Петрония я том.

Преследую я женщин, а потомНавязываю им своё геройство,Хотя давно мне тошно от плейбойстваИ горько сознавать себя скотом.

Но исподволь весна втекает в кровь.И негодуешь — это ли любовь?Не трачу ли я бытие напрасно?

Куда там! Солнце прямо в плоть течёт,Ум — поводы твердит наперечёт,А женщины… Все, как одна, прекрасны!

Юрий Смирнов

Солнышко и Цесарка

Год 197…

Во двор въехал грузовик, и в последнюю свободную квартиру, на первом этаже, начали выгружаться новые жильцы.

Все как обычно: мебель, перекрики «…а где?..», фикусы-герани, холодильник-шкапчики, коробки-чемоданы-тюки, папа-мама-бабушка и она — «Солнышко, подай то-то… Солнышко, а вот это не забыла?.. Солнышко, помоги бабушке!»

В тот же вечер новенькая вышла знакомиться.

Двор подвис сканируя — хотя тогда одно слово применяли по-другому, а второе знали фантасты и в НИИ.

Ни фига никакое не Солнышко — не рыжая, конопушек нет.

Новенькая тоже постояла пару секунд, приглядываясь к неприступным мальчишеской и девчоночьей группировкам, — собственно дворовым сплочениям, как и самому двору, от роду было полгода, — сказала бабушкам на лавочке «Здравствуйте!» и направилась к Анюте Цискерович, воздвигающей в песочнице минарет, похожий на докторскую колбасу, воткнутую торчком. Анюта опасливо призагородила сооружение.