Следующее воспоминание: 1978-й, метро «Сокол», стою у телефонной будки, жду очереди позвонить. В будке человек, невысокий, лет 35, интеллигентный, произносит в трубку:
– Я сейчас еду к Тарковскому. Когда он выходит, я не выдерживаю:
– Неужели вы едете к Тарковскому?!
Извиняет меня возраст – 19 лет, я наивен и непосредствен.
– Да, – отвечает человек. – Только не к режиссеру Андрею Тарковскому, а к поэту Арсению Тарковскому.
– А я о нем и говорю! – радостно восклицаю я.
Так я знакомлюсь с поэтом Александром Радковским. Он приводит меня в дом к своему другу Марку Рихтерману, тоже поэту.
Марк тяжело болен – гломерулонефрит (не работают почки), его возят в больницу на гемодиализ (искусственную очистку крови). Раньше, до болезни Марк работал инженером по эксплуатации авиадвигателей. Марк пишет пронзительные, возвышенные стихи, которые нравятся Арсению Тарковскому. В середине 1960-х юные Рихтерман и Радковский ходили в поэтическую студию Тарковского при Союзе писателей.[3] Нынче Тарковский хлопочет о публикации подборки стихотворений Марка в ежегодном альманахе «День поэзии», который «доверили» составить Евгению Евтушенко. В советское время публикация в таком альманахе означала пропуск в «святая святых» – на поэтический Олимп.
И – о чудо! – подборка стихотворений Марка с предисловием Тарковского выходит. Чудо – потому что тогда не печатали печальные экзистенциальные стихи молодых поэтов (в то время 37-летний Марк считался молодым, как и все, кому еще не было 50).
Весной 1978 года Марк пишет мне рекомендательное письмо, с которым я отправляюсь в Переделкино, в Дом творчества писателей, к Арсению Тарковскому.
Еду на электричке, неудачно прыгаю с платформы и разбиваю руку о камни насыпи. Таким – с окровавленной рукой – и являюсь в Дом творчества.
Тарковские встречают меня сверхрадушно. Занимаются моей раной, и тут я впервые узнаю, что у Арсения Александровича при виде чужой крови возникают фантомные боли в ампутированной ноге (фронтовое ранение).
Мы быстро сдруживаемся, я становлюсь постоянным гостем Тарковских, где бы они ни жили – в Москве, на Садовой-Триумфальной, или на даче в Голицыне, или в Доме творчества в Переделкине, или в Доме ветеранов кино в Матвеевском. Запомнилось, как однажды, провожая меня, Татьяна Алексеевна сказала:
– Приезжайте почаще. У Арсюши так поднимается настроение, когда вы бываете у нас!
В том же 1978-м я купил «Запорожец» и теперь мог приезжать к Тарковским почти ежедневно. Помогал им решать бытовые проблемы – покупал книги, лекарства, продукты (когда Тарковские жили в городе или в Голицыне), возил к врачам, в поликлинику Литфонда, отвозил в издательства их рукописи и т. д.
Арсений Тарковский и Александр Лаврин
Мы беседуем, играем с Арсением Александровичем в шахматы и нарды, смотрим фильмы в кинозалах Дома творчества и Дома ветеранов кино. Тарковские рассказывают мне множество историй из своей жизни, в которых то и дело мелькают великие имена – Блок, Андрей Белый, Мандельштам, Олеша, Ахматова, Пастернак.
Родословная. Тарковские
В паспорте Арсения Тарковского в графе национальность было записано «русский». Это так и есть, он русский по воспитанию. Но кровь его – как и у многих гениев России – смесь разных кровей. Девичья фамилия его прабабки – польская, фамилия одного прапрадеда – арабская, другого – кумыкская.
Было когда-то на территории Северного Кавказа княжество, где жил и правил шамхал Тарковский. Титул «шамхал» («шавкал», «шаухал») присваивался правителям некоторых народностей Дагестана (у кумыков, лакцев, даргинцев) на собрании феодальной знати в Кази-Кумухе. Титул этот существовал с XII века до 1867 года, а наследственным стал в XVII веке. Одно время резиденция шамхалов находилась в селении Тар-ки; отсюда и пошло название шамхальства.
Так вот, шамхал Тарковский был очень богат, у него имелись табуны лошадей в десятки тысяч голов. И владения, и титул переходили к старшему в роде, когда шамхал умирал. М ладшие дети оставались ни с чем. Эти нищие младшие сыновья разбегались кто куда – кто в Индию, кто в Китай, кто в Турцию…
Прапрапрадед Арсения Тарковского, чтобы не зарезали, обвинив в претензии на власть, убежал в Россию. И поступил на военную службу. Было это при императрице Елизавете Петровне.
В 1752 году по распоряжению императрицы над рекой Ингулец между двумя ее притоками – Сугоклеей и Грузькой возвели крепость для защиты южных пределов империи от набегов татар. Императрица повелела назвать крепость в честь своей покровительницы святой Елизаветы. Прапрапрадед был послан служить в эту крепость. Потом, при Александре I, на месте крепости образовались военные поселения, а затем возникла слобода, ставшая городом.
Памятная плита на фамильном кладбище шамхалов Тарковских. Селение Уллубий-аул (Уллу-Бойнак, Дагестан)
Вспоминает друживший с Тарковским поэт и переводчик Михаил Синельников:
Особое чувство влекло Арсения Александровича к Северному Кавказу. Здесь была и память о предках, правивших Дагестаном с VIII века. Конечно, ближайшие по времени предки Тарковского принадлежали уже к мелкопоместному польско-украинскому православному шляхетству, но в семье жила память о происхождении от младшего сына шамхала Тарковского. Этого заложника на всякий случай взял Петр I во время Персидского похода, проходя с войском через Тарки (названия и этого города и реки Терек связаны с фамилией Тарковских). <…>
Собственно говоря, шамхалы, гордившиеся происхождением от араба, мусульманской ветви, чтили Арсения Александровича как своего государя… Порою Арсений Александрович рассказывал о своих странствиях в горах Северного Кавказа, когда (еще до войны) он переводил тамошних поэтов. Приключения Арсения Александровича в родных селениях и аулах осетинских, черкесских, ингушских, чеченских поэтов были удивительны. В горах тогда сохранялся еще определенный «доисторический» уклад (ныне возрождаемый). Действовали законы кровной мести, умыкались невесты. Подчас Тарковский попадал в ситуации, более рискованные, чем Шурик в фильме «Кавказская пленница».
Решительная противница версии о кумыкском происхождении Тарковских – дочь поэта Марина. Она пишет:
Генеалогическое дерево Тарковских находилось среди бумаг, которые хранились в нашем доме после смерти папиной матери. На пергаменте тушью были нарисованы кружочки, в каждый из которых было вписано имя… Потом пергамент куда-то исчез. Осталась грамота 1803 года – «патент», написанный по-польски, в котором подтверждаются дворянские привилегии Матвея Тарковского. Из этой грамоты и других документов ясно, что прадед и дед папы жили на Украине и были военными. Они исповедовали римско-католическую религию, а папин отец был записан в церковной книге православным и считал себя русским.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});