«нарисованный на стене» очаг, конечно, давал немного, но стало уютнее.
Прегер снова заказал мерло и цыплёнка: вчера ему кусок в горло не лез, но сегодня Платон собирался поесть с аппетитом.
Не из-за собственной правоты появилось у него желание и вкусно пообедать.
И, конечно, не из-за Риты.
Говорят, когда кофе проливается на одежду, это уже не кофе, а грязь. Так и его жена из бодрящего вдохновляющего напитка вдруг превратилась в грязное пятно на его репутации, засунув в задницу своего ёбаря пять лет его, Прегера, жизни, уважение, трепетное к ней отношение. Его, сука, любовь.
Хотя любовь ли то была — думал он сегодня ночью, ворочаясь на диване.
Он точно знал, что страсть. Всепоглощающая, необузданная, плотская. Он вожделел и сгорал в этом адском пламени. Движимый низменными инстинктами, греховными мыслями, жгучей сладостной похотью и вечным зудом в паху. Его ослепляло влечение, а эта ненасытная сука, его жена, щедро дарила своё тело, позволяя им пользоваться.
Что любовь и страсть — разное, он и не задумывался до этого дня.
Платон смотрел в окно и в груди отзывалось пустотой.
Место промоутера, как он и думал, пустовало. И он не то, чтобы привык каждый день видеть девчонку, ему было тошно, что вдруг такой пустой, как эта улица без неё, стала его жизнь.
Смешно, что он ждал встречи. Нет, не в гостинице, вообще.
Смешно, что поверил Селиванову, который сказал: она «не такая».
Такая, Гриша! Такая!
А смешнее всего, что на жену у него теперь не стоял, а на эту блондинку — да.
Смешно. И чёрт его знает, что.
До встречи с девчонкой, конечно, ещё было далеко. А Прегер не хотел разбираться почему это, а почему — то. Просто невольно отмечал, что ещё способен чувствовать. Что-то другое, а не только боль, обиду, гнев и разочарование. Несмотря ни на что, он жив, а не выгорел в один момент дотла, как должен был. И это не могло не радовать.
После обеда Платон ждал детектива.
Тот явился, как истинный джентльмен: ни минутой позже, ни минутой раньше назначенного срока — ровно в назначенное время.
Чуть старше Прегера, ближе к пятидесяти, с седыми нитями в густой шевелюре и чапаевских усах, сурово сдвинутыми к переносице бровями и пытливым взглядом, что словно видел собеседника насквозь, Станислав Сергеевич Тополев оказался присоединиться к трапезе, и сразу перешёл к делу.
— Фотография, которую ты просил, — положил он перед Платоном копию злополучного снимка изображением вниз.
— Спасибо, — коротко ответил Прегер, потягивая вино.
Цыплёнок уже уютно покоился в желудке. А чёртово мерло сегодня казалось даже вкуснее, чем вчера и тоже напоминало о девчонке.
Детектив ответил ещё короче — кивнул.
Прегер уверенно перевернул снимок.
Сегодня он мог на него смотреть.
Зная на ощупь каждый изгиб этого бесстыжего тела, он ощущал физическую боль, словно его тянут за яйца, а не шею его жены сжимает мужская рука. Словно ему в задницу воткнули палку, а не его жену дерут как козу. Но сегодня это была уже другая боль. Платона словно обкололи наркотой — болело глухо и терпимо.
Терпимо настолько, что он равнодушно отложил фото и поднял глаза на детектива:
— Если не секрет, как ты сделал снимок? Это же небоскрёб. Зданий напротив нет.
— Не секрет, Платон. С дрона, — ответил он. — Современные технологии позволяют то, о чём раньше и мечтать не приходилось.
— Например, заглядывать в окна, — понимающе кивнул Платон и отставил бокал, когда детектив положил перед ним стопку свежих фотографий.
В том плане свежих, что без ретуши их Платон ещё не видел.
Умудрённый опытом и грузом долгой оперативной работы, Станислав Сергеевич не торопился озадачивать клиента лишним. А Платон знал Стаса Тополева, когда тот ещё был следователем. Ещё со дня смерти Тольки.
Много воды утекло за эти четырнадцать лет, но кое-что не менялось. Например, Тополев. Платон попросил его собрать доказательства «неверности жены» — и Тополев собрал. Лицо и личность того, с кем она практикует «неверность», его предъявлять не просили, поэтому на предоставленных изначально фотографиях чётко был видно только Риту, сколько Платон ни всматривался. Так работал Стас.
Но теперь Платон хотел большего. Теперь он хотел знать всё.
Прегер кивнул и от детектива не укрылось, как тот нервно выдохнул, прежде чем взять в руки фотографии. Он накрыл их рукой.
— Позволь спросить, Платон Андреевич. Это никак не повлияет ни на качество моей работы, ни на количество предоставленной информации, поскольку мы это уже обсудили, но изменятся ли твои намерения относительно молодого человека, когда ты узнаешь больше? — сверлил он его глазами.
— Какое мне дело до молодого человека, — усмехнулся Прегер, — если с женой я всё равно развожусь. — Но любопытство, знаешь ли, Станислав Сергеич… — невольно подстраивался Платон под своеобразную высокопарную манеру общения детектива.
— Знаю, не порок, — кивнул тот и убрал руку.
И первое, что поразило Прегера, когда он увидел снимок, где вместо засвеченного пятна теперь было лицо парня — он его знает…
Поразило, прокатилось по телу неприятным ознобом.
«Может, я вчера пялился в эти снимки слишком долго, что теперь всё кажется мне знакомым? — всматривался Платон в ямочку на подбородке узкого молодого лица, в глубоко посаженные, красивые голубые глаза, мужественные скулы, русые волосы. — Но такое странное чувство…»
— Он сильно похож на какого-то Лиама Хемсворда, — заглянул Тополев в свои записи. — Это мне дочь, а заодно и моя помощница, сказала. Американский актёр. «Голодные игры», «Сойка-пересмешница», «Месть от кутюр», — прочитал он с того же блокнота названия фильмов с участием актёра.
— А-а-а, вот в чём дело, — с облегчением выдохнул Прегер, чувствуя, как сжавшая сердце ледяная рука, отпускает. — А я-то думаю: откуда его знаю. Названия знакомые, наверняка, видел.
Тополев кивнул, не сводя с него глаз.
— Правда актёр постарше. Но сниматься тоже начал, когда ещё и борода расти не начала.
— А парню? — ткнул Платон в фото.
— Двадцать три.
Прегер выдохнул, словно ему дали под дых.
Твою мать, Рита! Двадцать три!
— Студент?
— Последний курс. Бакалавриат.
— Её студент? — как ни старался Платон держать себя в руках, а гнев всё же захлестнул. Кулаки невольно сжались. Челюсть сомкнулась, как у вонзившей зубы в добычи акулы. Полоснула нехорошая мысль: попахивает харассментом и скандалом. Даже если она еблась с ним не ради зачётов по своей грёбаной теологии, парень изначально в зависимой позиции — это сексуальное домогательство.
Да ты не только развращённая сука, Рита, ты ещё и дура!
Опытный детектив, словно этого и ждал — его реакции — испытующе смотрел на Платона.
— Ты