– Но я ведь не видел ещё чернильницы и не могу сказать, насколько велик на неё будет спрос. – Чех всё же не совсем поверил Пожарскому.
– Сначала – моя прибыль в процентах от общей прибыли, потом – письменный договор, потом – рисунок чернильницы. И учтите, что если чернильницы будут пользоваться колоссальным спросом, то палочки для письма через несколько лет будут у всех, кто умеет писать. Сотни тысяч палочек для письма, а может, и миллионы.
– Миллион палочек для письма ценой, скажем, в один талер. Итого миллион талеров. Столько денег нет во всей Европе, – засмеялся пан Лукаш.
– Палочки тоже будем делать разные: и для богатых, и для бедных, и даже для студентов.
– И какой же процент от прибыли вы хотите, господин князь? – сдался, наконец, чех.
– Я даю деньги на расширение вашей мастерской и на открытие через полгода мастерской в Москве. Эту сумму потом вычтем из прибыли. А процент самый простой: пятьдесят.
– Ого!
– Материалы – мои, деньги – мои, идея – моя, ваша только работа. Я могу найти другого ювелира. А вот вы, уважаемый пан Лукаш, не найдёте второго изобретателя чернильниц.
– Это правда, – махнул рукой ювелир. – Давайте ваш договор, я его подпишу.
– Вот договор. А вот рисунок чернильницы. – Пётр протяну чеху листок с изображением непроливайки в разрезе и рядом – в аксонометрии. Такой чернильницей Афанасий Иванович пользовался всё детство.
– Это поразительно! – воскликнул ювелир, только посмотрев на чертёж.
– Я же говорил, – надулся от гордости княжич.
– Я не о чернильнице, господин князь, чернильница, наверное, тоже хороша, но ваш рисунок… Это шедевр! Так никто не может. Кто вас учил так рисовать? Как сразу становится понятна идея. Боже мой, я считал Московию отсталой страной. Это вся Европа вместе с великим Леонардо отстала от вас.
– Ну уж, – смутился бывший генерал. – Да Винчи тоже рисовал в аксонометрии.
– Хотелось бы взглянуть на вашу палочку для письма, – не услышал его ювелир, заворожённо разглядывая чертёж.
Пётр достал второй лист. Там было нарисовано, тоже в нескольких проекциях, простое перо из детства генерала.
– Значит, в этой прорези и в этом отверстии скапливаются чернила, а потом при письме его начинают отдавать, – сразу ухватил суть изобретения ювелир.
– Точно! – Петру понравилось, с какой скоростью врубился в идею чех.
– И оно прикрепляется к палочке для удобства письма, к деревянной палочке, можно даже украсить верх палочки золотом, серебром или даже камнем в оправе.
– Точно, – снова повторил Пожарский.
– А чернила в чернильнице при перевороте будут затекать в эти плечики и не будут вытекать. На самом деле как всё просто. Почему до этого не додумались раньше? – вдруг уставился он на княжича.
– Изобретали мушкеты и пушки, не до того было, – улыбнулся Пожарский.
Они просидели с паном Лукашем до вечера, обсуждая различные варианты ручек и чернильниц. Уже стемнело, когда Пётр Пожарский постучал в ворота дома государева дьяка.
Пронин обрадовал Пожарского тем, что часть денег тому менять у менял не надо будет. Сейчас готовятся для отправки в Москву налоги и подати, все они в основном в мелкой монете, вот их государев дьяк с удовольствием поменяет на золото и гривны, да ещё и без всяких процентов.
По поводу Юрьева дня они тоже почти договорились. Пётр в этом году не берёт чужих крестьян себе. Ну а дальше? Дальше видно будет.
Событие двадцать седьмое
Онисим Зотов нервничал. Позавчера вечером к нему прибежал парнишка от государева дьяка Фёдор Фёдоровича Пронина и сказал, что Фёдор Фёдорович велел купцу подойти к нему утром на двор. Зотов всю ночь не спал, соображая, где он провинился. Торговлю он сейчас не вёл. Все, что было нажито за двадцать лет, он вложил в ту поездку и в результате остался голый и босый. Что же могло понадобиться от него государеву дьяку?
Утром, едва петухи пропели, Онисим стоял у ворот Пронина. Оказалось, что Зотов нужен не самому дьяку, а тому самому княжичу Петру Пожарскому, который переполошил весь город. Молодой человек, почти отрок, вышел к нему из ворот и сказал, что сегодня он занят, а завтра сам подъедет к Зотову, если тот, конечно, скажет, куда подъезжать. Онисим сказал, где он живёт, и, договорившись о встрече на другое утро, они раскланялись. И вот сейчас Зотов сидел в своём опустевшем дому (слуг пришлось рассчитать) и нервничал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пётр Пожарский подъехал к дому купца на огромном вороном жеребце, отдал поводья человеку, одетому в стрелецкий кафтан, и стукнул в ворота. Онисим сразу открыл дверь и, низко поклонившись, пригласил дорогого гостя в дом. От завтрака, приготовленного соседкой, княжич наотрез отказался, сославшись на большую занятость и, усевшись на лавку напротив купца, сразу перешёл к делу, не тратя времени на разговоры о здоровье хозяина и видах на погоду.
– Онисим, скажи, как тебя по батюшке величать?
– Что ты, Пётр Дмитриевич, невместно, чтобы князь меня по отчеству величал, – замахал руками Онисим.
– Второй раз спрашиваю, – добавил в голос металла княжич, – как тебя звать по батюшке?
– Петром, как тебя, княже, отца прозывали, – чуть улыбнулся купец.
– Онисим Петрович, когда я был мальцом, то в Кремле московском нашёл одну книгу старинную. Тогда я её прочитать не мог, но книгу взял себе. Недавно я её прочитал. Эта книга про утраченные секреты греков и римлян в разных ремёслах. – Пожарский остановился и внимательно посмотрел на купца, видно, проверяя реакцию на сказанное.
– Что же за ремёсла описаны в этой древней книге? – Зотов пока не заинтересовался сказанным этим мальчишкой.
– Я знаю, как делать фарфор. Ты ведь знаешь, что такое фарфор? – снова остановился княжич.
– Это диковинные вазы из Китая. Я один раз видел в Казани такую. Очень дорогая вещь. – Теперь Зотов смотрел на князя по-другому.
– Есть три вида фарфора. Первый – это фаянс, у изделий из него довольно толстые стенки. Второй – сам фарфор, он немного звенит, если по нему стукнуть ногтем, и через стенку изделий из него видно солнце. Третий вид – это костяной фарфор, там в глину добавляют золу от сжигания костей животных. Через тарелку из такого фарфора можно увидеть в ясный день того, кто стоит в шаге от тебя. Я знаю, как сделать все три вида фарфора. Только для этого нужна специальная глина. Она должна быть белая. Такая глина есть между Доном и Днепром, чуть севернее впадения этих рек в море. Места там неспокойные, и доставить глину оттуда будет очень тяжело. Второе место, где есть эта глина, на Урал-камне. Если по Волге добраться до Казани, а потом повернуть на Каму, то, пройдя триста вёрст по Каме, нужно будет свернуть на реку Белая. По этой реке нужно идти, сколько позволит осадка кораблей, но чем дальше, тем лучше. До Уфы река течёт на юго-восток, потом поворачивает на северо-восток, только называется уже рекой Уфа. Потом нужно идти на телегах на восток почти 200 вёрст. И там нужно будет найти озеро Куртугуз, вот там и есть эта белая глина. Тоже очень далеко. Есть еще в Богемии место рядом с городом Карлсбад, там другая глина, фарфор из неё получится красивого розового цвета. Только в этом году во всей Европе, и в Богемии тоже, началась война, и я думаю, идти она будет очень долго. Что скажешь на это, Онисим Петрович? – Княжич перевёл дух.
Зотов слушал как заворожённый. Одни названия он знал, о других немного слышал, про многие же даже не знал, у кого про них спросить. А малец легко называл реки и города, будто побывал в них.
– Трудно сказать, Пётр Дмитриевич, – покачал головой купец, – изделия из фарфора стоят очень больших денег, по весу можно золотом брать, а про твой костяной фарфор я и не слыхивал, ещё дороже, поди. Только уверен ли ты в правдивости той книги? – Зотов спрашивал и хотел услышать только утвердительный ответ.
– Уверен, Онисим Петрович. Ты по вопросу фарфора подумай, рудознатцев поспрашивай, может быть, и не нужно ехать в такую даль, может, прямо под ногами эта глина лежит. У гончаров тоже поспрашивай, может, и они что слышали.